…ссосётся, внятно сказала Беата по-русски, и съехала на обочину покурить. Вышла из машины, закурила, задумалась. В Женеву-то бы фиг с ним, не в Женеве счастье, но из Женевы был самолёт на Рим, а вот в Рим было надо. По делу. Самолётом. А самолётам, как известно, плевать на пробки. "Этим самолёты лучше прочего транспорта", — подумала Беата, но облегчения данная мысль не принесла. Вряд ли билет можно было поменять, но билет в крайнем случае можно было купить новый, а в Рим было надо и быстро, а на дороге к Риму лежала Женева, а в Женеву было не попасть. Беата прищурилась и, приподняв подбородок, глянула поверх моря машин на шоссе. Беатина машина была съемная, её надо было возвращать ровно перед самолётом, а самолёт был уже скоро, но из Женевы, а Женева была во-о-он там, за поворотом. "Ищи своих друзей на повороте", называется. Это израильское выражение Беата подумала на иврите, а потом перевела сама себе на русский. Потом на английский. Потом на французский.
На обочину мягко съехал огромный, старый, ухоженный «Ситроен» и затормозил, встав точно за Беатиной машиной. Из «Ситроена» вышла очень французская стильная дама, вся на каблуках и булавках. В ювелирном салоне дама смотрелась бы лучше, чем в пробке на шоссе перед Женевой. Но и на шоссе она тоже выглядела неплохо.
— Вы не знаете, мадам, — обратилась дама к Беате церемонно, — что происходит?
— К сожалению, знаю, мадам, — ответила Беата так же, — по радио сказали, что происходит явное не то.
— Это заметно, — проницательно отметила дама, закуривая что-то тонкое и длинное, — а что именно, мадам?
Беата объяснила, что именно, сдобрив своё объяснение парой слов, явно непонятных церемонной француженке, но сильно скрасивших повествование ей самой. Идея, что в Женеву так просто не попасть, даме не понравилась, но в ужас не привела.
— Послушайте, мадам, — сказала она Беате, глядя на неё с приязнью, но безлично, как на хороший выставочный экспонат, — если всё это в любом случае надолго, а стоять тут нет никакого смысла — не пойти ли нам пока что выпить пива через дорогу?
— Почему бы и нет, мадам, — ответила Беата, задумчиво глянув на собеседницу.
Они оставили бездвижные машины, пересекли замершее шоссе и забрались на второй этаж небольшого теплого торгового центра. Беата вообще любила пиво, а в Женеве и окрестностях — особенно. Пиво было, как и ожидалось, обалденным. В кафе было полутемно. Из окна внизу светилось огнями машин стемневшее тем временем шоссе. Шоссе стояло.
— А Вы вообще-то куда едете, мадам? — поинтересовалась француженка.
— Вообще-то в Рим, — мрачно сказала Беата, не отрывая взгляда от неподвижного шоссе. — Только не еду, а лечу. Впрочем, кажется, уже не лечу. Потому что не еду.
Вряд ли она поймёт эту фразу, но плевать. Беата глотнула еще пива. Посидели молча. Шоссе по-прежнему не шевелилось.
— Послушайте, мадам, — сказала француженка, — я вижу, у Вас съёмная машина. Где Вы должны её возвращать?
— В Женеве! — ответила Беата с приевшейся уже ей самой интонацией грустного клоуна.
— Меня зовут Натали, — сообщила в ответ француженка, ставя стакан на стол.
Беата подняла бровь. Натали. Это становилось забавным.
— Меня зовут Беата.
— Послушайте, Беата, — француженка говорила негромко и лениво, как бы перебирая языком бусины во рту под изогнутыми губами. — Послушайте, Беата. Почему бы нам с Вами не переночевать где-нибудь здесь, поблизости? В Женеву сейчас всё равно не попасть, самолёт Вы, скорее всего, пропустите. Утром мы поедем в Женеву, там Вы сдадите свою машину, а потом я отвезу Вас в Рим.
Беата вспомнила роскошный старый «Ситроен», оставленный на обочине рядом с её съемной тачкой, и поняла, что на таком перевалить через Альпы — за нефиг делать. У Натали были чистые линии лица и тела, и немного острые плечи, как у той девушки в Бонне. Та, в Бонне, была чудо как хороша. Эта, тут, в восьмидесяти километрах от Женевы, могла оказаться еще лучше.
— Почему бы и нет? — ответила Беата вопросом на вопрос, и щелкнула пальцами, призывая счёт. Натали встала и взяла со стола свою сумочку. Беата протянула руку, и взяла свою. Они вышли всё к тому же шоссе, прошли несколько сот метров и зашли в маленькую гостиницу всё на той же обочине. Им вслед — то ли осуждающе, то ли с завистью — смотрела прочно стоящая на дороге пробка.
Беата, простишь? Я не буду подробностей. Подробности, безусловно, были, и подробности, безусловно, были хороши. Но ведь ты мне их толком и не рассказала, Беата, а кто я, чтобы додумывать за тебя подробности? Достаточно уже и того, что я додумываю за тебя — тебя.
Девушка в Бонне могла отдыхать, свободно. Утром задумчивая Беата молчаливо пила кофе и курила, Натали, потрясенная до глубины души, напоследок отправилась в душ, шоссе под окнами было абсолютно пустым, а небо над головой — абсолютно зелёным. Беата впервые в жизни видела зелёное небо. Что именно создавало такой странный эффект — то ли освещение солнечно-холодного дня, то ли тонированные гостиничные стёкла, то ли собственные Беатины зеленоватые глаза, сквозь которые мерно лился утренний свет, Натали не знала. Она вышла из душа и так и стояла, поблескивая утренним стихшим телом. Островатые плечи, тонкие руки, губы, изогнутые в лук. Никакой помады. Никакой вообще помады с утра. Зелёное небо насмешливо глядело вниз, Беата чуть вопросительно глядела на небо снизу. В стороне, на ковре, у стены, стояла босиком Натали, обнимая себя за плечи. Зелёное небо казалось ей чем-то закономерным, если бы небо в этот день не было зелёным, она бы удивилась.
Дорога в Рим оказалась не такой простой, как предполагали, но довольно приятной и не слишком долгой. Ехали, временами общались, что-то делали, чего-то не делали, выходили, возвращались, нормально. Старый «Ситроен» оказался покладистым человеком, и честно пыхтя, перевёз их через Альпы. Машину вели по очереди. Много курили. Много молчали. Натали это не мешало. Беате было всё равно. Всю дорогу до Рима она покупала на двоих сигареты и следила за картой. Всю дорогу до Рима Натали вела машину гораздо быстрее неё. Всю дорогу до Рима над их головами с разной скоростью ехало спокойное зелёное небо.
В Риме быстро и по-деловому расстались, обменявшись адресами электронной почты. Беата с головой ушла в свои римские дела, Натали неспешно растворилась в итальянском воздухе. Зелёное небо повисело еще какое-то время, а потом неторопливо посерело и залилось перламутром.
Римские дела оказались обычными делами, как это часто бывает, посему они сначала были, а потом кончились. Беата покрутилась еще какое-то время по Риму, проехала по пути через что-то уютно-сиреневое без особого названия, но с прекрасной кухней, и улетела в Штаты. Там она наконец добралась до электронной почты, и, не слишком этому обстоятельству удивившись, получила письмо от Натали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
