— У вас?
— Зайдите ко мне, я сейчас…
Я вошел в комнату старика. Брата там не было. Я хотел выйти, спросить старика, где же мой брат, когда его вовсе здесь нет. Я дернул дверь, но она не открылась. Видимо, я случайно защелкнул замок. Я сел на стул, оглядел комнату. На столе стоял живой гусь, привязанный за ноги к столу. Я удивился, как сразу его не заметил. В углу две теннисные ракетки. Портрет старухи в чепце. Вскорости кто-то дернул дверь.
— Я закрыт, — сказал я.
— У меня нет ключа, — сказал старик.
— Здесь нет брата! — крикнул я.
— Он на столе, — ответил старик.
— На столе гусь, — разозлился я.
— А ты не гусь? — спросил старик.
— Дурак! — крикнул я что было мочи.
Гусь заорал. Старик засмеялся.
— Ему нужно в суп, — сказал старик.
— Эй, — крикнул я, — открывайте!
ПЕТЛЯНЬЕ
Я не мог застать его дома. Он уходил из дома в пять утра. Старый больной человек уходил каждый день в пять утра. Куда он уходил, я не знал. Я подкараулил его в пять часов. Он как раз выходил из дома. Мне показалось, что он улыбался. Освещенный улыбкой, он прошел мимо. Я двинулся следом за ним. Он свернул за угол, прошел садик, вернулся в садик, свернул в переулок, потом в другой, потом в третий, потом обратно… Он явно петлял. Мне неясно было, зачем он петляет. Я петлял вместе с ним, чтобы выяснить это. Я все время смотрел ему в затылок. Я не видел его лица. Но я чувствовал: он петляет с улыбкой. Он сел в садике на скамейку. Я устроился сзади, в кустах. Он сидел, вероятно, час. Я глядел на его затылок. Потом он встал и опять стал петлять, и после третьей петли я уже не пошел за ним. Я решил подождать его. Он прошел мимо меня. Я наблюдал за ним сквозь кусты. Потом я испугался, что он уйдет, перестанет петлять, я его потеряю. Я возобновил петлянье.
Прошел еще час. Мы петляли. Я еле шел от усталости. Он же, напротив, шел очень бодро. Мне нестерпимо хотелось сесть. Вдруг он остановился. Взглянул на часы. Я подошел поближе. Открывали винный ларек.
— Сто пятьдесят, — сказал он твердо.
— И мне, — сказал я.
— О! — Он увидел меня. — И вы?!
— И я. — сказал я.
КАКОВО
Он сидел в пятом углу.
— Каково вам? — спросил я.
— Никаково, — сказал он.
— Ну, а все-таки, каково? — спросил я.
— Никаково, — сказал он.
— Каково вам? — спросил я еще раз.
— Никаково, — сказал он, — мне никаково.
ФРУЛОФФ
— Я… Фрулофф Иннокентий Маевич… — шепчет Фрулофф Иннокентий Маевич.
— Заполняйте ваш бланк молча, — говорит заполняющий рядом, — вы мне мешаете заполнять.
— А вы, пожалуйста, локоть уберите, — говорит Иннокентий Маевич, — уберите-ка свой локоть со стола.
— Если я свой локоть уберу, — говорит заполняющий рядом, — как же я тогда писать буду?
— А если я шептать не буду, как же я тогда писать буду?
— Мне совсем неинтересно знать, что вы Фрулофф, — сказал Петров.
— А мне — что вы Петров, — сказал Фрулофф.
Он видел бланк Петрова.
Какой-то щупленький парнишка в маечке говорит:
— А может, он суфлер? Привык шептать, и все.
— Да, я суфлер, — сказал Фрулофф.
— Я, значит, угадал! — обрадовался парнишка.
Но никто не поверил. Суфлер! Так уж и суфлер! Что еще за суфлер? Быть не может. Так уж угадал!
Ну суфлер так суфлер. Ну, Фрулофф, мало ли… ну и бог с ним. Некоторые на него косились: суфлер не суфлер? А потом коситься перестали, раз не космонавт. И все же известного артиста даже чаще встретишь, чем суфлера. А тут этот Фрулофф… суфлер… А может, он заслуженный суфлер?
Петров косился на Фрулоффа, все косился — взял да пересел. Раз здесь нотариальная контора, а не опера. Сел на другое место.
Фрулофф бланк написал, очереди своей дождался и подал лист в окошко.
— Вы чего тут написали? — спросили из окошка.
— Я… Фрулофф, — начал было Фрулофф.
В конторе засмеялись.
— Ну, а дальше? — спросили из окошка.
И Фрулофф продолжал:
— Иннокентий Маевич…
— Да я не об этом, — сказали из окошка, — ну, а дальше-то, а дальше-то что вы написали? Вы все выдумали.
— Как это выдумал? Кто? Я?
