– Вперёд! – крикнул Усольцев, хлестанув коня плёткой.
Так и есть! Степняков у селения не было. Лишь только её жители, которые уже занимались расчисткой земли от трупов и разделывали на мясо погибших или прирезанных коней врага. Несколько пленных степняков таскали трупы под смешки и улюлюканье детворы и подростков. Взрослые же деловито прохаживались рядом, высматривая, чем бы поживиться у мертвецов. Подошедший к воеводе староста Ряжай отчитался о геройстве своих земляков и жертвах, понесённых деревней при обороне.
– Пошто шапку не снимешь перед воеводой? – смерил тяжёлым взглядом Ряжая ангарец. – Иль ты нонче герой, яко в былинах богатыри иные бывают?
Мариец будто бы поперхнулся и тот час же, сильно смутившись, стянул войлочную шапчонку.
– То-то же, – ухмыльнулся воевода. – А чего же тогда помочи хотел, коли и сам отбиться смог? – рассмеялся Усольцев.
– Телегу-то не видали по дороге? Наши людишки там были, Чоткар-кузнец, Варас да Миклуш… – Староста замолк, когда увидел, что воевода поворотил коня и окликнул кого-то из своих людей.
– Нет дядька, не видали мы телеги. Лугом пошли, дорогу в стороне оставили, – ответил за Усольцева один из молодых казачков. – Коли хочешь, сейчас же поскачем до дороги!
А вскоре, ожидая когда сын приведёт ему коня, староста Ряжай стал свидетелем непонятной сцены – двое стрелков в серых кафтанах что-то выговаривали самому воеводе, стараясь делать это как можно незаметнее. Кузьма Фролыч, морщась, при этом отмахивался от них, словно от надоевших баб. Стрелки же, поворотив коней, вскоре рысью ушли обратно, а воевода, спешившись, пошёл к степнякам.
– Дядька, ну что ты? – окликнул Ряжая казак, но староста его уже не слушал.
Мариец бросился к воеводе, вопя, что было мочи:
– Не мочно, воевода, батюшка! Помилуй нехристей, не мочно так! Нужны они для расспросу! С крепости… передали…
Остановили его двое дюжих казаков. Словно налетев на стену, староста, ткнулся в кафтаны и едва удержался на ногах. Он знал, что эти степняки должны быть расспрошены, как и приказали ему из самой крепости. Как можно ослушаться радиста? Зарезав одного, пойманного хохочущими казачками степняка, Усольцев с неудовольствием подошёл к кричащему, как дурень, черемису.
– Я тут князем Соколом поставлен! Моё се дело, а не токмо твоё разумение, – прорычал Кузьма Фролыч, притягивая старосту за ворот. – Да уразумел ли ты? Отвечай!
– Уразумел я, батюшка воевода! – обречённо проговорил Ряжай.
– Неча им по земле ходить, коли на ангарцев посягнули! – прокричал, дабы все услышали, воевода. – Так и впредь будет! А коли ослушается кто – тому плетей всыплю!
Казаки с гиканьем снова принялись ловить тоненько подвываюших, пытающихся убежать, одуревших от страха степняков. Вскоре всё было кончено – пятеро пленённых врагов были зарезаны и брошены в телеги, на которых мертвецов вывозили к дальнему холму. Туда же подросткам было приказано таскать хворост. Ряжай тем временем, подозвав стоявшего столбом сына Пегаша, прошептал тому, чтобы отец немедленно спрятал трёх раненых степняков на сеновале. Лишь после этого, нацепив поданный уже своим сыном карабин, староста, в сопровождении ещё троих мужиков и нескольких казаков, отправился по поиски пропавшей повозки. Небольшой отряд поскакал по дороге на крепость. Несколько раз им встретились неубранные ещё мёртвые степняки, коих застрелили при их отступлении. Вскоре, после того, как всадники обогнули холм, одиноко стоящая телега была найдена. Как и лежавшие в траве рядом с ней тела троих земляков старосты, истыканные стрелами. Ряжай молча слез с лошади, а за ним спешились и остальные. Отогнав насевших на тела мух, староста с помощью казака осторожно положил в телегу первого мертвеца. Марийцы же покуда выпрягали мёртвую лошадку и снимали седло с одного из своих коней, чтобы впрячь его в повозку.
– Надо же, не доехали мужики самую малость, – проговорил Ряжай понуро, поправляя руку погибшего Чоткара.
Столичный округ, Ангарский Кремль. Июнь 7152 (1644).
На берегах Ангары стояла тёплая летняя ночь. Слишком спокойная и тихая, она могла бы ввести в заблуждение любого человека, который утверждал бы, что нет более мирного места на всей Земле. Любой местный тунгус, сказавши так, мог быть уверен в своих словах – ибо без малого полтора десятка лет не было ни одного разгромленного или сожжённого становища на землях князя Сокола. Мир, казалось, пришёл в эти места навечно. Возможно, так оно и было. Однако то, о чём может помечтать иной тунгус или крестьянин, князю думать запрещено. Именно эти мысли сейчас вертелись в голове руководителя Ангарии. Всю ночь в его кабинете горели фонари. Как только в столицу пришло сообщение о происшествии в Забайкалье, Вячеслав, не медля ни минуты, послал за Радеком и связался с Петренко, передав воеводе пограничного края всю информацию о случившемся. Профессор прибыл с сыном Мечиславом. Соколов, согласно уговору, поднял Станислава – их сыновья должны быть в курсе происходящего в Ангарии и видеть решение возникающих проблем, а так же участвовать в их обсуждении. Дарья так же встала с кровати и, войдя в кабинет вслед за мужем, прислонилась к каминной стенке, тихонько наблюдая за разговором.
