Как военачальнику ему полагался паланкин, однако Юэ оставил его вместе с лошадьми – в том числе и по соображениям весьма практическим. Низкорослые лошадки оказались смирными и выносливыми, управлять ими было легко, они сами растягивались гуськом и неторопливо шествовали по горным тропинкам, меланхолично помахивая хвостом. Первое время Юэ очень беспокоило столь невоенное построение его войска, однако делать было нечего: едва ли в полудне хода от Чод дорога резко пошла вверх и начала сужаться, пока не превратилась в тропу, на которой еле могли разъехаться две повозки.
Ночь в горах оказалась очень холодной, тем более что разбить лагерь, способный компактно вместить всех, не представлялось возможным. Юэ вместе со своими хайбэ сам объехал всех сотников, отдав детальные распоряжения о том, как кому следует разместиться. Две телеги с обозом, которые ему казалось разумным взять, придется бросить, это он уже и сейчас видел. Костры еще можно было разжечь, но выше… выше обогрев будет целой проблемой. На его вопрос Дунпо пожал плечами и сказал, что теплолюбивые куаньлины могут тащить хворост с собой, а настоящим жителям Ургаха это не нужно, так как многие из них обладают туммо – внутренним огнем. Юэ почувствовал, что его считают неженкой, и посчитал невозможным унижаться до расспросов.
Они забирались все выше, лошади шли тяжело, груженные хворостом и провиантом. Дорога сузилась до вовсе уж непроходимой для каравана. Приходилось все время ехать гуськом. Иногда с основной тропы отворачивали вглубь еле заметные тропки, и Юэ видел внизу, в долинах, крошечные деревушки, а над ними – горы, нарезанные террасами. Поразительно, как горстка людей способна менять такие огромные площади.
Оказалось, все это было только прелюдией к настоящим испытаниям, которые начались, когда они поднялись еще выше, и впереди, впервые в жизни, Юэ увидел ледяную громаду Падмаджипал, горевшую ровным сиреневым огнем в небе, на глазах теряющем привычный голубой цвет. Впечатление было жутким и завораживающим одновременно. Люди притихли. Огромная гора и окружающая ее «свита» – три лишь чуть менее высоких, казалось, заполнили все небо. Юэ обнаружил, что ему как будто бы все время не хватает воздуха. По утрам он любовался отражающимся от их вершин ослепительным светом, наполнявшим небо совершенно невероятными оттенками от нежно-розового до темно-бирюзового. Он видел, что горы вокруг, на которых уже почти не оставалось растительности, тоже впитывают этот свет. Он в первый раз увидел горы густо-синего и ярко-красного цвета и долго не мог поверить, что все это всего лишь игра теней. Это действительно был мир волшебства, и Юэ чувствовал, как благоговение перед невероятным захлестывает его.
В этот год снег лежал высоко, и сейчас самое удачное время для перехода. Так ему сказал Дунпо, когда в один из дней с неба на них посыпались мелкие колючие снежинки, принесенные ветром с ледников, длинные языки которых уже практически заползали на тропу. Теперь даже самые брезгливые из куаньлинов предпочли закутаться в широкие меховые одежды. Огромный, обрывистый, занесенный снегами бок Падмаджипал оставался справа, а слева волновалось море облаков и тумана, изредка прорываемое какой-нибудь вершиной. Там, где-то далеко внизу, к юго-западу, лежит Срединная Империя, которую Юэ (и все они) привык считать средоточием всех земных путей. Однако по сравнению с этим ледяным царством, с чудовищной высоты, все казалось каким-то… игрушечным.
У Юэ в отряде за десять дней пути была одна смерть (один из воинов арьергарда по неосторожности сорвался с тропы), два перелома и много случаев обморожения, с которым они не знали как бороться. Не будь Дунпо, некоторые могли бы вовсе потерять уши и пальцы. Юэ поклялся себе доложить Бастэ при первой же возможности, что мысли о завоевании Ургаха и переходе более серьезного войска по такой дороге следует оставить за их полной бессмысленностью.
Дорога, наконец, пошла вниз и начали попадаться монастыри. В отличие от деревенек, лепившихся в долинах, монастыри часто ставили на головокружительной высоте, на вершинах, куда вели длинные ленты вырубленных в камне ступеней. Зрелище их беленых или ржаво-коричневых стен, их красных черепичных или темных сланцевых крыш было прекрасным какой-то особенной, тягучей и пронизывающей красотой. По утрам и вечерам в сухом, морозном воздухе теперь разливались звуки далеких гонгов. Небо ночью горело россыпями огромных, немигающих звезд, казалось близким, словно шелковый шатер над головой. Все в этом мире было другим, странным. Мысль о том, с чем он, Юэ, по-настоящему послан в эти земли, наполняла ужасом, ибо на этой земле все становилось возможным, и его мысли могли быть прочтены.
Потом они свернули налево, огибая большой, иззубренный склон, и вышли к большому зданию, видимо, монастырю, если судить по изображениям причудливых существ на воротах и коньках крыши, и окружавшей здание стене. Дунпо остановился.
– Здесь, – сказал он в своей обычной манере, совершенно без пауз. – Такой большой отряд нельзя город испугать сильно может заклятье быть положено окаменеть. Князь просить школа Уззр великая гостевать здесь приходить не все наутро доложить со всеми почести. Рад приветствовать князь вас! – и ударил в небольшой медный гонг у ворот.
На звук вышел монах в одной рясе из тонкой ткани, полностью обнажающей руки и небрежно повязанной волосяной веревкой у пояса. Юэ содрогнулся под своими мехами, глядя в невозмутимое коричневое лицо, натертое жиром.
Воины заполнили двор и по знаку Юэ построились согласно куаньлинским правилам ведения войны в квадраты по десять, сто и тысяче человек. Такое построение выглядело весьма величественно на императорских столичных парадах или в учебных боях, но сейчас, в торчащих во все стороны меховых обмотках, куаньлины выглядели… странно.
Настоятель монастыря поразил Юэ. Сначала на террасу, перед которой построились куаньлины – а двор был столь просторен, что вместил их всех, – вынесли простое деревянное кресло. Затем двое монахов почтительно вывели под руки совершенно дряхлого старика с лысым черепом и реденькой длинной белой бородой, заплетенной в две тонкие косицы, в той же ужасающе легкой рясе, сквозь которую по бокам отчетливо виднелось тело. Ноги старика были босы.
Юэ посчитал нужным проявить почтительность, несмотря на то, что был проинструктирован о том, что ему следует вести себя невозмутимо, ничему не удивляясь и не восхищаясь, с презрительным достоинством человека пресыщенного. Он соскочил с коня и преклонил колено перед старцем.
Следует сказать, что выучка у людей, данных ему Бастэ, была отменной: за спиной донеслось протяжное: «Х-ха!», и пять тысяч человек упали на одно колено, повторяя движение своего полководца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
