Вблизи скалы оказались именно такими, как я себе представлял. Ничего примечательного, кроме грозной и дикой красы, присущей вельхским берегам, не было в них. Ничего примечательного, кроме того, что здесь определенно был вход в страну духов. Это угадывалось по особенному и неповторимому ощущению, возникающему в подобных местах: здесь все, даже тысячелетние глыбы, находится в непрестанном ожидании, все готово неожиданно перемениться в один миг.
Но сейчас вход во владения духов не занимал меня. Меня удивило то, что над скалами не вьются морские птицы и мы слышим только прибой и шорох ветра в травах. Я уже было хотел спросить Фиал, что же нашли на скалах мореходы прежних времен, как вдруг сухой и короткий звук упавшего с высоты мелкого камня заставил меня взглянуть вверх. Против солнца трудно было рассмотреть что-либо с уверенностью, но на сточенной вершине ближайшей к нам скалы мне почудились очертания человеческой фигуры. Я указал на нее, и она тут же скрылась.
— Я слышу, что под этими скалами есть обширная подземная страна, — сказала она. — И сердце говорит мне, что здесь та самая заморская земля, которую искали мореходы, — благословенный край, где нет печали, — а значит, все счастливы. Но, возвратись обратно, рассказывали, что нигде не нашли его. Лишь один из них, отплывший одним из первых и возвратившийся позже всех, поведал, что нашел его и там был погружен в сон, длившийся веками. Очнувшись, он увидел над собой духа, светлого и прекрасного, в обличье девы, и она наложила на него заклятие: вечное плавание. Едва лишь вступит он на твердую землю, как обратится в прах. В доказательство он бросил на берег самоцвет, и тот, вспыхнув, мгновенно рассыпался, превратившись в горсть пепла…
Пока она рассказывала, мы поднимались вверх, и я почувствовал, что пес обеспокоен и шерстинки на хребте у него начинают медленно топорщиться, хотя пока и незаметно для ока.
Мы преодолели уже половину подъема, когда пес заворчал. Я остановился, чтобы посмотреть сквозь солнечный знак, не грозит ли нам неведомое зло. Мне представилось, что я нахожусь в сводчатом и темном покое, довольно просторном, таком, что могу лишь угадать очертания стен и свода, схожем с гротом или пещерой, и сквозь стрельчатую арку смотрю на свет. Там, на пороге, стоял человек. По тому, как направлен мой взор, я понял, что смотрю глазами пса. Человек, коего видел почему-то пес, а я увидеть пока не мог, был знаком и мне, и Фиал. Эту стройную и длинную фигуру, тонкое, красивое и злое лицо и черные глаза я помнил и буду помнить всегда, и их я узнаю под любой личиной. Нас ждал великий чародей, Брессах Ог Ферт. При нем не было ни меча, ни лука, ни кинжала, ни какого другого оружия, и я решился встретиться с ним.
Последний подъем перед вершиной оказался крутым, и я поддержал Фиал под руку, и с помощью силы черного пса, тянувшего нас за собою, мы вышли наверх, пройдя тесной щелью меж двумя отвесными стенами. Солнце заливало небольшую круглую площадку, поросшую низкой и жесткой травой. Соленый ветер гулял здесь вольно, и, разгоряченные долгим подъемом, мы с удовольствием приняли его свежесть и прохладу.
Чародей стоял на краю обрыва, спиной к морю, солнцу и ветру, и бриз закутывал его в длинный темно-синий плащ. Под плащом была темная, серебристо-серая рубаха, такая же, как и плащ Фиал.
— Здравствуй, Брессах Ог Ферт. — Я приветствовал его первым. — Не знаешь ли ты, как зовется эта земля, и правда ли, что она лежит за морем от Восходных Берегов?
— Приветствую тебя, Фиал, великая королева Тор Туаттах. — Он поклонился Фиал, и я не мог понять, насмехается он или поступает искренне. — Приветствую и тебя, Зорко, сын Зори. — Он прижал к сердцу правую руку. — Это и есть Восходные Берега, самые первые от начала времен. Некогда там, за твоей спиной, из-за окраинного моря всходили солнце и луна.
Я оглянулся: и вправду, как ни далеко это было, я различил нечто подобное кромке неведомого обрыва, за которым не было ничего.
— Это стены мира, о которых все слышали, но которые мало кто видел, — продолжил Брессах Ог Ферт. — Когда-то эта земля была создана первой, здесь стояли дивные города, и это был вожделенный край, где есть и печали и радости, но есть и покой, и сердце может вкусить отдохновение. Здесь жила изначальная красота и ясность. Но в них было и много скорбей. Сейчас эти земли необитаемы, и никому не дано возвратиться в те времена, даже мне. Нас отделяют несчетные годы от той поры, откуда вы вышли сегодня поутру, и несчетные годы остаются до тех пор, когда мы встретимся с тобой вновь, Зорко. Но непреодолимая пропасть лет отделяет нас, стоящих здесь, от времен той красоты.
— Если говоришь ты, что не можешь преодолеть эту пропасть, то как можешь ты утверждать о красоте этой земли в прежние годы? — спросила Фиал. — Благословенный край вечен и неколебим, и не тебе рассуждать о его достижимости. Но что до несчетных лет, отделяющих нас от Тор Туаттах, то здесь ты не лжешь и о том, что мы перенеслись за море, говоришь правду. Не тобой ли подняты над бездной эти скалы?
— А что скажешь ты о стенах мира, Фиал? И откуда, по-твоему, здесь пропасть, ведущая к корням мира? И разве не будет правдой сказать, что благословенный край вечен, но вечен там, за неодолимым притином?
— Нет, такой правде не бывать, — рекла Фиал. — Ибо оттуда, из благословенного края, доходят до нас вести. Хотя бы и то, что время, текущее для всех сквозь смерть, для нас остановилось в жизни, свидетельствует это. Ты же всегда стремился подняться выше тех, кто создал красоту мира. Подняться выше самой красоты. И эти скалы создал ты, как остров во времени, оттого и не дано никому добраться сюда легким путем. И ты не смог повторить благословенный край. Недостижимость вовсе не главная его черта, и не для всех он недостижим. Мое время озарено тем светом, что идет от благословенного края, а над твоим островом светит солнце, свет коего, увы, искажен и не дает видеть вещи такими, какие они есть. На твой остров никто не может попасть, потому что любое время течет мимо него не останавливаясь, и потому жизни здесь нет и не может быть. А то, что ты считаешь стенами мира, — только воронка, куда втекает и откуда вытекает время.
— Не хочешь ли ты сказать, что время течет сразу в двух направлениях? — Я был удивлен тем, что знает Фиал о времени и чего она никогда мне не говорила.
— О, у времени гораздо больше направлений, но все они мертвы, пока в них не пролит свет.
— Не значит ли это, что мертвы все времена, где нет меня? — спросил я.
— Для тебя — да, потому что истинный свет есть только в тебе, хотя ты его никогда не видишь.
— Неужели он есть и во мне, королева Тор Туаттах? — насмешливо спросил Брессах Ог Ферт. — Во мне и в этой черной собаке. — Он указал на пса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
