лет проходили курсы речевой терапии[207]. С детьми было проведено сорок сеансов на протяжении восьми недель. С ними разучивались простые слова и выражения из обычного обихода типа «го-тов», «боль-ше», «ма-ма». Уже после восьми недель
АММТ и затем после дополнительных восьми недель несколько позже дети демонстрировали заметное улучшение. Увидев картинку, они описывали ее, употребляя даже больше слов, чем выучили на сеансах. Получается, что они переносили полученный на сеансах опыт в свою жизнь и по собственной инициативе учили новые слова. Разумеется, это была далеко не беглая речь, и успехи у каждого ребенка были разными, но решающий шаг был сделан: дети начали говорить.
Та же исследовательская группа подтвердила полученные результаты в ходе следующего эксперимента, в котором принимали участие дети с «минимальными вербальными навыками». У них в арсенале было более десятка слов, но они не умели строить из них предложения[208]. В этом эксперименте была задействована и контрольная группа плацебо, с которой занимались по методике, напоминавшей АММТ, но слова не пропевались в сопровождении барабанов, а просто повторялись. С каждым ребенком было проведено только по 25 сеансов, потому что первые заметные результаты АММТ появились уже после двадцать пятого занятия. Они вновь были впечатляющими: дети освоили значительно больше слов, правильно произносили слоги и пользовались словами, которые не разучивались на занятиях. В группе плацебо никаких улучшений не наблюдалось. Хотя это и не было подтверждено тестами, дети в группе АММТ лучше управляли своим вниманием, обращая его на картинки, лицо терапевта или барабаны. Таким образом, через пение они усваивали и социальные навыки.
Помимо речевых и коммуникативных проблем, у аутистов наблюдаются нарушения в распознавании эмоций. Правда, в экспериментах, которые исследовали этот аспект, в качестве стимулов использовались только человеческие лица, а поскольку аутисты мало смотрят в лицо окружающим, нет ничего удивительного, что они хуже разбираются в эмоциях, чем все остальные… Но в музыке большинство аутистов хорошо различают эмоции и чувствуют их, по всей видимости, так же, как и люди без аутизма[209]. Правда, им трудно выразить свои впечатления от музыки словами. Однако это можно понять. В главе «Что такое эмоция?» я уже писал, что музыка хорошо выражает чувства, но их трудно точно и однозначно передать словами. Разве можно винить аутистов за то, что они вообще отказываются это делать?
Чтобы узнать, как аутисты используют музыку в повседневной жизни, Рори Аллен опросил двенадцать взрослых так называемых высокофункциональных аутистов, ведущих внешне обычную жизнь (девять из них страдают синдромом Аспергера). Десять человек постоянно слушали музыку. Одного интересовали только оперы Вагнера, другого — музыка из кинофильмов[210]. Многие использовали музыку как средство регулирования эмоций и оказания положительного воздействия на мысли, а некоторые, кроме того, — для установления социальных связей и ощущения своей групповой принадлежности. Некоторые рассказывали, что пользуются музыкой в психотерапевтических целях, чтобы бороться с плохим настроением, депрессиями, унынием, раздражением или страхами, а также для достижения физических исцеляющих эффектов. Таким образом, аутисты использовали эмоциональные аспекты музыки точно так же, как и обычные люди.
В подтверждение этих результатов Андреа Кариа обнаружила, что активизация мозга у аутистов в одном из экспериментов для изучения эмоциональных эффектов музыки очень напоминает показатели у представителей контрольной группы[211]. В эксперименте участвовали восемь человек с синдромом Аспергера и контрольная группа из четырнадцати человек. Участникам предлагали веселую или грустную музыку. Обе группы воспринимали ее одинаково как «приятную», «возбуждающую» или «успокаивающую». Активизация структур мозга также не показала каких-либо существенных различий. Люди с синдромом Аспергера продемонстрировали даже активизацию в системе счастья, чего не было в контрольной группе. Хотя считается, что у аутистов имеются особенности в эмоциональном плане и реакции их мозговых структур не совпадают с реакциями неаутистов в экспериментах, где в качестве стимулов выступают человеческие лица, и у тех, и у других наблюдается на удивление схожая активизиация областей мозга в ответ на музыку.
Благодаря музыкальным интересам и способностям аутистов музыка может использоваться в терапевтических целях. Джина Ким, Тони Виграм и Кристиан Голд провели в этой связи тщательное исследование детей дошкольного возраста с помощью импровизационной музыкальной терапии[212]. Все дети страдали аутизмом, некоторые из них не умели говорить, но у других было почти нормальное речевое развитие. В ходе музыкальной терапии, основанной на импровизациях, дети играли на инструментах (ударных, пианино или ксилофоне). Терапевт реагировала на это, имитируя издаваемые ребенком звуки. Слегка видоизменяя их, она создавала на их основе музыку. Помимо инструмента, она использовала для импровизации голос, зрительный контакт, мимику и жесты. Ребенку было понятно, что то, что делает терапевт, связано с его собственными действиями. Так между ними возникала коммуникация и социальное общение.
С каждым ребенком было проведено по двенадцать таких сеансов музыкальной терапии. Один ребенок не демонстрировал никакой реакции на музыку, но у остальных одиннадцати исследователи с каждым разом наблюдали растущие проявления радости (смех или довольное выражение лица), все более частый зрительный контакт и явные знаки внимания. Кроме того, дети чаще вступали по собственной инициативе в коммуникацию, например, подавали терапевту знаки, что ей пора вступать. Сотрудничество ребенка с терапевтом становилось все сильнее. Эти наблюдения свидетельствовали о том, что дети все больше доверяют терапевту и между ними складываются определенные отношения. По-видимому, музыка играла в этом особую роль, т. к. двенадцать сеансов занятий в контрольной группе, где были только игры без музыки, не продемонстрировали подобных результатов.
Почему же музыка так влияет на аутистов? Ритм и мелодия задают четкую структуру. Ребенку ясны правила игры, и он понимает, когда и какие звуки последуют. Это делает события предсказуемыми и поэтому менее угрожающими. Кроме того, обстановка приглашает к участию в происходящем. Пока играет музыка, ее структура прямо-таки требует продолжения. И все же в ней достаточно гибкости, чтобы оставлять место для свободы самовыражения (можно играть немного быстрее или медленнее, громче или тише). К тому же музыка непосредственно активизирует все социальные функции: устанавливается межличностный контакт, люди делят между собой внимание и эмоции, возникает сопереживание. Кроме того, между ними осуществляется коммуникация и сотрудничество, синхронизируются движения. Как следствие, возникает общность и социальная связь.
Ввиду того что социальное поведение у аутистов нарушено, мы часто забываем, что они нуждаются в социальном контакте, общности и социальных связях точно так же, как и любой другой человек. Поскольку музыка способствует установлению связей, облегчается контакт терапевта с пациентом, что стимулирует социальное развитие. Кстати, наблюдаемые эффекты сильнее проявлялись в ситуациях, где ребенку предоставляли ведущую роль (по сравнению с сеансами, где доминировал терапевт). Аутистам требуется ясная структура, но им
