Я уже имел на банковском счету более двух миллионов долларов и мог жить не возможностями, как абсолютное большинство людей, а желаниями.
В таких случаях, если верить демагогам, принято вспоминать про некий абстрактный долг перед Родиной и прочую, загружающую мозги своей нелепостью, ерунду. Но, честное слово, на все это мне было плевать с самой высокой московской колокольни! Просто я знал, что весь остаток жизни буду ощущать себя подонком, если сейчас не найду в себе смелости и не воспользуюсь предоставившейся мне уникальной возможностью подложить мафии, уже и без того имеющей в стране, как минимум, половину всей реальной власти, крупную свинью. Ведь разве тогда, в роскошном желтом особняке на берегу Чудского озера, я не думал о том, что для сохранения жизни Рамоны, моих близких и, разумеется, своей собственной, лишь на время соглашусь на сотрудничество с этой криминальной структурой, помпезно именующей себя итальянским словом «мафия», соглашусь лишь для того, чтобы в будущем сполна рассчитаться с ней за незабываемую пытку электротоком в Пярну, когда я выпускал изо рта пену и рычал, словно попавший в капкан волк, и за едва не удавшуюся попытку извращенца изнасиловать мою любимую женщину, и за кровавую проверку на вшивость во Львове, и за необходимость пережить свои собственные «бутафорские» похороны, и за то, что принужден постоянно врать Рамоне, что работаю на одну из российских спецслужб, и, наконец, за то, что все эти годы медленно, но планомерно растаптывал тяжелыми армейскими ботинками свое загнанное и униженное чувство собственного достоинства? Мне, как цепному псу, просто бросили кусок пожирнее. А грядущие назначения, формально записанные на мое имя материальные ценности и фиктивная свобода — не более чем блеф, тщательно выверенный и ловко продуманный…
Все эти мысли пронеслись у меня в голове за одну секунду, прошедшую после щелчка видеомагнитофона, известившего об окончании записи. Ещё через две секунды я уже четко и в мельчайших деталях знал, что сейчас мне предстоит сделать. Времени на раскачку, увы, не оставалось.
Для начала я связался по рации с Соловьем и сообщил ему о своей вынужденной отлучке, подтвердив, что нахожусь в нескольких сотнях метров от базы и обязательно вернусь к моменту снятия боевиков с охраны. Он снова тыкнул, сообщат, что «на горизонте все нормально», и опять поинтересовался состоянием моего здоровья. Ничего, пусть пока посмеётся…
Потом я быстро снял камуфляж, освободят карманы от лишнего груза типа фонарика и сигнальной ракеты, достал из магнитофона видеокассету, прочно прикрепил ее липкой лентой в районе грудной клетки, именуемом «фанерой», оборвал под корень ведущий от скрытой камеры кабель и спрятал конец. Снова оделся, натянув на самые брови зелёную форменную кепку с козырьком, из всего оружия оставил себе лишь нож с выкидным лезвием и ручную гранату, тщательно прикрутил на место крышку вентиляционного отверстия, в последний раз придирчиво осмотрел комнату, открыл ключом дверь, вышел в коридор, снова запер ее и направился к центральному пульту наблюдения.
Я хорошо знал расположение видеокамер и ракурс их кадра и специально шел таким образом, чтобы как можно чаще демонстрировать объективу свою спину, а не лицо. Согласно графику дежурства, на пульте еще в течение получаса должен находиться Валентин. Он мой должник и вряд ли станет дергаться; увидев внутри базы по всем прикидкам обязанного быть снаружи начальника охраны. На это я и рассчитывал. К тому же, когда спустя три минуты я проскользнул в помещение центрального пульта видеонаблюдения, Валентин, оказывается, снова наслаждался американским боевиком. Неудивительно, что он заметил мое появление только тогда, когда я положил ему на плечо руку. Он тут же попытался дернуться, прекрасно осознавая, что ему грозит за второе подряд нарушение распорядка несения дежурства, но я снова успокоил его.
— Смотри, не отвлекайся… — снисходительно разрешил я и, не спрашивая разрешения, влез в главный компьютер базы.
Как я и предполагал, боевик не сделал даже слабой попытки помешать моим запретным действиям. Более того, он с нескрываемым удовольствием опять прилип глазами к экрану. А я спокойно вошел в систему управления внешним компьютером и дал ему команду закрыть аварийный выход. Через полминуты на мониторе вспыхнула надпись: «Операция завершена». Вот и замечательно. Теперь — в медчасть, к доку! Времени у меня оставалось совсем мало.