– Ну что скажешь, Вячеслав? – Радек отошёл от окна и опёрся о стол обеими руками. – Доигрались мы в делегирование полномочий на местах?
– Петренко говорил, что он своим рейдом мог бы и отряд угробить по частям, – проговорил Соколов. – Наши из Сунгарийска передали, он пушки оставил почти без прикрытия. Ушёл вперёд…
– Пленных резать! – оборвал друга Николай. – И это ещё Басманов поначалу не передал, что ему по морде дали, словно он мальчик какой-то!
– Это селенгинский воевода? – спросил Стас, сын Соколова. – Усольцев?
Поначалу никто в Ангарске и поверить не мог в случившееся на Селенге. Слишком уж дико было подобное для людей из России. Невероятное. Даже слабая готовность селений к отражению атаки врага, неудовлетворительное управление воинским контингентом и пренебрежительное отношение к подчинённым не так повлияло на руководителей ангарского социума, как избиение лейтенанта-радиста.
– Заигрался твой протеже в воеводу, Вячеслав! Власть почуял, будто земля из-под ног ушла, – говорил Радек. – И, я уверен, он думает, что не сделал ничего предосудительного.
– Николай, ты тоже голосовал за то, чтобы назначить его воеводой, – проговорил Соколов. – Но я виноват в первую очередь. Я хотел, чтобы человек этого века стал нашим товарищем, коллегой. Я думал, на него повлияет Марина Бельская. Но видишь, этот жестокий век диктует своим детям свою же модель поведения.
Однако Николай покачал головой:
– А ты возьми Бекетова – он же управленец от Бога! Сам знаешь, как он прекрасно справляется за Сазонова в Албазине, сколько он сделал для упрочения нашего славного имени. И заметь! – профессор поднял указательный палец вверх. – Ни капли заносчивости, никакой спеси.
– Да он с нами постоянно советуется, если в чём-то не может разобраться, – согласился Вячеслав.
– Вот! А сколько раз с тобой советовался Усольцев? – нахмурился Радек. – Полагаю, ни разу?
– Короче, Николай, снимать надо Кузьму, это ясно, как Божий день, – стараясь говорить спокойным тоном, пытался утихомирить профессора Соколов. – А дальше что?
– В смысле? – тяжело опустился на обитый кожей диван Радек. – Кого ставить в Селенгинск начальником? Кандидатов найдём, я думаю.
– А если Бекетова? – сказал вдруг Станислав. – Вы же его хвалили.
– Хорошо, а кого оставим начальствовать в Албазине? – флегматично проговорил Николай Валентинович.
– До постройки корветов можно остановиться на кандидатуре Сартинова. Он имеет большой опыт управления, да и нештатные ситуации ему знакомы. К тому же сейчас албазинские верфи – это приоритетная стройка, – размышлял Соколов. – Почему бы и нет?
– В Бекетове я уверен, в Фёдоре Сартинове ни секунды не сомневаюсь. Мужик он волевой и требовательный, – соглашаясь, поднял ладони Радек. – Что с Усольцевым делать?
– Петренко предлагал вырвать ему ноги, – усмехнулся Вячеслав.
Услышав это, оба подростка переглянулись, не веря в столь чудовищное наказание.
– Оставь ты эти шуточки, Слава! Вопрос более чем серьёзный, – поморщился Радек, успокоив ребят.
Соколов предложил посадить Усольцева на землю, то есть выделить ему свой надел земли в ангарском посаде. А в будущем занять Кузьму работой в каком-нибудь цеху. Но такой сценарий предполагался только при искреннем согласии селенгинского воеводы с этими условиями. Ангарцы помнили, что в своё время Кузьма Фролыч помог им в привлечении на службу в Ангарию большого числа казаков и участвовал в становлении забайкальского казачества. Ну понимает этот человек власть, как инструмент, данный ему на веки вечные, коим он может крутить, как захочет. Что тут поделаешь? Не казнить же его? Разве казнить волка за его жестокость – дело? Нет, конечно. И тут Соколов решил поступить с Кузьмой по-человечески, дать ему новые условия существования. А коли наука не будет впрок, то Бельская лишится мужа. Это предложил Игорь Матусевич, предостерегая Вячеслава о том, что Усольцев, оскорбившись, может поднять казачков и пошалить в своё удовольствие. Поэтому, было решено вызвать Кузьму в Ангарск, а уж здесь обо всём и поговорить. А коли заартачится казак, то хорошим дело сие не кончится. На том и порешили. А к кадровой политике теперь отношение было самое трепетное. Назначать воеводу можно было по общему согласию Совета, а выбирать кандидатуру только из тех людей, кто продолжительное время работал управленцем и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.
