И, наконец, позади всех, сам фараон в парадном одеянии, в двойном венце с золотою змеею наверху, в тяжелых золотых браслетах и тяжелых, звенящих на ходу серьгах. Голова фараона поникла, поступь тяжела; кто знает, какие мысли бродят в его царственной голове? Быть может, скорбь об умершей царице? Но ведь у него есть другие жены и нет счета красивым наложницам. Бесспорно, она была кротка и прекрасна, но ведь красота и кротость даны в удел не ей одной. Да и так ли уж кротка была она, если позволяла себе иной раз перечить ему, царю, и сомневаться в божественности его велений? Нет, без сомнения, царь думает не только об умершей, для которой он велел выстроить эту пышную гробницу и принес щедрые дары, чтобы обеспечить ей милость. Он думает также о себе и о другой гробнице, по ту сторону холма, над которой уже много лет работают лучшие художники его страны, – о другом месте успокоения, куда сойдет и он, когда настанет его час, ибо перед смертью все равны – и цари, и рабы.
Видение исчезло. Но оно было так реально, что Смит подумал: уж не задремал ли он на ходу. Однако сейчас он не спал и озяб ужасно. А неподалеку собралась уже целая стая шакалов. Что за наглость! Один даже не побоялся просунуть морду в освещенный круг – тощий, желтый, – должно быть, почуял остатки ужина. А может быть, почуял его самого – человека. Да и не одни шакалы – в этих горах бродят подчас и разбойники, а он здесь один и безоружен. Не погасить ли фонарь? Это было бы благоразумнее, но Смиту не хотелось быть благоразумным. При свете все-таки не так одиноко.
Убедившись, что уснуть ему не удастся, Смит решил согреться с помощью работы. Схватив заступ, он принялся копать у самых дверей гробницы. Шакалы от удивления завыли. К таким зрелищам они не привыкли. Сама луна, старая как мир, могла бы подтвердить, что, по крайней мере, уже больше тысячи лет еще ни один человек не осмелился вторгнуться в гробницу, тем более в такой необычный час.
Прошло минут двадцать. Смит усердно копал. Неожиданно заступ его со звоном ударился о что-то зарытое в песке: в безмолвии ночи звук раздался особенно громко.
«Должно быть, камень. Надо выкопать – пригодится против шакалов», – подумал Смит, осторожно стряхивая с заступа песок. Камень оказался небольшим – таким не испугаешь зверя. Однако Смит все-таки поднял его и потер в руках, чтоб очистить от приставшей пыли. И, приглядевшись, увидел, что это не камень, а бронза.
– Осирис, – решил Смит, – это его изображение, зарытое у входа в гробницу, для охраны ее от злых сил. Нет, наверное, это Исида. И то нет – это головка статуэтки, и, кажется, хорошая резьба, по крайней мере, при лунном свете так кажется. По-видимому, даже позолоченная бронза.
Он пошел за фонарем и навел его на найденный предмет. И вдруг вскрикнул от радостного изумления:
– Да ведь это та самая головка, что на маске! Ну да – та самая. Моя царица! Ей-богу, она!
Он не мог ошибиться. Те же губы, немного даже полноватые; те же ноздри, тонкие, трепетные, красиво изогнутые, но слишком раздутые; те же брови дугой и мечтательные, широко расставленные глаза. А главное, та же пленительная и загадочная улыбка. Работа дивная – прямо шедевр. На этом шедевре был настоящий царский головной убор, концы которого свешивались на грудь. Статуэтка, благодаря позолоте, ничуть не заржавела и отлично сохранилась, но от нее осталась только голова, отбитая, по-видимому, одним ударом, так как линия была очень чистая.
Смит сразу сообразил, что статуэтка была украдена вором, принявшим ее за золотую, но по выходе из гробницы вора взяло сомнение, и он разбил ее о камень. Остальное не трудно было угадать. Убедившись, что это не золото, а золоченая бронза, вор не стал уносить ее, а разбил и бросил, по крайней мере, так объяснил себе это Смит. И объяснение это не совсем правильно, как будет видно из дальнейшего.
Первое, что решил сделать Смит, это разыскать туловище статуэтки. Он долго копал и шарил в песке, но безуспешно: остальных кусков он не нашел. И подумал, что вор, быть может, в сердцах оставил туловище у себя, а голову бросил здесь. Смит еще раз внимательно осмотрел головку и на этот раз заметил, что на ней была дощечка с тонко вырезанной надписью.
К этому времени Смит уже наловчился разбирать иероглифы и без труда прочел: «Ma-Ми. Великая государыня. Возлюбленная». В этом месте дощечка была переломлена.
«Ma-Ми. Никогда не слыхал о такой царице. Должно быть, история не знает ее. Интересно, чья же она была возлюбленная. Амена, или Гора, или Исиды – наверное, какого-нибудь божества».
