Пока мы возились с Якобом, собралась большая толпа народу. Казалось, что люди не столько обеспокоены, сколько любопытствуют. Никто из родных Якоба не стал помогать нам. Мальчик был жив, но потерял сознание. Мы не могли точно сказать, что у него осталось несломанным. Привязали его к доске, придав ему тем самым жесткую неподвижность. В это время экипаж готовил мою моторную лодку к отплытию. Рычало пламя лампы, разогревая мотор. Мы понесли Якоба на лодку, предварительно послав за одеялами и периной, чтобы подложить их под доску. Мне пришлось приказать родственникам Якоба доставить перину. Никто из них не сел с ним в моторку. Через восемь часов мальчик был уже в больнице в Уманаке. Через месяц умер.
Сбор яиц на скалах - распространенный сезонный промысел. Яйца всех морских птиц съедобны; все яйца, которые мне приходилось есть, приятны на вкус. Лазание по скалам - это только одно из многочисленных опасных занятий гренландца. Мы тоже собирали яйца - не на скалах.
К северу от острова Убекент находится группа низких, поросших травой островков, на которые каждый год в период кладки яиц отправляются собирать их те из жителей Игдлорсуита, которые имеют возможность туда поехать. Мы намеревались набрать полную лодку друзей и провести на этих островках два дня. И когда губернатор... Как! Разве в Гренландии нельзя даже яйца собирать без... Да нет, конечно, можно. Но постойте. Дело идет о нашем друге Рудольфе, которого мы хотели взять с собой... И когда губернатор приехал в Игдлорсуит, мы спросили его, нельзя ли Рудольфу Квисту, бондарю, который всегда раньше на несколько недель заканчивает свою работу, который вот уже два года ни разу не отдыхал, получить два дня отпуска и поехать с нами. Троллеман, мы сообщили об этом губернатору, сказал - нет. Губернатор держался очень любезно. Он обещал послать запрос, разобраться во всем и посмотреть, что можно будет сделать. О результатах мне будет сообщено. И действительно, через некоторое время уманакский управляющий получил отношение из столицы, на основании которого он списался с Троллеманом, и Троллеман дал Рудольфу два дня отпуска. Можно сказать, что в Гренландии не выпадет перо у воробья без того, чтобы это не было зарегистрировано на бумаге в трех экземплярах.
Губернатор был очень любезен, когда заходил разговор о танцевальном зале: любезен и со мной, и с Троллеманом. Он сказал мне, что изучит этот вопрос, подумает и посмотрит, что можно будет сделать. Я догадываюсь, что он то же самое сказал Троллеману. С ним он говорил позже, мы видели их из окна. Губернатор был спокоен, торговец с горящими глазами, возбужденный, отмеривал метры своими кривыми ногами. Нам показалось, что он немного напугал губернатора. Во всяком случае, губернатор, вернувшись назад, пытался уговорить меня взять под здание участок на отдаленном болоте на склоне холма. Болото не годилось.
- Хорошо, - сказал губернатор, - я подумаю. Он созвал дудкой экипаж, вступил на корму своего катера и, стоя прямо, как адмирал, поплыл к пароходу. Солнце играло на его красных вышитых золотом эполетах, золоченой, украшенной жемчугом никелированной сабле и медных пуговицах; ветер раздувал полы его полицейского мундира. Зрелище это вызывало у всех легкую улыбку.
День, когда мы, получив разрешение для Рудольфа, подняли паруса и отправились за яйцами, предназначался для более возвышенного труда, чем ограбление птичьих гнезд. Было невообразимо прекрасно; низкие островки, казалось, находились прямо в центре вселенной, так широко открывалось взгляду полушарие неба. Дул легкий ветерок, чувствовалась свежесть воздуха, по траве пробегали волны.
На борту было двенадцать человек. Мы чуть не потопили лодку, каждый старался первым выбраться на берег. Если судить по тому дикому возбуждению, с каким мы искали в траве "самородки", то можно было бы подумать, что нами овладела золотая лихорадка. Должно быть, мы пропустили немало яиц, прежде чем наши глаза научились отыскивать их в окружающей траве, где они были почти незаметны. Крик птиц, наполнявший воздух, выдавал их отчаяние, но нам это было только на руку. Бессердечно разорять птичьи гнезда, но занимательно.
Прочесав несколько маленьких островков, к вечеру мы стали на якорь в защищенной бухте самого большого острова. Затем высадились на берег и разбили лагерь, решив провести здесь ночь. Место для стоянки было идеальное: пресная вода, густая трава, на которой можно лежать, а для тех, кто нуждался в роскоши и удобствах цивилизации (несколько человек в этом нуждались), стоял дом из дерна, там можно было отдохнуть на нарах. Мы поставили палатку. Пока женщины разводили костер из пахучего хвороста и готовили ужин, мужчины валялись на траве и, задирая донышки бутылок к небу, настраивались на праздничный лад.
Запах хвои, вкус пива, доброта милых женщин, снисходительно взиравших на праздность мужчин! Это был веселый пир: мы ели до отвала яичницу, пили пиво, потом танцевали. Элизабет, довольно пожилая жена бойкого Ионаса, щелкала языком.
Надо послушать Элизабет, чтобы понять, что можно танцевать под звуки щелканья языка, что можно щелкать языком в такт, громко и долго: чудесный светский талант. А Ионас плясал джигу. Они так нас насмешили, что в конце концов это заставило Элизабет остановиться. Оркестр развалился не от усталости, а от смеха. Наступало уже утро, когда мы наконец расползлись по своим берлогам. Женщины выбрали просторную палатку, я устроился в высокой густой траве - это была мягкая постель, в такой мне уже много месяцев не приходилось спать.
Днем снова собирали яйца, потом свернули лагерь и отплыли домой. Так весело можно провести время в Гренландии.
VII. ВЫСОКИЕ ШИРОТЫ
О хороших днях в Гренландии можно сказать, что они часто складываются из ничего; может быть, это типично для счастливой жизни повсюду. В нашем рассказе, который всего лишь дневник пребывания в Гренландии, приключения нельзя притянуть за волосы. Приключения случаются; иногда они редки, и это придает нашей жизни своеобразие. Несмотря на опасности жизни охотника, она, как правило, бедна событиями, и люди при этом благоденствуют. Они живут мирно, а мирная жизнь, по-моему, и есть счастье. Горькая мысль для нас, американцев, неприемлемая для духа нашего времени. Но мы должны понять, что из-за своих принципов, норм и идеалов, из-за всего того, что мы считаем своими характерными признаками, мы оказываемся только жертвами, игрушками закона эволюции, именуемого прогрессом. У нас отсутствует способность к абстрактному мышлению, она отсутствует и у наших вождей: такой вещи вообще не существует в природе. Выпустите воображение из клетки, освободите его, и оно не сможет взлететь выше верхнего сучка дерева, к тени которого оно привыкло. Среда: силы ее так же коварно проникают повсюду, как атмосферное давление. Прогресс: его давление равно 760 мм ртутного столба на квадратный сантиметр.
Предпосылка прогресса - неудовлетворенность. Она побуждает человека к действию, так создается история. У нас высшие награды - любовь и почет. Наше право на эти награды мы доказываем неудовлетворенностью. Прогресс: с этой штукой мы знакомы. Но мы недостаточно авторитетны, чтобы судить о счастье.
Впрочем, в этом неавторитетны и гренландцы. В наше время они уже не дети природы, как два века назад. Они беспокойны, у них появились желания. И так блестящи на вид даже первые пробные шаги прогресса, что на фоне их мрачнеет все, что раньше казалось светлым. Как ни странно, самые лучшие, энергичные люди прельщаются им. И оставляя довольство слабым и безвольным, они порицают прошлое. Если уж прогресс наступил, то недостаток его отвратителен. И я завидую лишь довольству самых недовольных, относительному покою тех, кто потенциально подготовлен для жизни в условиях прогресса, но по воле случая живет в основном вдали от него.
Как бы ни было обманчиво и неопределенно счастье, оно должно поддаваться практической оценке. Мы должны исследовать его язык и пощупать его пульс, проверить человека на предмет счастья. И если, как можно надеяться, оно причина или признак существования лучших представителей человечества, то мы, пользуясь этим критерием, можем сопоставить счастье с различными ступенями прогресса. В Гренландии прогресс распространялся с юга на север. Он зародился в Готхобе в 1721 году, через тридцать семь лет дошел до Уманака, а еще через тринадцать до Упернивика. Здесь говорят, что чем больше удаляешься от колоний, тем лучше оказывается народ; самые хорошие люди живут на крайнем севере Гренландии.
Мы совершали экскурсии не с какими-нибудь исследовательскими целями. Мы ездили, чтобы посмотреть страну; попутно я писал картины. Путешествие по Гренландии в летнее время - плавание вдоль берегов или восхождение на холмы, подобно сбору яиц, - представляет собой одно из тех по существу лишенных событий удовольствий, которые больше всего остаются в памяти и меньше всего поддаются описанию. Но раз уж мы с вами так далеко забрались, посмотрим нашу Гренландию.