Когда я уходил, Валентин даже не обернулся.
До медчасти было рукой подать. Я шёл, уже не обращая внимания на видеокамеры, и на ходу обдумывал то, что сейчас скажу доку. Он был хорошим парнем и однажды даже рассказал мне, как полтора года назад неожиданно встретил приятеля, с которым когда-то вместе учился в Военно-медицинской академии. Приятель пригласил его в ресторан «вспомнить курсантские годы», а потом, как бы между прочим, сообщил, что можно устроиться по специальности на одну отдаленную военную базу, по контракту на год, с окладом в три тысячи долларов в месяц. Но эта военная часть, говорил приятель, является особо секретной, так что в течение всего срока не будет возможности ее покинуть.
Док, в то время получавший жалкие гроши в окружном госпитале, счел предложение выгодным, так как после окончания контракта мог наконец-то купить себе квартиру, о которой мечтал с того самого момента, как окончил академию. У него никогда не было своего дома. Первые шестнадцать лет жизни он прожил в детском доме, после — общага медучилища, армейские казармы, общежитие госпиталя… И парень согласился. Заботливый друг скоренько оформил перевод, и спустя каких-то пару месяцев док уже подлетал к нашей крысиной норе в зеленой «скорлупе» вертолёта. И в тот же день понял, куда именно он попал.
Док не был боевиком, его не посвящали в какие бы то ни было секреты и на него, согласно сложившимся негласным правилам мафиозного «устава», не распространялось «посмертное» увольнение из «структуры». Он был контрактником. И я знал это совершенно точно — около месяца назад Персиков пообещал ему, что примерно через пять или шесть недель его наконец-то отпустят, так как уже подписан контракт с новым, молодым и несемейным, военврачом. Я рассчитывал убедить дока, чтобы он мне помог. Почему-то мне казалось, что парень не откажется.
Открыв дверь медчасти, я понял: что-то случилось. Док сидел за столом, обхватив голову руками, и раскачивался взад-вперёд. Услышав звук шагов, он обернулся, и я увидел, каким мертвенно-белым стало его лицо. С момента нашей последней встречи не прошло и четырех часов. Что же такое могло произойти?
— Он умер… умер, гад.
Тут мне все стало ясно. Парень достал из ящика стола стеклянный пузырек со спиртом и, плеснув граммов пятьдесят в стакан, разбавил их водой из графина.
— Босс мне голову оторвёт, когда узнает… — Он залпом осушил стакан и сник ещё больше.
— Не оторвёт. Если сделаешь то, что я тебе скажу.
Во взгляде парня промелькнула тень надежды,
обильно разбавленная появившимся одновременно с ней недоверием. Он исподлобья посмотрел на меня и тихо спросил:
— А что нужно сделать?
— Ты никому не скажешь, что Король скончался.
— Разве это возможно? Он же мертвый! — Док снова потянулся за графином. Ещё пара порций, и он будет не в состоянии осознать смысл происходящего.
— Ты действительно хочешь, чтобы все закончи лось для тебя благополучно?
Вместо ответа парень только кивнул.
— И хочешь вернуться живым и здоровым в мир нормальных людей?
— Что?! — Док вздрогнул, осознав дьявольский смысл заданного ему вопроса, и со страхом посмотрел мне в глаза.
Я решил открыть карты. В конце концов, если мне не удастся убедить этого несчастного в необходимости помочь и мне, и себе, то можно будет считать, что мой план незаметного исчезновения с базы провалился. Я пошел ва-банк.
— Тогда слушай меня, дружок, внимательно, — на всякий случай я перешел на шепот. — Как ты думаешь, кто я на самом деле?
— Не знаю… — Док отрицательно помотал головой.
— Я — сотрудник российской разведки. Ты первый и последний, кому я об этом говорю. И доподлинно известно, что, вне зависимости от того, умер Король или жив, тебя уже никогда не отпустят обратно, в нормальную человеческую жизнь. Или ты будешь продолжать работать на мафию, или тебя просто не станет. — Я выдержал многозначительную паузу, а затем продолжил: — Но можешь считать, что заново родился, так как обстоятельства складываются для тебя в высшей степени благоприятно.
— Да уж… — Он еще не до конца осознал смысл моих слов и по-прежнему смотрел на меня как загнанный в угол беспомощный щенок.
— Ситуация сложилась таким образом, что мне нужно срочно возвращаться к нашим. Дело в том, что я узнал очень ценную информацию, которая должна быть известна спецслужбам России не позднее чем через сутки-полтора. Иначе страну ждет катастрофа! Понимаешь меня или нет?!
