Тянуть, ожидая, что они проявят благоразумие, не было смысла. Лендгрейв заметил, что все, кто могли стрелять, зарядили оружие и целятся во врага, он вскинул свой пистоль и крикнул:
— Пли! — и первым разрядил оружие, стараясь попасть по молодому капитану.
Жутковатый, как горный обвал, звук ровного залпа, в самом начале заглушивший залп стрелков. А миг спустя отточенная сталь наконечников пик вновь отведала кровь. Случилось то, что обычно и бывает, когда кавалерию бросают в атаку без ума: вставали на дыбы и валились посреди улочки уланы, вылетали из седел всадники, выбитые тяжелыми «свинцовыми орехами». Наконечники пик вонзались в тела всадников, выдергивались из ран и били снова. Временами мелькали сабли и пики улан — но толку было чуть, им просто не хватало длины. А вот бившие из-за спин пикинеров стрелки собирали обильный урожай. Лишь там, где допускали ошибку пикинеры, а всадники успевали ими воспрользоваться, их оружие было пущено в ход. Отряд Лендгрейва уменьшился еще на несколько человек, кто-то упал и среди стрелков: вражеский капитан и лейтенанты успели разрядить пистоли, пока их самих не срезали пули. Лишившиеся командования, сильно уменьшившиеся в числе уланы откатились, откуда пришли.
«Что, дурак, получил? — нажимая на курок и посылая вослед врагам последнюю пулю. — А еще эскадроном командуешь… Это тебе не «ведьм» на кострах жечь, да мужиков усмирять».
Конники отхлынули, оставив на поле боя почти три десятка трупов и не меньше сорока лошадиных туш. В отличие от всадников, лошадей Лендгрейву было жаль, но еще больше было жаль своих людей. А значит, долой сантименты. Жить хотите, господа — не начинайте войну. А раз начали — получите свое.
Вот и церковь. Пока шел бой, разгорелась она не на шутку. Местами потрескавшаяся от жара черепица уже провалилась, и сквозь провалы в непроглядное небо летели искры, валил дым, временами вырывалось пламя. Время от времени из этого пекла, кувыркаясь, вылетали довольно крупные головни, они падали на соседние дома, два из которых уже занимались. Да, дорого местные заплатили за постой отряда — считай, всем, что было. Но никто не жалел: слишком уж часто в этой земле загоралось пламя аутодафе, чтобы такая цена за месть казалась чрезмерной.
В эту ночь Лендгрейв убедился: многие, ох многие из давным-давно Обращенных, и даже пребывающие в лоне Церкви с младенчества, носили новую веру как верхнюю одежду: вроде бы и закутан с ног до головы, но только войдешь в натопленный дом, как тут же тянет разнагишаться. Несмотря на бесконечные расправы, пытки в застенках и проповеди, награды доносчикам и виселицы за недонесение. Интересно, знают ли об этом настоящие язычники вроде Мелины? Впрочем, с такой же легкостью когда-то большинство из них отреклось от старых богов. Наверное, главнее проповедей и чудес святых все же несколько сот решительных отморозков. Хорошо смеется тот, у кого больше пушек.
Вот и теперь сгрудившиеся за горящей церковью селяне не испытывали никакого сожаления по поводу разрушений. Конечно, причитали женщины, плакали маленькие ребятишки — даже привычных людей не оставят равнодушными повсюду беснующиеся пожары, грохот выстрелов, посвист пуль, обломков и картечи, разодранный в фарш трупы. Тем более — мирных, впервые увидевших войну так близко людей. Но в их горе не было ненависти к тем, из-за кого все это случилось. Проклинали по преимуществу Клеоменовых солдафонов.
— Что будем делать?
Пахомий, оказывается, еще жив. Плечо неумело перевязано, под грязно-бедыми бинтами проступает кровь. Он тоже разжился кремневым ружьем, из которого на диво точно стрелял по окнам домов. И все-таки староста не был офицером, а потому предпочитал доверять профессионалу.
— Уходить надо, — облизнув губы пересохшим языком, прохрипел Лендгрейв и сплюнул копоть. Только теперь он понял, как вымотался за три часа бойни в деревне. — Мелкими группами, под прикрытием пушки, пока эти не очухались. Если они первыми начнут штурм, мы все ляжем.
— Правильно, — кивнул староста. — Первую группу с семейными я уже послал лесом. Еще бы полчасика…
— Полчасика будет, — скрипнул зубами Лендгрейв. Он подумал, что за эти полчаса придется заплатить почти всеми ополченцами и самое меньшее половиной своих. Самое меньшее — потому, что если не повезет, они все останутся в этой деревеньке. — Продолжай. И постарайся побыстрее.
— Сделаю, — совсем не по-уставному ответил старик. Но смысла поправлять его не было.
Отходить с боем Лендгрейву еще не доводилось, обычно, если требовалось, он успевал ускользнуть незаметно для врага. Но никакой растерянности не было и в помине, память хранила все необходимые действия. Вначале, пока враг еще ничего не понял, отводятся наименее подвижные и боеспособные части. В данном случае ополченцы и их семьи. Для тех, кто остается прикрывать, отход становится куда труднее, но ничего невозможного — как всегда, главное угадать действия врага и сделать то, чего он не ждет. Например, заставить его уйти в глухую оборону решительной атакой или… Или артиллерийским обстрелом. Откуда он может знать, вдруг это подготовка к контрудару? Ну, а затем отводятся и арьергарды — при этом где-то на ближайшей удобной позиции ждет новый, свежий и боеспособный арьергард, чтобы пропустить сделавших свое дело и дать им оторваться, на какое-то время придержав врага. Так, чередуясь «перекатами», и уходить, скажем, в лес или заросший лесом овраг — словом, до ближайшего естественного укрытия. Ну, а там — ищи ветра в поле.
Если бы кольцо окружения уже сомкнулось, оставалось бы выбираться мелкими группами и по одному, и там уж кому как повезет. Но пока есть просвет, почему бы не попробовать выйти организованно? Конечно, полноценного заслона тут не организуешь, потому и «перекаты» могут не помочь. Значит, ошеломить надо сразу.
Так, чтобы получить достаточную фору.
— Орудие, к бою! — скомандовал Лендгрейв. — По всем не горящим домам — беглый огонь брандскугелями!
Выстрелы звучали один за другим. Пушкари били точнее мушкетеров — один за другим дома занимались чадным пламенем, в небо устремлялись новые струи смога. Из домов выскакивали солдаты, когда целые и невредимые, когда в пылающей форме — и тут уже приходил черед стрелков. Мушкетеры и арбалетчики щедро расстреливали последние боеприпасы, создавая видимость действий большого отряда. Пусть-ка тот, кто командует церковниками, поразмыслит, откуда пришли подкрепления, и не лучше ли до утра занять оборону? Утром его ждет приятное открытие.
В одном из домов ухнул взрыв, а потом его как-то сразу охватило пламя. Хотя дверь и ставни вынесло взрывом, оттуда никто не выскочил. Наверное, взорвалась бочка с порохом и пушка. Похоже, седьмая за эту ночь. Или… или это та картауна, что была захвачена у них же в самом начале? Похоже: вся артиллерия Третьего Тельгаттейского вроде бы оставалась на том берегу. Картауны оттуда уже не добивают, но мостик через реку явно слабоват, чтобы выдержать вес пушки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
