Произошло это на заседании Психологического общества в 1896 году, где обсуждался реферат Лопатина «Понятие о душе по данным внутреннего опыта». Тогда по Лопатину прошлись все, как будто сводили с ним счеты. И было это для философов так же просто, как для поэтов сказать великому собрату: что-то, брат, не берет за душу… Не производит, знаешь ли…
И ведь не сказано ничего, тем более, плохих слов, а убили наповал.
Вот и Лопатина били жестоко, как умеют только настоящие интеллигенты. Так, что не придерешься. Не буду пересказывать всего. Первым наносил удары Токарский. Его пропущу. Он, считай, что естественник. Затем опровергал В. Ивановский. Переводчик английской ассоциативной психологии и Милля. Опровержения его мне малопонятны:
«Я нахожу, что произведенный Вами, Лев Михайлович, анализ памяти не может служить доказательством для предлагаемого вами принципа субстанциальности души.
Мне думается, что сознание реальности прошлого не является неразложимым и первичным актом духа; если бы мы обладали способностью прямо, непосредственно сознавать реальность прошлого, то не было бы самого процесса установления этой реальности, не было бы и всех тех ошибок в которые мы впадаем на всех его стадиях, а между тем и этот весьма сложный процесс, и сопровождающие его ошибки, неточности, явления ложной памяти и тому подобное — несомненны» (Прения по реферату Л.М. Лопатина, с. 517).
Определи Лопатин свое понятие души, и вопрос Ивановского мог бы прозвучать просто и полезно: как хранится память в том потоке времени, каким оказывается наша душа, и почему при воспоминании мы как бы теряем ясность видения прошлого? Хотя при этом знаем, что в определенных условиях, под гипнозом, например, можем вспоминать все до мелочей. Иначе говоря, будь исходное рассуждение до конца определенным, Ивановскому пришлось бы говорить о чем-то полезном, к примеру, о том, как эти ошибки в памяти позволяют познать ту самую природу или «невещественную вещественность» хранящей воспоминания основы.
Ведь ошибки в памяти — не доказательство отсутствия того, что помнит, а всего лишь наблюдения над тем, как оно работает, и описания качеств этой самой «субстанции». Ивановского же понесло от мыслей Лопатина в какую-то логистику, значит, Лопатин ему это позволил своим способом рассуждать. Ошибки среди философов не прощаются и не служат для движения к истине — они уязвимости, и за них убивают.
В ответ Лопатин попытался объясниться, в сущности, говоря, что его не пытаются понять. Мысль его по-прежнему кристальна:
«Субстанция и феномены (то есть явления — АШ) не только слова, которые можно безразлично употреблять в одном и том же смысле, но понятия с совершенно определенным и неодинаковым содержанием, которое я и старался выяснить в начале моего реферата. Без предположения субстанциальности духа самые очевидные психические явления не только непонятны— они прямо немыслимы» (Там же, с. 518).
Иначе говоря, он опять тыкает в глаза философов простой очевидностью: не может, являясь, ничего не являться!
Вот на это старый дружище Коля Грот, дождавшийся своей минуты, достает свой кинжал и вежливо заявляет: не позволите ли и мне, Бруту:
«Я придерживаюсь мировоззрения референта, но должен сознаться, что из сегодняшнего доклада Льва Михайловича я не почерпнул аргументов в пользу дуализма.
Для того, чтобы говорить о душе как о самостоятельной субстанции, надо показать, чем эта духовная субстанция отличается от материальной…» (Там же, с. 518).
Искренний друг всем сердцем сочувствует провалу товарища…
С какой стати надо плясать от материальной субстанции? Может быть, это надо делать потому, что материализм стал правящим мировоззрением науки? Тогда наука — политика!
Соврал Грот, просто воспользовался тем, что все навалились на одного и доказали его неправоту простым большинством голосов и глоток. Сам в девяносто седьмом году будет заявлять в статье о душе, что материализм неверен, а надо исходить из энергетизма! Соврал, чтобы протащить собственные мыслишки. А Лопатина он просто не услышал и не понял. Да и не хотел понимать. Некогда ему было, скорее хотелось сказать свое. Вот он его и нейтрализовал.
А что свое? И почему оно было важнее даже дружбы или истины?
