голосом устроил МакКекни взбучку. – Послушайте, приятель, назначение командиров этих воинских формирований – прерогатива штаба. И на сей счет не должно быть никаких заблуждений!
– Утром капитан Титженс попросил меня принять командование батальоном, – заупрямился МакКекни. – Я так понял, что его аресто…
– Вас, – перебил его Левин, – откомандировали в эту часть по причине дисциплины и пайков. И вы, черт бы вас побрал, должны четко понимать: если бы генерал не ведал, что ваш дядя, или кто там еще, пользуется покровительством капитана Титженса, вы бы сейчас уже находились в сумасшедшем доме…
У МакКекни судорожно дернулось лицо, он сглотнул с таким видом, с каким, если верить слухам, сглатывают те, кто страдает от водобоязни. Затем сжал в кулак руку, замахнулся и закричал:
– Мой дя…
– Еще одно слово, и я немедленно отправлю вас в лазарет. Приказ у меня в кармане. Все, свободен. Чтоб через секунду вашего духу здесь не было!
Когда МакКекни нетвердой походкой направился к двери, Левин добавил:
– Вы вольны сегодня же вечером отправиться на фронт. Либо обратиться в следственную комиссию, дабы получить отпуск для развода, а потом этот самый развод не получить. Ну или придумать что-нибудь другое. Но не забудьте при этом поблагодарить капитана Титженса за ту благосклонность, которую по отношению к вам проявил генерал!
Хибара в глазах Титженса немного закружилась, он открыл пузырек с нюхательной солью и поднес его к носу. Когда в ноздри ударил резкий запах, хибара замерла по стойке «смирно».
– Нам нельзя заставлять генерала ждать, – сказал он.
– Он велел мне дать вам десять минут, – ответил на это Левин. – Кэмпион сейчас у вас в канцелярии. Он очень устал. Все это дело его страшно обеспокоило. О’Хара первый офицер, под командованием которого он служил. И на своем посту человек очень даже полезный.
Титженс прислонился к туалетному столику, под который приспособил ящик из-под мясных консервов.
– Эко вы, право, отбрили этого парня, МакКекни, – сказал он, – не подозревал в вас таких способностей…
– Ну… – ответил Левин. – Побудешь все время рядом с генералом… Я перенял его манеры, и это пошло мне только на пользу… Хотя мне, конечно же, ни разу не доводилось слышать, чтобы он кого-то подобным образом распекал. По правде говоря, здесь никто не смеет ему перечить, что вполне естественно… Но нынче утром я исполнял у него в кабинете обязанности личного секретаря, пока он брился, разговаривая с Пе… И вот тогда-то он и произнес: «Вы можете вечером отправиться на фронт либо обратиться в следственную комиссию…» И я почти слово в слово повторил их вашему дружку…
– Давайте уже лучше пойдем.
В лучах зимнего солнца Левин взял Титженса под локоток, весело прильнул к нему, и они неспешно двинулись вперед. Кристоферу такого рода показной жест был невыносим, хотя он и признавал его необходимость. Ясный день словно пестрел предметами с острыми краями, порождая довольно жестокую определенность… Человек!..
Мимо них, будто подгоняемый ветром, пронесся небольшого росточка адъютант из их учебной части. Когда он отдал честь, Левин в ответ лишь махнул рукой, без остатка поглощенный разговором с Титженсом, и сказал:
– Нынче вечером вы и… миссис Титженс ужинаете у генерала. Там также будет присутствовать командующий Западной дивизией и генерал О’Хара… Мы понимаем, что вы с миссис Титженс окончательно расстались…
Кристофер изо всех сил сдерживал левый локоть, который так и норовил сбросить ладонь полковника. Его разум превратился во взнузданного скакуна с длинной и вытянутой, как у Шомберга, головой. И скакать на нем, на этом разуме, было то же самое, что скакать на Шомберге в момент неуклюжего прыжка через препятствие в виде ямы с водой.
– Эко вы, право… – произнесли его губы.
Рук он больше не чувствовал.
– Я понимаю, что это необходимо, – сказал Титженс, – особенно если генерал видит все именно в таком свете. Хотя в моих глазах это выглядит немного иначе.
В его голосе сквозила смертельная усталость.
– Хотя Кэмпион, несомненно, знает лучше меня! – добавил он.
На лице Левина отразился неподдельный энтузиазм.
– Вы достойный человек! – воскликнул он. – Чертовски достойный! Мы же все в одной лодке… Ну, и что вы мне теперь скажете? Что-то такое, чтобы я мог передать ему. Прошлой ночью О’Хара заявился к вам пьяный или нет?
– Думаю, он не был пьян, когда ввалился в номер вместе с майором Пероуном… Я и сам об этом размышлял… Мне кажется, он захмелел, когда я сначала попросил, а потом приказал ему убираться вон… Он же в ответ схватился за дверной косяк… В этот-то момент его и разобрало – вдрызг! После чего я сказал, что, если он не уйдет, мне придется посадить его под арест…
– О-хо-хо… – протянул Левин.
– В этом, разумеется, заключался мой долг… Уверяю вас, что в тот момент я был абсолютно спокоен… Поверьте, я действительно был абсолютно хладнокровен и спокоен…
– Я не ставлю под вопрос правомерность ваших действий… Но… Мы ведь одна семья… Я признаю отвратительный и даже невыносимый характер этого поступка… Но вы тоже должны понять, что О’Хара имел полное право войти к вам в номер… Как начальник военной полиции!..
– Я ничуть не сомневаюсь, что поступил правильно. И если заверил вас, что в тот момент был совершенно спокоен, то только потому, что генерал удостоил меня чести поинтересоваться моим мнением касательно того, в каком состоянии находился генерал О’Хара…
Они давно миновали проход, ведущий к временному домику, в котором расположилась канцелярия Титженса, и теперь, стоя рядом друг с другом, взирали на величественный гобелен простиравшегося перед ними французского пейзажа.
– Его действительно очень заботит ваше мнение. Настолько, что он даже задумывается, не слишком ли О’Хара злоупотребляет горячительными напитками, чтобы и дальше оставаться в своей должности!.. К тому же Кэмпион обещает поверить вам на слово… О большей благосклонности вам и мечтать нечего…
– Поскольку он хорошо меня знает, ничего другого от него я и не ожидал, – с нарочитой уверенностью в голосе произнес Титженс.
– Боже правый, старина, только не сыпьте ему соль на рану! – сказал Левин и быстро добавил: – Он хочет, чтобы я избавил его от рассмотрения данного аспекта проблемы. И поверит на слово как мне, так и вам. Поэтому вам придется простить, что…
Титженсу начисто отказал разум: лежавшая внизу Сена превратилась в объятую опаловым огнем змею.
– Что?.. – сказал он. – Потом немного помолчал и добавил: – А… ну да! Я прощу… Хотя это и больно… Похоже вы сами не знаете, что делаете. – Он вдруг осекся, а через секунду продолжил: – Боже правый!.. А железнодорожные войска канадцев тоже ушли с моим пополнением?
