В «Заявлении 13-ти» обращалось внимание и на то, что ленинская идея о ЦКК как органе, способствующем борьбе с бюрократизмом и защите права коммунистов свободно высказывать своё суждение, оказалась грубо нарушенной: «…Центральная Контрольная Комиссия сама стала чисто административным органом, который помогает зажиму со стороны других бюрократических органов, выполняя для них наиболее карательную часть работы, преследуя всякую самостоятельную мысль в партии, всякий голос критики, всякое вслух выраженное беспокойство за судьбы партии, всяческое критическое замечание об определённых руководителях партии»[582].
Раскрывая связь между ростом бюрократизации партийного, государственного и хозяйственного аппарата и растущим социальным расслоением в городе и деревне, «Заявление» отмечало, что «государственный аппарат по своему составу и уровню жизни в огромной степени является буржуазным и мелкобуржуазным и тянет в сторону от пролетариата и деревенской бедноты, с одной стороны — навстречу устроившемуся интеллигенту, а с другой — навстречу арендатору, купцу, кулаку, новому буржуа… Неумелая и неряшливая тарифно-нормировочная работа, жестоко бьющая по рабочему, является в девяти случаях из десяти прямым результатом чиновничьего невнимания к элементарнейшим интересам рабочих и самого производства… Вопрос о так называемых излишествах верхов целиком связан с зажимом критики»[583].
Ещё один узел разногласий, приобретших крайнюю остроту на июльском пленуме, был связан с обвинением лидеров оппозиции в «попытках создания фракционной организации». Поводом для этого был избран факт организации собрания в подмосковном лесу, на котором с докладом, подвергавшим критике руководство ЦК, выступил Лашевич. Июльский пленум одобрил решение Президиума ЦКК о суровых мерах к участникам этого собрания. Зиновьев был исключён из состава Политбюро за «фактическое руководство фракционной борьбой оппозиции». Лашевич был исключён из состава ЦК (первый случай применения 7 пункта резолюции X съезда «О единстве партии»), снят с поста зампреда Реввоенсовета и лишён на два года права вести ответственную партийную работу. В 1928 году Лашевич покончил жизнь самоубийством.
В ответ на обвинения во «фракционности» оппозиция, напомнив о существовании в течение двух лет фракционной «семёрки», указала, что подобная фракционная верхушка существует и после XIV съезда. В Москве, Ленинграде, Харькове и других крупных центрах происходят секретные фракционные собрания, организованные большинством Центрального Комитета, несмотря на то, чти весь официальный аппарат находится в руках этого большинства. «Утверждение, будто «большинство» не может быть фракцией, явно бессмысленно, — говорилось в «Заявлении» оппозиции. — Истолкование и применение решений съезда должно совершаться в рамках нормальных партийных органов, а не путём предрешения всех вопросов правящей фракцией за кулисами нормальных учреждений… Эта система неизбежно сужает руководящую верхушку, понижает авторитет руководства и тем вынуждает к замене идейного авторитета двойным и тройным зажимом»[584].
Развивая эти положения в письме, обращённом к товарищам по оппозиции, Троцкий в сентябре 1926 года писал, что разгром, устранение и отсечение «объединённой оппозиции» приведёт к последующему отстранению от руководства «более авторитетных и влиятельных представителей ныне правящей фракции»[585]. В этом своём прогнозе Троцкий исходил из того, что Бухарин, Рыков и Томский не могут и не способны играть ту роль безоговорочных исполнителей воли Сталина, какую охотно выполняют лица типа Кагановича, не обладающие весомым революционным прошлым и высоким авторитетом в партии. Поэтому «отсечение нынешней оппозиции означало бы неизбежное фактическое превращение в оппозицию остатков старой группы в ЦК. На очередь встала бы новая дискуссия, в которой Каганович обличал бы Рыкова, Угланов — Томского, а Слепковы, Стэны и К° развенчивали бы Бухарина»[586].
Этот прогноз в главном оправдался уже в ближайшие годы. Единственное, в чем ошибся Троцкий, так это в именах «обличителей» следующей оппозиции. В действительности Угланов, Слепков, Стэн и другие сторонники Бухарина разделили его участь, а ряды «обличителей» пополнили новые стопроцентные сталинцы типа Мехлиса, Поспелова и Митина.
Июльский пленум 1926 года открыл продолжавшуюся ещё полтора года кампанию травли и преследований левой оппозиции.
