Продолжения монолога Эди так никто и не услышал из-за гама, который подняли дети — они начали громко выяснять, кто же где будет сидеть. Лицо Сэмми приняло какое-то странное, отстраненное выражение. Видимо, повлиял словесный поток, бурлящий вокруг него.
— У тебя такой вид, как будто ты в горах, — шепнула ему я.
— В Альпухаррасе так спокойно… Я скучаю по своему вигваму.
— Я тоже по нему скучаю.
— Да. Но, думаю, у тебя поводы скучать немного другие.
Наконец мы отчалили и уже подъезжали к парку, когда Китти наклонилась ко мне с заднего сиденья. Я думала, она хочет погладить меня по голове, как в далеком детстве.
— Мам, у тебя ужасно короткая юбка, — поделилась она. — Ужас просто. Всю попу видно.
Хм. Может, стоило надеть длинную юбку? Я и так нервничала из-за того, что на концерте будет Иван. Но для самооценки взрослой женщины нет ничего страшнее, чем неодобрение двенадцатилетней дочери.
Вскоре мы подъехали к концертному залу. Папа в лоснящемся черном смокинге, с зачесанными назад белоснежными волосами, ждал нас перед вестибюлем. Его душевное волнение выдавали только буйные ощетиненные брови. Рядом с ним стояла высокая и элегантная Хельга. Она только что прилетела из Берлина. Хельга оказалась красивой женщиной за шестьдесят. Привыкшая на протяжении всей жизни вызывать всеобщее восхищение, она и сейчас излучала сияние уверенной в себе женщины. Я эгоистично подумала, что папе следовало бы почаще приводить Хельгу к нам в гости; я рано лишилась матери и с радостью ввела бы в свою жизнь новую «материнскую» фигуру. Но решать было не мне, а Хельга, видимо, не испытывала ни малейшего желания включаться в банальную рутину нашей жизни. Сегодня они с папой впервые появились на публике как полноценная пара, и, увидев их вместе, я немного напряглась. Все-таки я никогда не видела рядом с папой никого, кроме мамы. Он держался спокойно, тогда как рядом с мамой у него всегда был такой вид, будто он балансирует на цыпочках, с трудом противостоя напору маминых эмоций и постоянной смене настроений. По наклону головы Хельги, по тому, как она гладила папу по руке, становилось ясно, что она человек спокойный и сдержанный.
Лестницы в фойе тем временем заполонили папарацци. Отпихивая друг друга, они крутили головами и жадно высматривали добычу. Все билеты на спектакль были проданы в первый же день, и все с нетерпением ждали прибытия лондонского бомонда.
Я пробиралась к папе и Хельге, когда вдруг услышала позади себя чей-то раздраженный возглас:
— А это что, мать Китти Мак-Тернан? Что она тут забыла, интересно?
Я обернулась и увидела мистера и миссис Вражеский Клан — родителей Молли. Мое присутствие, видимо, оскорбило их до глубины души, как будто из-за меня этот спектакль стал менее модным и светским. Ну конечно, мамаша Молли до сих пор возмущена нашим с Китти Шоколадным Тортом Отмщения.
— Банк Фила — спонсор этого спектакля, — заявила она прежде, чем я успела открыть рот. Очевидно, решила намекнуть, что, в отличие от меня, имеет полное право присутствовать на спектакле, и, похоже, ждала, что я начну перед ней отчитываться, с какой стати меня сюда занесло. Разговаривая со мной, она так и стреляла вокруг глазами, явно стремясь найти более ценного собеседника.
— Вообще-то я давняя поклонница Берти Живаго. Обожаю его. Кстати, мы с ним неоднократно встречались, — бросила она.
Иногда в жизни подворачиваются необычайно благоприятные возможности для мести. Все годы равнодушия и унижений на детской площадке стоили этого удивительно теплого для января вечера на Шефтсбери-авеню, в который я с редким смаком выговорила четыре простых слова, наслаждаясь их изысканным вкусом:
— Берти Живаго — мой папа.
Миссис Вражеский Клан посмотрела на меня так, будто видела впервые.
— Я этого не знала, — промямлила она.
— Конечно, в это трудно поверить, — язвительно ответила я. — Сейчас фамилия Живаго у каждого второго! Хотя у Китти, — нехотя добавила я, — фамилия Мак-Тернан, а вы, наверное, не в курсе, что я тоже Живаго — я оставила себе девичью фамилию.
Я собиралась предупредить ее, чтобы в будущем, прежде чем оскорблять человека, она не ленилась бы поинтересоваться, кто он такой, но тут подошел папа. Он обнял меня и развернул лицом к Хельге.
— А это моя красавица дочь Хлоя, — с гордостью сказал он.
Краем глаза я увидела, как родители Молли хлопают ртами, словно золотые рыбки.
— Папа, Хельга, это Фил и Джейн, родители одной Киттиной одноклассницы.
(Я так привыкла звать их про себя мистером и миссис Вражеский Клан, что с трудом вспомнила их имена.)
— Счастлив с вами познакомиться. Большое вам спасибо за то, что пришли, — поприветствовал их папа. Очевидно, он никогда раньше их не встречал, а если и встречал, то совершенно об этом позабыл.
Джейн, по-моему, собиралась грохнуться в обморок от стыда. Представив их папе, я при всех ткнула ее носом в собственное вранье, но ни капли не раскаивалась. Тем более что пытка для них еще не кончилась. Я поняла это, услышав радостный папин возглас:
— Рути, дорогуша, иди сюда! Дай-ка я тебя поцелую. Сногсшибательно выглядишь!
Джейн в ужасе смотрела, как папа обнимает Рути. Ту самую Рути, которую она считала недостойной ее внимания.
— Вы обе так же прекрасны, как и в восемнадцать лет, — сказал папа, оглядев нас с Рути.
Рути и правда была ослепительна в узком красном платье, облегающем изгибы ее тела. Рядом с ней стояли Ричард, Атлас и Сефи.
— Ты всего-то и сделала, что отказалась от колумбийского кокса, а уже сияешь, как брильянт, — целуя ее в щечку, шепнула я.
Рути сжала мне руку и, обернувшись к родителям Молли, чьи рты по форме уже стали напоминать идеально круглые нули, кивнула им с великодушием королевы, снисходящей до общения с простым людом. Месть была невероятно приятной. Мы с Рути проплыли мимо родителей Молли и направились по красной дорожке в фойе, к вспышкам и крикам папарацци.
Лео — еще не мужчина, но уже не мальчик — несмотря на смокинг, оставался верным поклонником бога Айподикуса. По ковровой дорожке он шел походкой коренных жителей Гарлема, приплясывая в такт одной ему ведомой музыке. Китти, шагавшая позади меня, одернула на мне юбку. — Мам, ну как тебе не стыдно, а? — прошептала она.
Все-таки, как бы мы ни старались не копировать своих родителей, жизнь все расставляет по своим местам. Я не желала одеваться так, как положено каждой уважающей себя матери — как в свое время и моя мама. А может, и нет такого наряда, который удовлетворял бы вкусам дочери-подростка? Я взглянула на Китти, на ее серьезное маленькое личико; его черты словно застыли на полпути от детства к юношеству; я одновременно видела в ней ребенка, каким она была, и прекрасную женщину, какой она скоро станет. Вдруг в толпе мелькнул знакомый профиль. (Честно говоря, я ждала этого момента с самого приезда.) Китти проследила за моим взглядом и посмотрела на меня строго, недоуменно и как будто понимающе. Это был Иван. У меня перехватило дыхание. Не только от страха, что Китти что-то подозревает, но и от радости, что наконец его увижу.
