надеждой во взоре: а может, от холодного снега она взбунтуется и оживет? Или само это исчезновение — просто ошибка, которую скоро исправят? Но никаких изменений в нашей левой ноге не происходило.
— Но мне интересно… — Набравшись смелости, я все-таки озвучила мысль, не дававшую мне покоя уже довольно долго: — Как мы будем это уничтожать?
Служащий мэрии тихонько застонал, бабулька с артритом шмыгнула носом, а соседка из дома наискосок провернула в снегу свой зонтик. Повисла тяжелая пауза. Возможно, каждый обдумывал для себя ответ на этот вопрос, а возможно, просто ждал, что скажут другие.
И тут мы увидели, что из дальнего конца улицы к нам приближаются сразу три шинели Тайной полиции. Все сразу же напряглись и начали, кряхтя и охая, сбиваться в кучку на обочине, чтобы дать офицерам пройти. Но не придет ли им в голову наказать нас за то, что наши левые ноги еще при нас?
То был обычный патруль в обычных серых шинелях. Я, конечно, сразу же глянула на их ноги. Все три левых ноги у них были там, где обычно. Я облегченно вздохнула. Раз уж сама полиция не знает, как избавляться от исчезнувших ног, какие могут быть претензии к нам?
Но странное дело: все трое шагали пружинисто, не теряя равновесия ни на миг, так, будто неслыханное исчезновение обошло их стороной и никакой особенной тяжестью это утро их не придавило. Или, может, их просто надрессировали так ходить заранее?
Лишь когда патруль, пройдя мимо нас, окончательно скрылся из виду, бывший шляпник раскрыл-таки рот:
— Раз у полиции они остались — значит, и нас не заставят от них избавляться?
— Ну конечно! Прибереги свою ножовку для лучших дней…
— Пока левая нога к нам прицеплена, ни сжечь, ни похоронить, ни спустить ее по реке невозможно. Значит, для каких-то вещей обычные способы избавления не применяются?
— Ну, придумают необычные способы, им-то что?
— А может, все произойдет само. И эти штуки с нас опадут, как листья с деревьев.
— Да, да… Скорее всего…
— А тогда и беспокоиться не о чем!
Наконец каждый высказал что хотел, и все стали расползаться по домам. Что говорить, до пружинистого шага Тайной полиции нам было далековато. Бабулька с артритом свалилась на снег у своих же ворот, а зонтик бывшего шляпника застрял в непролазном снегу.
Дон, выбравшись из своей конуры, наворачивал круги перед дверью, беспокойно виляя хвостом. А когда я вернулась, долго прыгал вокруг меня, радостно фыркая и распинывая в стороны снег. И лишь приглядевшись, я поняла, что его задняя левая лапа теперь исчезла.
— Что, братец? Тоже попал? Ну, не бойся… Бояться тут нечего.
Опустившись рядом, я сгребла его в объятия. И его задняя лапа безвольно качнулась в воздухе.
* * *
Той ночью R разминал в постели мою исчезнувшую ногу. Он массировал ее так долго и старательно, словно верил, что таким способом сможет ее вернуть.
— В детстве, когда я простужалась, мама тоже разминала меня, — пробормотала я.
— Вот видишь? — тут же подхватил он. — Как могла твоя нога исчезнуть, если ты помнишь такие вещи?
Он улыбнулся, и его пальцы заработали еще активнее.
— И то верно… — чуть заметно кивнула я и уставилась в потолок.
На самом же деле прикосновения мамы в моих воспоминаниях были совсем не похожи на то, что я испытывала теперь. Через мою исчезнувшую ногу не передавались ни теплота его рук, ни осторожная сила нажатий. Лишь отстраненные шорохи да вибрации оттого, что одна вещь трется о другую. Но я не признавалась ему в этом, поскольку боялась обидеть.
— Посмотри, — сказал он. — Вот на твоей ноге пять ноготков. Они мягкие и прозрачные, как кожица у какого-нибудь фрукта. А вот — твоя пятка. А это — лодыжка… Все точно такое же, как и на правой ноге. Зеркальная копия, взгляни! Тот же изгиб колена, такого изящного, что хочется спрятать его в ладонях, ощупывать и удивляться, какой сложный механизм у коленной чашечки. Белоснежное бедро, мягкая теплая икра… Всю твою левую ногу я могу ощутить до самых неприметных ложбинок, царапинок, синячков. Как же можно говорить, что все это куда-то исчезло?!
Он сидел на коленях у края кровати, и его пальцы не останавливались ни на секунду.
Я закрыла глаза и еще отчетливей осмыслила пустоту, распахнувшуюся в моем теле. Заполненную абсолютно прозрачной водой, в которой не осталось уже ни кусочка, ни дольки от каких бы то ни было воспоминаний. Да, руки R старательно взбалтывали эту воду, но на поверхность всплывали только слабые пузырьки, которые лопались беззвучно и исчезали бесследно.
— Какая же я везучая, — говорю я. — У меня есть кому беречь и разминать мою ногу, даже если она исчезла… Другим-то левым ногам на острове так не повезло! Им, должно быть, сейчас очень холодно и одиноко.
— Даже представить не могу, что теперь творится в этом вашем внешнем мире. Похоже, там все только и знает, что исчезать одно за другим…
— Думаю, наш мир меняется не так сильно, как вам кажется. Каждый раз, когда пустота потесняет нас, мы отползаем ровно на столько же. И живем в остающемся пространстве — осторожно, не поднимая шума. Так было всегда, с незапамятных времен… И только сейчас что-то немного не так. Может, потому, что теперь людям придется не избавляться от исчезнувших вещей, а всю дорогу таскать их с собой? Это очень ценный и трудный опыт, которого у них еще не было! Хотя лично я уже привыкаю к нему благодаря вам…
— Чтобы избавиться от исчезнувшего, вы тратите очень много усилий, верно?
— Обычно да. Но на этот раз ничего не поделаешь. То, что исчезло сегодня, невозможно ни сжечь, ни похоронить. Его не раздробить на молекулы, не растворить в кислоте и не выбросить в море. Люди растеряны — никто не знает, что с этим делать. Все, что нам остается, — это стараться, чтобы наша левая нога не попадала в поле нашего же зрения… Но я уверена, довольно скоро все устаканится. Не знаю как — но когда-нибудь все вернется на круги своя.
— На круги своя? Ты о чем?
— Пустота от левой ноги найдет в сердце то, чем заполнит себя целиком.
— Так зачем же вы только и делаете, что избавляетесь от всего на свете? Ведь если мне нужна вся ты — значит, мне нужна и твоя левая нога, неужели не ясно?
Он прикрыл глаза и вздохнул. Я протянула руку, чтобы коснуться этих век, но моя левая нога вдруг свесилась