— Не я же это писала. Не по форме у вас написано, понимаете? Да и вообще неясно.
— Как же так неясно? Я писал…
— Что вы написали, полюбуйтесь, — ерунду. Вот что вы написали: я, Фрулофф Иннокентий Маевич… суфлер…
— Два эф, — сказал Фрулофф. — В конце.
— «Суфлер» не надо, — продолжали из окошка. — Да будьте вы хоть кондитером или сапожником — это не имеет значения: понимаете? В данном случае это значения не имеет.
— Я? — спросил Фрулофф. Совсем уж невпопад.
— Да, да, не я же, вы! Дальше что вы написали, отдаете себе отчет? Пропустим… это же как можно! Ну что вы доверяете? Кому? Вы тут ничего не написали. Вон там под стеклом образцы, перепишите, и… У вас не по форме все.
— Как не по форме? Скажите, что неправильно, я перепишу, — сказал Фрулофф.
— Да у вас тут все неправильно. Буквально все.
— Как — все?
— Надо смотреть каждое слово, — сказали из окошка, — число сегодня какое? Идите и пишите. Хватит мне с вами. Взрослый человек. Я вам все объяснила. Все! Товарищи, помогите ему написать… Кто-нибудь помогите, очень уже непонятливый человек попался.
Петров вдруг предложил:
— Не стоит друг на друга обижаться, право, товарищ Фрулофф. Давайте я вам напишу, если уж на то пошло.
Фрулофф долго смотрел на Петрова.
— На что пошло? — спросил Фрулофф.
— Действительно, непонятливый какой-то, а еще суфлер. Ну, что там у вас такое?
Фрулофф протянул бланк Петрову.
— Нужно взять новый бланк, — пояснил Петров, давайте я возьму.
— Я? — спросил Фрулофф.
— Ну, вы возьмите, все равно.
— Я не возьму, — сказал Фрулофф.
— Что вы хотите, не пойму? Да ну вас, ей-богу, в конце-то концов!
Петров стал раздражаться.
Парнишка в маечке сказал:
— Чего он, действительно, баламутит? Человек для него старается, а он баламутит.
Визгливо сказал, обращаясь ко всем. Но Фрулофф на него никакого внимания не обратил.
Парнишка суетился. Уговаривал:
— Напишут вам. По форме. Ну? Садитесь. Вот сюда. По форме все напишут. Ну?
Тогда Фрулофф повернулся и вышел из конторы. И тут вдруг Петров прочел, что было написано Фрулоффым. Петрова затрясло. От смеха. Он чуть не упал.
Там было написано такое…
И парнишка заглянул. Написанное Фрулоффым его удивило.
— И как это она, в окошечке-то, еще вежливо с ним разговаривала, ничего себе…
Петров сказал:
— Черт знает… слов не нахожу… ей-ей, не могу, ну и ну!
— Да разве можно с таким человеком так долго разговаривать! — не унимался парнишка.
Он выбежал на улицу и крикнул вслед Фрулоффу:
— Ты что, одурел?
— Обиделся… — сказал Петров. — Ну, надо же…
— Да, может, он и не суфлер… — вздохнул парнишка.
— А кто же он?
— Ну и суфлеффф… вот те суфлер… суфлер… — Парнишечка вздохнул.
Другие подошли. Прочли. И контора от смеха перекосилась.
От автора: к сожалению, меня тогда не было в этой конторе, и я не знаю, что там было написано.
Жаль…
УДИВИТЕЛЬНЫЕ ДЕТИ
Художник писал в саду пейзаж, а дети ему мешали. Они стояли гурьбой за его спиной. Тогда он сказал ребятишкам:
— Полезайте-ка, дети, на дерево и сосчитайте, сколько там листьев.
Дети с радостью убежали.
Когда художник кончил работать, он счистил краску с палитры и собирался идти домой. Но дети опять его окружили. Они кричали наперебой:
— Тысяча!
— Двести!
— Пятьсот!
— Восемьсот!
— Семь тысяч!
— Миллион!
— Шесть — пять!
— Удивительные дети! — сказал художник.
ПРИСТАНИ
В возрасте пяти лет я преспокойно прошел по карнизу пятого этажа. Меня в доме ругали и даже побили за то, что я прошел по карнизу. Я убежал из дома и добрался до города Сыктывкара. Там я поступил на работу в порт. Хотя мне было всего пять лет, но я уже крепко стоял на ногах и мог подметать исправно пристань. Мне едва хватало на хлеб, но через месяц я подметал две пристани в день, затем три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Через год я подметал двести семьдесят пристаней. Мне стало уже не хватать пристаней, для меня срочно строили новые, но я успевал подмести их раньше, чем их успевали построить. Дело дошло до того, что я подметал те пристани, которые были еще в проекте и которых в проекте не было. Папаша, узнав о моих достижениях, не скрывая восторга, воскликнул:
