Наверное, волшебные сказки всегда имеют такой неожиданный конец. Сколько дней она уже не давала себе труда задуматься о будущем! Наоборот, жила и заклинала Бога, чтобы оно подольше не наступало. Кристина вспомнила зеленые искорки в глазах Антона, его ласковую руку на своем плече… Помотала головой, чтобы сбросить наваждение. Нет, она не даст ему исковеркать свою жизнь. Она наступит себе на горло — но не даст.
Теперь Кристина снова стояла на пороге самостоятельных решений. Вновь она понадеялась на помощь Марго — и вновь просчиталась.
Что ж, если разобраться, положение ее не так уж и плохо. Деньги на жизнь у нее есть, крыша над головой есть. Даже взнос за обучение она может уплатить теперь сама. А остальные деньги она положит в банк. Разумеется, не в коммерческий, а в государственный…
Кристина не могла поверить, что все эти несметные, по ее представлениям, богатства она заработала сама. Вот бы удивились ее родители, особенно отец. А Марго была бы откровенно счастлива. Кристина и сама не понимала, за что она получила эти деньги. Выходило так, что она целыми днями наслаждалась обществом Антона, а ей за это еще и заплатили. Это было нелепо, но это было так.
Перед сном, уже в постели, Кристина принялась повторять монолог Джульетты и прозаический отрывок из Булгакова. Временами она вспоминала Антона, и на глаза ее наворачивались слезы. Но она упрямо вытирала их и продолжала декламировать: «А если… если вдруг в моем гробу очнусь я раньше, чем придет Ромео освободить меня? Вот это — страшно! Тогда могу я задохнуться в склепе, в чью пасть не проникает свежий воздух, и до его прихода умереть!»
Она вдруг подумала о том, что настоящая актриса должна уметь не только нарочно плакать, но и нарочно не плакать тоже…
25
Птица феникс и героиновый шик
Кристина блаженно вытянулась в ванне, чувствуя, как расслабляется ее усталое тело. Раньше оно вообще не знало тренировок, кроме школьных уроков физкультуры, а тут на него навалилось все подряд: танцы, акробатика, упражнения по пластике и сценическому движению… Занятия безжалостно заполнили все дни, кроме воскресенья. Кристина уходила в училище с самого утра и возвращалась только поздним вечером — выжатая как лимон.
Поступила она до противности легко — как будто купила кусок мяса на рынке. Пришел, заплатил деньги — и ты уже без пяти минут студент. Конечно, какой-то отбор все-таки был, но не прошла бы его только хромая, косая и косноязычная уродина. Впрочем, и у такой наверняка были бы шансы пройти на амплуа характерной актрисы, заплати она побольше денег.
— Предупреждаю, — сказал им в первый же день руководитель курса — сухой, подтянутый мужчина в очках, — с этого момента вы практически переселяетесь в училище. Настройтесь на то, что года полтора у вас не будет никакой личной жизни… Вообще не будет жизни, — добавил он, подумав.
Конечно, в чем-то он оказался прав. Такой плотный и насыщенный режим занятий мог бы свести с ума любого… если бы сами дисциплины не были настолько интересными.
Больше всего Кристина полюбила семинары по актерскому мастерству.
Некоторые из них вел сам руководитель — Леонид Леонидович, а в основном преподаватели сменяли друг друга. Каждый пытался передать студентам что-то свое, что известно про театр только лично ему. Один гениально умел показывать короткие пантомимы… Другой был асом по ситуативным этюдам… Третий был непревзойденным мастером импровизации.
На первых занятиях преподаватели познавали своих новых студентов, а студенты познавали сами себя. Каждый прислушивался к своему голосу, дыханию, пытался ощутить свое тело, осознать свой темперамент…
Их учили не бояться быть на виду, не чувствовать стеснения. Для этого их рассаживали на стулья прямо на сцене и на некоторое время оставляли там, разрешая вести себя так, как им заблагорассудится. Главное, что от них требовалось в этот момент, — быть самими собой. Тогда они были еще едва знакомы между собой, поэтому активно расспрашивали друг друга — кто откуда приехал, кто как готовился…
Всего в группе было тридцать человек, из них ровно половина — москвичи. Девочек было немного больше, чем мальчиков. Все они как на подбор были высокого роста и обладали яркой внешностью. Многие могли похвастаться пышным бюстом, но это было необязательно. Мальчики четко различались по типажам: вот очкарик-интеллигент, вот «хулиган», вот силач, вот Робин Гуд, вот неврастеник с впалыми щеками…
Вторым этапом стала проверка у студентов наблюдательности. К счастью, Кристине такие задачки были нипочем. В их семье любили по вечерам, когда все уже попьют чай, поиграть в игру под названием «Что пропало со стола?». Примерно такими штуками они занимались теперь на семинарах.
Затем задания усложнились. Например, студентов могли разбить на пары и одного назначить «зеркалом», а другого — смотрящимся в это зеркало. Он должен был в точности повторять движения своего напарника. Или один, жестикулируя, двигался по сцене, а другой изображал, что он его тень.
Их учили владеть каждой своей мышцей.
— Ваша задача — добиться полной свободы движений, — говорила им старенькая, но бодрая и грациозная преподавательница Нелли Павловна. — Вы должны преодолеть условности, которыми так изобилует наша жизнь, и вернуться обратно в детство. Дети и животные — только они могут похвастаться естественной грацией…
Она же заставляла их придумывать целые цепочки ассоциаций к словам, призывая их к тому, чтобы они научились вызывать у себя «видения»…
Кристина вдруг пришла к выводу, что все ее ассоциации (какое бы ни было слово) непременно приводят ее… к Антону. Как она ни старалась, но слово «сапог» ассоциировалось у нее с лужами, «лужи» — с водой, «вода» — с морем, а «море» — с домом, увитым виноградом… Слово «белка» ассоциировалось у нее с беличьей кисточкой, «кисточка» — с красками, а «краски» — тоже с Антоном, с Антоном и только с ним!
— Все вокруг вымысел, ложь, — говорил им другой преподаватель, — и только вы можете создавать на сцене реальную жизнь…
«Просто удивительно, насколько он прав, — думала Кристина. — Если бы он знал, что роль может приклеиться к человеку так, что без крови не отдерешь…»
Не менее интересными и необычными были занятия по сценической речи. Их как будто заново учили говорить. Сначала они даже не произносили слов. Просто открывали рот… Корчили всякие рожи, растягивая губы… Высовывали на километр языки… Все это называлось лицевой гимнастикой. Одновременно их учили правильно дышать по системе Стрельниковой. И только пройдя этот этап, переходили к звукам — пока нечленораздельным.