Возможно, как раз потому, что и было истиной для Николая Яковлевича. Или откровением. И я не могу сказать, что он не имел права вот так отмахиваться от других мыслителей. Мысль, которая пыталась выразиться сквозь него, была столь велика, что он не мог ее воплотить двадцать лет, а оставалось ему всего три года.
Глава 9. Психическая энергия. Грот
Я уже рассказывал, что в истории философии считается, что Николай Яковлевич Грот (1852–1899) часто менял взгляды, причем, вплоть до противоположных. Г. Флоровский пишет о нем в связи с подъемом русской философии, так:
«И настойчивая философская проповедь преодолела, наконец, и общественное равнодушие, противление и упрямство. В 80-х годах эта проповедь становится совсем открытой и получает размах почти что общественного движения.
В этом отношении особенно показательна история Московского Психологического общества и образ его долголетнего председателя Н. Я. Грота. Его удачно называли в некрологах "философским скитальцем". Он так и прожил всю жизнь в смене мировоззрений, в тревоге и почти суете около этих предельных вопросов. Но у него была несравненная искренность бескорыстного искателя…» (Флоровский, с. 377).
Что имеет в виду Флоровский под искренностью мыслителя той поры? Наверное, способность гореть захватившей его идеей. Сам Грот вовсе не был согласен с таким мнением о себе насчет суеты и скитаний, конечно. В 1897 году он писал:
«Мы намерены подвергнуть анализу понятие психической энергии в его отношении к понятию души и к понятию энергий физических и рассмотреть теоретически вопрос о возможности применения к исследованию душевной жизни «закона сохранения энергии».
Задачею статьи будет не окончательно решить вопрос, а обосновать гипотезу, которая, по нашему убеждению, может быть чрезвычайно плодотворна для дальнейших научных исследований» (Грот. Понятия души, с. 244–245).
И тут же в сноске добавлял к этому:
«Считаем необходимым заметить здесь, что мысли, излагаемые нами в настоящей статье, были подготовлены всеми нашими исследованиями в течение 20-летнего периода учено-литературной деятельности» (Там же, с. 245).
И далее приводит список своих работ на полстраницы.
Единственное, что не помянуто в этом списке, — разве что дипломная работа, за которую он получил золотую медаль в Петербургском университете, имевшую просто символическое название: «Опровержение Платона и пифагорейцев по метафизике Аристотеля». Не любил Николай Яковлевич идеалистов! И Лопатина не любил…
Ответом духовно-метафизическим изысканиям Лопатина стала вышедшая в 1897 году статья Грота со знаковым названием, в котором сразу был видно, что она написана именно в ответ на последнюю Лопатинскую статью: «Понятия души и психической энергии в психологии».
Еще одна статья о «понятии души», в котором речь о понятии не пойдет, а пойдет об ином понимании. Исходно Грот, как и полагается последователю Аристотеля, бьется за создание из психологии науки, поэтому ясно, что до души ему дела нет, ему есть дело до того, как ее использовать для наукотворчества. И как поставить психологию в ряд с естественными науками.
Мне тоскливо приводить все его доводы за то, как было бы здорово, если психологи смогли бы занять достойное место… Пропущу я их! Ограничусь одной итоговой мыслью:
«По нашему мнению, вся проблема сводится к ответу на вопрос: подчинен ли психический процесс, как и все остальные процессы природы, закону сохранения энергии, или не подчинен?
Если подчинен, то психология, по нашему глубокому убеждению, которое мы надеемся оправдать впоследствии, приобретает основной принцип для более точной и строго научной разработки психических фактов, и с этой точки зрения распространение "экспериментальных методов" на изучение всех психологических проблем станет делом ближайшего будущего» (Там же, с. 242–243).
Ну, а если не подчинен, то психологию ждет будущее печальное, достанется она таким, как этот противный Лев Лопатин:
«Останется еще за психологией старая область отвлеченных метафизических рассуждений и мечтаний о субстанции души и ее отношении к веществу» (Там же).
Вот исходный подход Грота. Он очень похож на подход Аристотеля. Драма гениального ученика великого учителя разыгрывалась и переигрывалась в веках бесконечное число раз. Даже когда люди были независимы друг от друга, как Моцарт и Сальери, они продолжали биться на стороне одного из этих философов. И я не могу сказать, что кто-то из них был прав, а кто-то — враг. Мне кажется, что Грот был слеп в отношении того, что исследовал Лопатин, только потому, что у него едва хватало глаз, чтобы рассмотреть свое.
