уже собиралась тихонько прокрасться к воротам, когда услышала приглушённый голос, без сомнения, принадлежавший Стойгневу, и сдавленный девичий смешок в ответ. Гнеда вросла в землю, ухватившись рукой за ближайшее дерево в поисках ставшей враз необходимой опоры. Шёпот княжича прозвучал ещё вкрадчивей и горячей, и вслед за ним наступило молчание, бывшее красноречивей любых звуков. Гнеда медленно отступила за ствол, одновременно прячась и становясь чуть ближе к уединившейся паре. Сама не зная, зачем, она осторожно выглянула из-за своего укрытия.
Стойгнев обнимал Добраву, окутывая их обоих плащом, укрывавшим когда-то плечи Гнеды. Он самозабвенно целовал девушку, казавшуюся совсем хрупкой на его широкой груди, и Гнеда видела, как крепко руки княжича сжимали стан боярышни. Добрава со смехом отстранилась, накрывая рот юноши своей маленькой ладошкой, шутливо, но властно останавливая его губы от нового поцелуя. Она слегка оттолкнула Стойгнева, игриво высвободившись из его объятий, и потянула за руку, увлекая в сторону избы.
Только когда они окончательно скрылись из виду, Гнеда тяжело привалилась к яблоне, позволяя себе выдохнуть. В этот миг сзади послышался треск разломившейся ветки. Быстро обернувшись и испуганно цепляясь за шершавый ствол, девушка увидела Бьярки. Он стоял немного поодаль и в упор смотрел на неё.
Гнеда уже давно не встречала боярина и удивилась его бледному осунувшемуся виду. Она даже могла бы испытать к нему жалость, если б не выражение лица Бьярки, несмотря на болезненность, презрительное и надменное, с примесью чего-то нового, чего Гнеда не замечала в нём раньше.
Бьярки сделал шаг вперёд, не переставая смотреть на Гнеду с кривоватой усмешкой. Девушка затаила дыхание, лихорадочно проворачивая кольцо Катбада на пальце и чувствуя свежие ссадины от яблоневой коры. Она уже знала, боярин что-то заготовил, и душа сжималась в дурном предчувствии. Горечь, просвечивавшая сквозь ненависть и нарочитую развязность в его глазах, лишь сильнее настораживала. Девушке показалось, что руки Бьярки слегка подрагивали. Наверное, у него была лихорадка.
— Да на тебе лица нет, — промолвил юноша с притворным сочувствием. — Что, не глянулось?
Гнеда замерла, догадавшись, что он говорит о Стойгневе и Добраве. Бьярки всё знал. Он заметил. И то, незнакомое в его глазах, было обвинением, упрёком и...
— А ты разве не слышала, что щи дёгтем не белят? На то сметана есть, — проговорил боярин с издевательским смешком, не давая ей домыслить, продолжая двигаться, обходя Гнеду по кругу. — Посмотри на себя, — он небрежно кивнул в её сторону подбородком, — на свои обноски, шитые из вотолы. На свою кожу, выжженную в поле. Где тебе до Добравкиной крови с молоком? Да тебя коснёшься, пальцы занозишь. А волосы? Её — струятся и блестят, словно шёлк, а твои — жёсткие, точно конская грива.
Гнеда почувствовала, как на лбу и над верхней губой выступили бисеринки холодного пота. Нужно было уйти, не слушая эти мерзости, но почему-то девушка не могла пошевелиться, как заколдованная продолжая внимать его оскорблениям.
— Разве твои руки, настолько грубые и неумелые, что ты и нитки-то как следует спрясть не можешь, сравнятся с её нежными пальчиками? — Бьярки презрительно фыркнул. — А что у тебя под рубашкой? Женское тело или доска? Да кабы не коса, я и не понял бы, что ты девка.
Гнеда тяжело дышала, изо всей мочи стараясь справиться с комом, вставшим поперёк груди. Обида, сдавившая сердце, была тем сильнее, чем яснее девушка понимала, что каждое слово Бьярки — злое, жгучее, унизительное — правда. А он всё ходил вокруг неё, меряя блестящими глазами каждый вершок, не упуская ничего.
— Одни кости, — брезгливо продолжал юноша медленную казнь. — А глаза? Чёрные, как у вороны. А её — что цветные каменья. Неужели думаешь, он на тебя и правда позарится, когда есть Добрава? На тебя, неотёсанную деревенщину?
Гнеда всхлипнула, пытаясь удержать рвущийся наружу поток, и кинулась в сторону, но Бьярки грубо поймал девушку за запястье, равнодушно глядя на потёкшие по её щекам слёзы.
— Ведьма, — хрипло вымолвил Бьярки. — Что ты сделала со мной?
Девушка непонимающе сморгнула несколько раз, но парень резко тряхнул её.
— Какую присушку подсунула мне, что я хожу за тобой, как привязанный? Смотрю на тебя? Что потерял разум, словно мошник на току?
Гнеда растерянно глядела на него сквозь слёзы, и вдруг осознание отразилось на её лице жутковатой улыбкой.
— Неужто думаешь, боярин, что, умей я ворожить да травами-отравами ведать, стала бы размениваться на приворотное зелье? — негромко, но отчётливо произнесла она, едва удерживаясь то ли от плача, то ли от хохота.
— Убирайся, — только и сумел выговорить Бьярки побелевшими губами.
Он резко отпустил её руку, и Гнеда ринулась прочь, не видя и не слыша ничего, не разбирая дороги, чувствуя лишь морозный воздух, обжигавший лёгкие.
Не глядя в её сторону, Бьярки вытер непослушными пальцами испарину со лба. Он постоял, будто собираясь с силами, а затем, оттолкнувшись от дерева, пошёл прочь, немного пошатываясь, туда, где, озаряя ночную темень, приветливо мерцали окна избы и раздавался весёлый смех посиделок.
27. Откровение.
Было ещё совсем рано, но, по обыкновению, в гридне уже засуетились. Давно проснувшийся Бьярки заставил себя подняться. Младший Судимирович, побратим и ближник княжича, всегда был на особенном счету, но и он послушно подчинялся заведённому в дружине порядку, не пропуская воинской науки и ежедневных учений. Пользуясь своим положением, он мог отлучаться домой куда чаще других, но в последнее время Бьярки ночевал в дружинной избе, избегая появляться в усадьбе.
Извилистое тело замёрзшей Листвянки темнело в синевато-сером снегу, а от зияющих дыр прорубей и полыньей, разбросанных тут и там возле берега, змеился лёгкий парок.
Бьярки безо всякого удовольствия умылся рыхлой пригоршней снега, оцарапавшей лицо, и присоединился к товарищам, разминавшимся неподалёку от общего костра. Под предводительством Борзуна, удалого княжеского кметя, славившегося недюжинной силой, отроки боролись, схватывались в рукопашную и постигали прочие премудрости ратного ремесла. Борзун поддразнивал парней, то и дело пересыпая свою речь прибаутками, и тут и там слышались задорные крики и смешки. Утреннее учение шло весело и ненатужно, но нынче Бьярки не чувствовал себя частью братства, и возня на снегу, всегда так нравившаяся ему, не бодрила, а утомляла.
Ивар появился перед ним, когда дело дошло до мечей. Они давно уже не становились в пару, и нынче Бьярки хмуро принял протянутый другом клинок. Княжич смотрел спокойно и открыто, и лишь только очень близко знавший Ивара человек мог