XXXVI Что осталось от «атмосферы горных высот»
С точки зрения зажиточного сельского жителя и городского обывателя 1926 и 1927 — последние годы нэпа — были годами наибольшего спокойствия и гражданского мира в стране. Но отнюдь не такими они были для партии, в которой шла ожесточённая внутренняя война при применении верхушечным блоком самых отравленных идеологических и политических средств, а затем — прямых полицейских репрессий против инакомыслящих.
Обострение внутрипартийной борьбы объективно снижало авторитет партии в глазах беспартийных масс. Более того — становящаяся всё более односторонней гласность, сопровождавшая эту борьбу, публичное «обливание грязью» правящей фракцией своих противников оживляли надежды мелкобуржуазных и промежуточных слоёв (начиная от нэпмановских и кулацких элементов и кончая . той частью интеллигенции, которая с самого начала не приняла Октябрьскую революцию) на ослабление партии и падение Советской власти.
Вместе с тем «правая», «либеральная» политика Сталина в социально-экономической области позволила ему обеспечить прочный тыл в стране для осуществления его главной цели на этом этапе — организационного разгрома левой оппозиции и как следствие этого — окончательного подавления свободы партийного мнения. Выступая сторонником «гражданского мира» в стране, Сталин проявлял всё большую жёсткость в гонениях на оппозицию и в дальнейшем подавлении внутрипартийной демократии. Поставив под свой полный контроль все участки и сферы партийной жизни, он шёл всё дальше и дальше в нарушении уставных требований выборности, подотчётности аппарата выборным органам и партийным организациям, гласности, информации сверху вниз, в замене демократического централизма бюрократическим централизмом. Всё более растягивались сроки созыва партийных съездов и пленумов ЦК, а сами эти форумы превращались в беспощадную и циничную травлю оппозиции, за которой следовали всё более жестокие организационные выводы. Грубость и нелояльность переставали быть только личными качествами Сталина, а становились определяющими чертами партийного руководства.
Сравнительная лёгкость «идейного разгрома» последней из оппозиций объяснялась и тем, что Сталин на всём протяжении периода внутрипартийной борьбы проводил форсированные массовые кампании по приёму в партию, вопреки предостережениям Ленина об опасности чрезмерного возрастания её численности.
Если к XII съезду партии в её рядах состояло 386 тыс. человек, то к XIII съезду — 736 тыс., к XIV съезду 1089 тыс., а к XV съезду — 1,2 млн. человек. При этом происходило изменение социального состава партии. Между XIV и XV съездами доля рабочих по социальному происхождению сократилась с 58,1 до 56,3 процентов, доля рабочих от станка — с 40,8 до 37,5 процентов. Десятая часть рабочих с производства, принятых в партию в 1924—1926 годах, к XV съезду выбыла из партии, в том числе по причине исключения.
Понятно, что в среде новых членов партии, вступивших в неё в разгар ожесточённых партийных дискуссий и бешеной травли оппозиции, происходило размывание старых партийных традиций. Резко изменился и состав низового партийного актива. К XV съезду 90 процентов секретарей и членов бюро первичных партийных ячеек на производстве составляли те, кто вступил в партию после 1924 года. Прилив в партию множества новых людей, имевших минимальный политический опыт и слабо разбиравшихся в её теории и истории, приводил к тому, что несколько тысяч коммунистов, отважившихся выступать на стороне оппозиции, подписывать её документы и голосовать за них, выглядели незначительной величиной. В то время, когда раскол старой партийной гвардии достиг своей кульминации, Сталин продолжал упорно твердить, что никакой речи о расколе партии быть не может, поскольку подавляющее большинство её членов голосует за «линию ЦК».
Всю полноту ответственности за использование в те годы бесчестных, провокационных приёмов в борьбе с оппозицией разделяло со Сталиным большинство Политбюро, двигавшееся всё дальше по пути политического и нравственного перерождения. Вспоминая о том, что при Ленине в партии и её руководстве царила «атмосфера горных высот», Троцкий писал: «Ленин выбыл из ЦК, и в Политбюро все сплотились против одного. Люди перестраивались. Известные лучшие черты уходили куда-то назад. На первый план выдвигались те черты, которые тщательно скрывались или не получили развития. Всё же пока личный состав Политбюро оставался прежний, воспоминания вчерашнего дня связывали людей и ограничивали их действия друг против друга.