Он, не отрываясь, смотрел на дивное изображение, как некогда смотрел на гипсовую головку в музее, и головка, воскресшая из пыли веков, улыбалась ему со стены. Только та головка была слепком, а эта – портретом красавицы, лежавшим на груди умершей, похороненной в этой самой гробнице.
Смит принял неожиданное решение. Он сейчас же исследует эту гробницу. Было бы святотатством пустить сюда прежде себя кого-нибудь другого. Он сначала сам посмотрит, что скрывается там, внутри.
Почему бы и не войти? Лампа у него хорошая, масла в ней достаточно – хватит на несколько часов. Если внутри и был скверный воздух, он успел выйти через расчищенное отверстие. Его как будто неотступно что-то звало войти и посмотреть. Он сунул бронзовую головку в карман жилета, так что она находилась как раз под сердцем, направил свет лампы сквозь отверстие, заглянул внутрь. По-видимому, влезть будет не трудно – песок лежал вровень с входным отверстием. Без труда он влез и пополз дальше, но ход был так узок, что он едва мог протиснуться между его дном и верхним покрытием. Дальше он был почти полностью заполнен грязью.
Магомет был прав в том, что могилу, высеченную в этой части скалы, непременно зальет водой. Ее и залило, очевидно, после какой-нибудь сильной грозы, и Смит уже начал бояться, что вода, смешавшись с песком, образовала непроходимую преграду. По-видимому, строители на это и рассчитывали – оттого-то они и оставили вход без всяких украшений – и даже нарочно вырыли дыру под дверью, чтобы дать возможность грязи проникнуть внутрь. Однако же ошиблись в расчете. Естественный уровень грязи не дошел до покрытия могилы, и хотя с трудом, но все-таки можно было пролезть в нее.
Смит прополз шагов сорок или около того, как вдруг заметил, что он находится у подножия лестницы. Тогда план постройки стал ему ясен – сама могила находилась выше входа.
Здесь стены были уже расписаны. Все рисунки изображали царицу Ma-Ми в царском венце и в прозрачных одеждах, представляемую одному божеству за другим. Промежутки между фигурами царицы и божеств были заполнены иероглифами, такими четкими, как будто художник начертал их сегодня. С первого взгляда Смит убедился, что это все – цитаты из Египетской Книги Мертвых. Вор, осквернивший гробницу, вторгся в нее, по всей вероятности, вскоре после погребения, – застывшая грязь, по которой ступал теперь Смит, была еще свежа и мягка, ибо на ней сохранились следы осквернителя и на стенах отпечатки его пальцев; а в одном месте – даже четкий отпечаток всей ладони; видны были не только очертания руки, но и линии.
Ряд ступеней вел к другому коридору, повыше первого, куда вода не дошла; с правой и с левой стороны коридора виднелись начатые и недоконченные покои. Царица, очевидно, умерла молодой. Гробница, предназначенная для нее, не была даже закончена. Еще несколько шагов, и ход расширился – целый квадратный зал, шагов тридцать в длину. Потолок его весь был расписан коршунами с распростертыми крыльями; у каждого в когтях висел Крест Жизни. На одной стене была изображена ее величество Ma-Ми, стоявшая в ожидании, пока Анубис взвешивал ее сердце, положив его на одну чашу весов, в то время как на другой лежала Истина, и он записывал на табличках приговор. Здесь были приведены все ее титулы: «Великая Наследница царств, Сестра и Супруга царей, Царственная сестра, Царственная жена, Царственная мать, Повелительница двух стран, Пальмовая ветвь Любви, Красота необычайная».
Торопливо осматривая их, Смит заметил, что имя фараона, супругой которого была Ma-Ми, нигде не упоминается, как будто даже пропущено нарочно. На другой стене Ma-Ми, сопровождаемая своим Ка, или двойником, приносила дары различным богам или же говорила умилостивительные речи безобразным демонам подземного мира, называя их по именам и заставляя их сказать: «Проходи. Ты чиста».
Наконец на последней стене, торжествующая после всех преодоленных испытаний, Ma-Ми, оправданная Осирисом, вступала в чертоги богов.
Все это Смит бегло оглядел, освещая фонарем, который он то поднимал, то опускал. И, не закончив осмотр, заметил нечто, сильно раздосадовавшее его. На полу следующей комнаты, где стояли гробы, ибо первая была как бы преддверием к ней, лежала кучка обуглившихся предметов. Он мгновенно все понял. Сделав свое дело, вор сжег саркофаги, а с ними и мумию царицы. В этом не могло быть сомнений, так как среди пепла виднелись обуглившиеся человеческие кости, а потолок гробницы был закопчен и даже потрескался от огня. Значит, искать тут нечего – все уничтожено.
