Однако у этого поклонения, которым его окружили косхи, как выяснилось, была и обратная сторона. Довольно скоро Илуге обнаружил, что, куда бы он ни собрался, за ним неотступно следует пара-тройка косхских воинов. Это ужасно раздражало и его, и тем более Бозоя, который в результате не выдержал и приказал Илуге сидеть в юрте, когда отправлялся размяться со своими. Илуге пришел в бешенство и напрямую спросил у Эрулена, который теперь бывал у них часто, зачем его преследуют. После той выпущенной из тальника стрелы Илуге имел все основания быть подозрительным.
К его удивлению, Эрулен только расхохотался:
– Эва, герой! Как же за тобой не следить? Вдруг ты опять лишишь нас нашего великого покровителя?
Сказано было не без ехидцы, но злиться на Эрулена Илуге не мог. Когда первое возбуждение и изумление схлынули, он был первым из косхов, кто на людях показал, что принял нового Илуге: пригласил обоих на охоту. Вел себя спокойно и по-дружески, словно ни прошлого Илуге, ни его удивительных… гм… превращений не существовало. Потом пару раз заходил, заводил разговоры. Потихоньку он перестал казаться Илуге грозным и далеким, как когда-то: молодой еще воин, чуть больше тридцати. Опытный. Резкий, когда надо, и до отказа набитый разными скабрезными шуточками. Дружить с ним было легко, особенно когда он сам хотел этого. И дружба эта Илуге с Чиркеном, признаться, льстила.
Где-то в середине лета они поехали с Эруленом и его дружиной пострелять куланов – диких ослов, которые водились на восточных границах с ойратами. Добыча оказалась легкой и обильной, возвращаться не спешили, вялили мясо, выделывали шкуры. Илуге и не заметил, как оказался с Эруленом наедине за ленивой беседой в один из тех роскошных теплых вечеров, ради которых, наверное, и стоит жить на свете. Степь переливалась алыми закатными красками, легкий ветер гнал травы в неугомонном беге. Илуге лежал, сунув травинку в рот, и мечтательно смотрел, как в небе зажигаются звезды.
– Скучаешь? – спросил Эрулен.
– Угу. – Мысли Илуге текли где-то далеко.
– Сестру свою рыжую еще замуж-то не отдал? – как бы невзначай спросил Эрулен. Илуге насторожился, вспомнил кое-что старое. Помнится, брат вождя хотел выкупить Яниру у Хорага…
– Еще нет, – коротко ответил он.
– Э-эх, хороша же девка, – мечтательно сказал Эрулен. – Хотел я ее себе забрать, а только упорхнула птичка-то. – Вождь хмыкнул.
Вроде бы беззлобно. Илуге не знал, как поддержать его шутку. Если это вообще шутка.
– Только не говори мне, что ее еще никто не посватал, все равно не поверю, – продолжил вождь через какое-то время. – Как, удивляюсь я, у тебя ее джунгары-то не выкрали еще.
Илуге поежился, подумав о том, что оставил сестру одну – в глазах джунгаров Баргузен за опекуна и защитника не сойдет. Одна надежда на Онхотоя.
– Они меня приняли как джунгарского воина, – неохотно сказал он. – А значит, и все мое.
– Ну-ну, не ерепенься, – добродушно бросил вождь. – Может, я из своего интереса спрашиваю?
– Она теперь не рабыня. – Илуге все меньше нравился этот разговор.
– Не рабыня так не рабыня, – охотно согласился вождь. – Ты что же, решил ее до смерти в девках держать? Самый сок уже, пора замуж выдавать. И думать соответственно. Может, я сватов заслать хочу, а ты бурчишь, как медведь разбуженный… Плоховат из тебя посаженый отец получается. – Вождь оскалился в белозубой улыбке.
– У тебя ж две жены уже, – невпопад брякнул Илуге.
– О-хо-хо! – захохотал Эрулен. – Где две, там и три! У нас в степи, сколько прокормишь – столько и бери, была б охота! А что, могу и посватать, коли отдашь девку-то!
Илуге судорожно сглотнул. Ну вот, опять начинается. Провались оно все пропадом! Родилась бы уродиной – не пришлось бы теперь выворачиваться. Военному вождю-то – поди откажи.
– Э-э… рано еще об этом говорить, вождь, – невыразительно промямлил он.
– Кабы потом поздно не было, – снова хохотнул Эрулен. – Оглянуться не успеешь – а девка-то уже непраздна! Дело недолгое, одну оставил, поди!
– Не одну, – буркнул Илуге.
– Иную хоть с полком оставляй, все лазейку найдет, – хмыкнул Эрулен, явно поддразнивая Илуге. – Вон, у Амдо, вождя ичелугов, говорят, восемь девок, дак одна из них недавно ему в подоле принесла, а от кого, до сих пор неведомо!
– А это правда, – после недолгой паузы решился Илуге, – что у ичелугов теперь мальчики не рождаются?
– Правда, – посерьезнел Эрулен. – Мужчин у них совсем мало осталось. И ихних девок другие племена тоже в жены не берут – боятся, что проклятие на них перекинется. Тому уж четырнадцатый год пошел. Как лханнов они порезали, так и… Одним куаньлинам поганым с того выгода вышла. Должно быть, это они же порчу и навели!
Вождь в сердцах сплюнул. С его лица сошло обычное шутливое выражение, глаза недобро прищурились.
– Куаньлинам? – медленно переспросил Илуге. Сердце гулко стучало у него в груди, но он старался, чтобы голосо звучал буднично, ровно.
– А кому же? – зло бросил Эрулен. – Ичелуги им всю добычу и сбыли тогда. Уговор у них был. Да только с куаньлинами уговариваться – что самому на себя рабский ошейник одеть! Эх, дураки же ичелуги – второй раз по тому же льду идут, снова с куаньлинами в одной упряжке! Надеются на ургашских богатствах отыграться…
– Так, значит, это куаньлины хотели, чтобы лханнов вырезали? Зачем? – Илуге чувствовал, что начинает задыхаться. Его мир стремительно переворачивался с ног на голову, перед глазами плавали разноцветные пятна. Прав был хан Темрик – телок он неразумный, телок, что рогами воздух бодал! Прав, когда сказал, что у него на самом деле нет выбора! Потому что выбор – это то, что воин и мужчина делает осознанно. Только тогда такой выбор благословляет Небо. Столько времени потеряно, столько бесплодных усилий! И почему раньше ему даже в голову не приходило расспросить того же Эсыга об этом? Илуге стиснул зубы, чувствуя, как к горлу подкатывает горечь.
– Затем, что во лханнских землях испокон веку вон такие камешки добывали, что у тебя в рукояти сидит, – пожал плечами Эрулен. – Лханны их в Ургах отдавали и жили себе со всеми в ладу. Куаньлины, видно, про то богатство пронюхали. А только горазды они чужими руками жар загребать. Манера у них всегда такая. Все юлят, крутят, слова сыплют, что песок – горстями. И цена этим словам та же. Вот ичелуги и получили свое. С горкой.
Эрулен поднялся, отряхивая штаны. От былого веселья его не осталось и следа:
– И вот почему косхи на Ургах не пошли и не пойдут, пока я жив, – сказал он, и теперь в его голосе слышались интонации вождя, под чьим началом не одна рука воинов. – На чужое зариться – свое потерять. А те, кто этого пока не понимает, скоро поймут, помяни мое слово.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
