Человек жесткий и деловой, журналист никогда ничего не делал просто так, особенно если это касалось его работы. Однако здесь он имел несомненный личный интерес. То, что главный виновник гибели его близких гуляет на свободе, не давало журналисту покоя. И он согласился помочь.
Ему никто никогда не отказывал в интервью, наоборот, платили огромные деньги за те сорок минут экранного времени, в течение которых он терзал любую знаменитость сложными и нелицеприятными вопросами. С эстрадным певцом они были давними приятелями. И как раз намечалась запись очередной непринужденной беседы.
Певец обожал давать интервью. Он постарел и редко выходил на сцену. А народной любви хотелось, за многие годы он привык к ней.
Он все еще считался одним из богатейших людей России, занимался большим бизнесом, но без широкой аудитории скучал. В прошлые годы главными почитателями его таланта были люди пожилые, ветераны войны и труда, домохозяйки и мелкие партийные чиновники сталинской закалки. Однако после ряда скандальных публикаций о тесных связях певца-патриота с высшим российским криминалитетом народная любовь поостыла. Принципиальные, обиженные новыми временами поклонники не могли простить своему любимцу деловой хватки и дружбы с ворами в законе.
Певец не отрекался от криминальных друзей, но старался в публичных выступлениях и интервью приподнять и романтизировать образ старого доброго вора семидесятых. Он рассказывал красивые сказки о том, какие это были яркие, щедрые, бескорыстные люди. Именно этим и воспользовался журналист.
– У Гены Захарова была большая душа, я не могу назвать более чистого и доброго человека. Нет таких, особенно среди теперешних, – рассказывал певец, задумчиво отхлебывая кофе и покуривая «Мальборо» у себя дома, перед телекамерой.
– Ну, не надо так уж романтизировать, – поморщился журналист, – не надо. Все-таки у доброго человека Геннадия Захарова было весьма богатое уголовное прошлое.
– Эта сторона его жизни меня не касалась, – певец вальяжно откинулся в кресле, – Гена был моим другом.
– Вот вы все говорите: добрый, чистый. А что-нибудь конкретное можете вспомнить? В чем эта чистота и доброта выражались? Теперешние крупные бизнесмены от криминала хотя бы благотворительностью занимаются, помогают приютам, детским домам. А прежние?
– А прежние помогали конкретным людям, детям-сиротам.
– Только не говорите мне, что Захаров устроил у себя на квартире детский дом или усыновил сироту, – махнул рукой журналист.
– Почти так и было, – произнес певец своим задушевным мягким голосом. – В семьдесят третьем Гена случайно познакомился с мальчишкой-детдомовцем и стал брать его на выходные, на каникулы, водил с собой повсюду. Усыновить не мог, в силу многих обстоятельств, однако стал для мальчика почти отцом, любил его, как родного.
– Да что вы?! – покачал головой журналист. – Неужели? Вы сами видели этого ребенка? Или это все-таки красивая легенда? Как там, у Горького: а был ли мальчик?
– Был, – улыбнулся певец, – я сам видел его, помнится, подарил ему перочинный ножик, который привез из Швейцарии… Коля Козлов его звали. В семьдесят третьем ему было десять лет. Он воспитывался в детском доме, круглый сирота, родная мать отказалась от него, новорожденного. А Гена согрел своим теплом. Не просто игрушки-шоколадки, а душу вкладывал.
– И что потом стало с Колей Козловым, не знаете?
– Честно говоря, не знаю, но уверен, с ним все в порядке. Если уж Гена Захаров принял участие в его судьбе, можно не беспокоиться. Жизнь этого человека сложилась достойно.
Певец и журналист беседовали, как старые добрые приятели, интервью напоминало теннисную партию. Один делал сложную подачу, другой ее лихо отбивал. Оба забавлялись, но каждому хотелось выиграть. Рассказ о сироте был для певца не более чем лихо отбитой подачей. Он улыбался, снисходительно и удовлетворенно. На его лице было написано: «Эка я тебя,братец!»
Однако после интервью, когда они прощались в прихожей, певец, понизив голос, произнес:
– Знаешь, пожалуй, не стоит давать кусок про пацана. Я там имя назвал, в пылу полемики. Дело, конечно, давнее, но мало ли… Всякое в жизни бывает. В общем, не стоит.
– Как скажешь, – улыбнулся журналист. При монтаже кусок, в котором говорилось о детдомовце Коле Козлове, был аккуратно вырезан. Впрочем, и так бы вырезали, даже если бы певец и не попросил об этом.
Круг стал потихоньку сужаться. Сотрудники опергруппы майора Уварова методично поднимали архивы детских домов и интернатов для сирот, беседовали со старыми педагогами и учителями. Сирот Колей Козловых 1963 года рождения оказалось больше трехсот. Проверка каждого могла затянуться на многие месяцы. И Уваров решил попробовать подойти с другого конца.
Было известно, что до июля 1973 года Геннадий Захаров жил в коммуналке на Красной Пресне. Если он брал ребенка к себе домой до того, как переехал в другую, отдельную квартиру, бывшие соседи по коммуналке могут что-то вспомнить.
Дом на Пресне давно снесли, но адреса бывших соседей разыскали без труда. Выяснилось, что в коммуналке проживала гражданка Кадочникова Галина Георгиевна, проработавшая двадцать лет в интернате, в котором учились сироты. Но не обычные, а умственно отсталые, с диагнозом «олигофрения в стадии дебильности».
К гражданке Кадочниковой Уваров отправился сам. Галина Георгиевна была на пенсии, жила одна, в крошечной квартирке в Солнцеве.
– Конечно, я помню Колю Козлова, – сразу сказала она, – с Захаровым они познакомились при мне. Я взяла ребенка домой на воскресенье. Они с Колей подружились, я этому была только рада, отпускала мальчика с Геннадием Борисовичем на выходные, на каникулы. Я неплохо знала Захарова и считала его человеком, которому спокойно можно доверить ребенка. А детям-сиротам необходимо теплое внимание, и если есть возможность… мы всегда только рады были…
Галина Георгиевна не стала рассказывать, почему взяла домой на воскресенье Колю Козлова. Даже через двадцать с лишним лет ей было неприятно вспоминать о ребенке, который готов броситься с крыши, чтобы ей, старому педагогу, отомстить.
Уваров совсем упал духом. Опять мимо. Невозможно представить, что неуловимый Сквозняк и умственно отсталый Коля Козлов – один и тот же человек.
– Скажите, этот ребенок как-то отличался от остальных? – спросил Юрий без всякой надежды.
– Да, – кивнула Кадочникова, – он резко выделялся из общей массы. Он быстро стал лидером.
– Но он был болен? То есть к вам ведь не попадали нормальные, здоровые дети?
– Коля Козлов был совершенно здоров и психически нормален, – тихо произнесла Галина Георгиевна после долгой паузы.
– Но диагноз?..
– Неужели вы, майор милиции, столь наивны? – вздохнула Кадочникова. Сейчас о таких вещах говорят открыто. В мое время, конечно, молчали, а сейчас трубят во все трубы. И, наверное, это правильно. Каждого третьего ребенка-отказника после Дома малютки штампуют таким диагнозом. И каждый второй из проштампованных на самом деле здоров. Со здоровыми детьми нам, педагогам, приходилось трудно. Они проявляли строптивость, упрямство, требовали особого внимания. А при нашем специфическом контингенте на особое внимание нет ни времени, ни сил. Дети часто бунтовали, приходилось отправлять в больницу. А там – уколы, психотропные препараты. Они и там бунтовали, поэтому лечили их особенно рьяно. В итоге они становились как все. Конечно, бывали редкие исключения. Только очень сильные личности могли устоять, сохранить свой интеллект. Здесь нужна была огромная воля, хитрость. А откуда это в сиротах? Возможно, я скажу жестокую вещь. В моей многолетней практике редко, крайне редко встречались дети-сироты, которых я могла бы, не кривя душой, назвать совершенно нормальными, без всяких отклонений. Коля Козлов был именно таким. Но некому было бороться за снятие диагноза. Мать отказалась от Коли в роддоме.
– Он попадал в больницу? – быстро спросил Уваров.
– Да, – вздохнула Кадочникова, – один раз пришлось. Я уже не помню, что он натворил, но просто так мы, разумеется, детей не отправляли. Только в крайнем случае, когда не могли сами справиться. С Колей это случилось только один раз и больше не повторялось… Скажите, он что, стал преступником?
– Почему вы так решили?
– Ну вы ведь разыскиваете, как правило, преступников.
– Нет, – улыбнулся Уваров, – мы пытаемся разыскать его совсем по другим причинам.
– А в чем дело, если не секрет?
– К сожалению, пока секрет.
– Ладно, я понимаю, – кивнула Галина Георгиевна, – не хотите, не говорите.
– Спасибо, – улыбнулся Уваров.
Он мог бы, конечно, придумать какую-нибудь правдоподобную ложь о том, зачем милиция разыскивает бывшего воспитанника специнтерната, но лучше обойтись без сказок. Он был искренне благодарен этой умной, жесткой женщине. Мало находится свидетелей, которые спокойно смиряются с «секретами», многие требуют сказок.
