Гердис уже не слышала — она находилась по ту сторону реальности, где видны пронизывающие Мир токи магии, где ничего не значат каменные своды и та самая дверь, но зато более чем материальны разноцветные, похожие на струйки дыма или тумана, токи магических Сил. По этому «дыму» получалось определить, насколько благоприятна обстановка для чар, и стоит ли вообще пускать в ход Силу.
Доминировало то, о чем ничего толком не знали даже наставники. Ослепительно-белый, режущий магическое зрение еще хуже, чем яркое солнце — настоящее, свет. От него в голове зарождалась и начинала беспокойно ворочаться боль. Будто она отравилась угарным газом, но все-таки не насмерть, или надышалась дыма от горящей марли. Эта «система» была чужда всей магии Мирфэйна, одинаково враждебна всем системам. Учителя определяли ее как «пассивную» — «маг» этой системы на первый взгляд был лишен какого бы то ни было Дара, но притом прекрасно мог подавлять магию вокруг себя. А кроме того, этим Даром никто не владел с рождения. Ему нельзя было научиться, не пройдя Обращения, он не давался никому, кроме священников, да и то очень немногих. Потому ревнители старой веры и много веков спустя после появления этой Силы почти ничего о ней не знали.
Сила, чуждая и враждебная старому Мирфэйну. Сила, сокрушившая мощь старых Богов. Сила Единого-и-Единственного.
В ней почти тонули другие, традиционные токи Силы. Зеленый Исминин, алый — Аргелеба, лиловый Лиангхара, синий — Лаэя, серо-стальной — Кириннотара. Но особенно заметным и теперь, четыре века спустя после разрушения Храма, был ток магии Амриты — он был цвета жирного, умытого дождем и теперь парящего под солнцем чернозема в благодатном южном краю. Да, сила Богини до сих пор не покинула город. Даже у кафедрального собора у Гердис есть доступ к Силе.
Там, где осталось тело, толстенная, какую можно выбить только из пушки, дверь была непреодолимым препятствием. Но здесь Гердис даже не заметила, как миновала дверь и двинулась вверх по древним, но хоть сухим и не растрескавшимся ступеням. Только заметный слой пыли, грязно-серым саваном укрывавший ступени, свидетельствовал: и люди, и крысы не бывали здесь не меньше ста лет. А может быть, и дверь, и сам ход были созданы еще до Обращения. Созданы людьми, провидевшими, что когда-нибудь придется воспользоваться тайным ходом из храма.
Впрочем, какая теперь разница? Важно, что, разрушив наземную часть Малого Храма Амриты, церковники прямо на старых фундаментах поставили свой кафедральный собор. По нынешним временам он был огромным и величественным, но еще четыре века назад совсем не смотрелся бы рядом с Великим Храмом. Как раз размером с бывшее святилище, потому и сгодились старые фундаменты. Тут, в подвалах кафедрального собора, обращенных в сокровищницы, застенки, тюрьмы и застенки, еще сохранялась аура четырехвековой давности. «Значит, все будет куда проще!» — порадовалась Гердис и устремилась по старинной лестнице наверх. Если старая Сила по-прежнему жива, они не столь уж беспомощны и беззащитны в центре чужой веры. Может, даже смогут защититься от нападения. И уж точно не будут бродить по подземельям вслепую, разыскивая то, чего там, может статься, давно нет.
Искомое Гердис заметила почти сразу. Ее словно затянул невидимый вихрь, перед магическим взором так и мелькали галереи, переходы и потайные комнатки, битком набитые сокровищами — не похищенными, нет, то золото, которое было в старом Медаре, испарилось в огромном пожаре после гибели Храма. Новые, собранные у богомольцев, вывезенные из других покоренных городов, разграбленных святилищ Аргелеба и Аргишти, Лиангхара и Лаэя, Исмины, Амриты и прочих старых Богов. Комнатки пролетали быстро — но в памяти откладывались повороты, лестницы, коридоры, комнатки и подземные залы. Вот здесь дежурят стражники в черных мундирах, сюда лучше не соваться. Здесь дверь — тараном не разобьешь. А вот здесь — тоже мощная дверь, но нижняя петля проржавела насквозь, если ударить поближе к полу, запросто можно высадить. А вот тут — сокровища, только это совсем не то, что нужно. А вот тут пыточный застенок — такое вот у церковников понимание милосердия и всепрощения, там уже две недели кого-то пытают — совсем вроде бы девчонку. Помочь ей уже не поможешь, а вот оборвать страдания было бы неплохо.
Наконец Гердис увидела совсем крошечную комнатенку, заполненную какими-то бочками. Ага, золотишко, монетишки — скопидомство попов просто умиляет, будто на черный день копят… Но не только монеты. В углу обнаружилась куча какого-то неприглядного мусора и нечистот. Наверное, за давностью лет выветрился даже намек на запах, но под ними… Будто наяву, перед глазами проплыло то, что случилось четыре века назад.
Толпа. Огромная толпа мародеров в огромном, рассчитанном на тысячи человек зале. Еще недавно они входили сюда, чтобы просить богиню о милости, с благоговением снимая обувь у порога. Приносили Храму дары, моля Богиню, чтобы послала им счастье у семейного очага и упоение любовными ночами. Теперь озверевшая, распаленная вином и кровью толпа мародеров шустро сбивала со стен позолоту и украшение, топоры вгрызались в узорные двери, ломики и кайла с лязгом крушили фрески, мозаики, барельефы. Рушились драгоценные, инкрустированные бриллиантами светильники, и грязные руки с долотами и гвоздями выковыривали из них бриллианты. В зале повис лязг, топот множества ног, непристойная брань и пьяные вопли. Действительно, тут и там показывались кувшины с вином… и чем покрепче тоже. Кого-то тошнило, кто-то мочился, кто-то просто присел в углу. И надо всем этим бедламом висел голос невзрачного человечка в черном монашеском балахоне. Говорят, таких в Тельгеттее можно встретить чаще, чем нормально одетых мирян…
— Во имя Единого-и-Единственного, что пришел спасти вас всех и возвестить свет истинной веры! Пришел, воистину пришел час, когда этот мир будет поднят из скверны и очищен от кала заблуждений! Сожгите то, чему поклонялись! Поклоняйтесь тому, что сжигали!
Он говорил и говорил, и складные, отточенные лучшими риторами и грамматиками Тельгаттеи слова хорошо поставленный голос разносил по всему залу. Хотя уже в десяти шагах их перекрывал гвалд.
Странно, что нет жриц, подумала Гердис. Но тут же гвалд перекрыли пронзительные вопли, а потом — что совсем уж не понятно — пронзительно громкие и в то же время глухие удары. Будто по мешку с песком. Или… Или с мясом и костями. Вот и жрицы, хотела — получи. Только их даже не насиловали — просто забивали насмерть и рвали на куски. Прямо тут, перед ликом Богини.
А Она сама…
Изваяние Богини сделали из черного дерева — наверное, дань тем временам, когда Ее почитали только в Аркоте. Теперь-то оно идет на мебель темесских богатеев, ибо почти не горит, не гниет, а в прочности не сильно уступает железу. Вдобавок первые лет двадцать при правильной выделке источает слабый, но изысканный аромат. А то, что некогда это дерево считалось священным, и его дух долго просили прощения, даже жертвы приносили, прежде чем спилить — да кому какое дело до поганых бесов? А потом вырезали самые прекрасные черты, какие по силам представить человеку, движимые верой, любовью… и Ее мудростью. Потом вымачивали в неизвестном никому из ныне живущих — и живших четыре века назад тоже — составе, дабы дерево обрело прочность диабаза, дабы совсем не поддавалось огню и времени, обрело черноту антрацита и стало так же блестеть. Не обошлось, разумеется, и без магии, той самой, которой Богиня щедро делилась со своими почитателями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
