— Это просто смешно. Я…
— Вам смешно? Не думаю. Я уже разговаривал с одной свидетельницей, которая помнит вас по тем дням, когда вы ходили по бульвару в составе патруля.
— Какой свидетельницей?
— Такой, которая знала вас лично. Она утверждает, что моя мать тоже была с вами знакома.
— Если я кого и прикрываю, так это тебя, Босх. Неужели ты этого не понимаешь? И я приказываю тебе прекратить расследование.
— Вы не можете мне приказывать. Я больше на вас не работаю. Я в отпуске, помните? В административном отпуске по причине стресса. Так что я теперь обыкновенный обыватель и могу делать все, что вздумается, если это не вступает в противоречие с законом.
— Я могу обвинить тебя в хранении похищенных документов — той самой папки с делом об убийстве.
— Они не были похищены. Но даже если вы и возбудите дело, вряд ли оно потянет на уголовно наказуемое деяние. Скорее пройдет как проступок, административное нарушение. Если вы заявитесь с такими обвинениями в офис окружного прокурора, вас там на смех поднимут.
— Но свою работу ты потеряешь. Уж в этом-то, надеюсь, ты не сомневаешься?
— Вы немного опоздали, шеф. Неделю назад подобная угроза показалась бы мне серьезной. И я обязательно принял бы ее в расчет. Но теперь обстоятельства изменились. Сейчас для меня нет ничего важнее этого дела, и я буду его копать, чего бы мне это ни стоило.
Ирвинг погрузился в молчание. Босх решил, что помощник начальника управления начал постепенно осознавать его неуязвимость. Прежде, держа в своих руках работу и будущее Босха, Ирвинг имел возможность его контролировать. Но Босх, отринув все прежние ценности, вырвался наконец на свободу. Наклонившись к Ирвингу, он спокойно произнес:
— Неужели вы, шеф, — будь вы на моем месте — отказались бы так просто от этого дела? Какой смысл работать на это управление, если нельзя расследовать убийство собственной матери? Отказаться от этого — значит перестать уважать не только память о ней, но и себя самого.
Он встал со стула и положил блокнот в карман пиджака.
— Я ухожу. Где мои остальные вещи?
— Подожди…
Босх заколебался. В глазах Ирвинга больше не было гнева.
— Я не сделал ничего дурного, — тихо сказал Ирвинг.
— Нет, сделали, — так же тихо ответил Босх. Он облокотился на стол, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Ирвинга. — Мы все в этой жизни совершили немало дурного, шеф. К примеру, позволили этому делу в течение долгих лет пылиться в архиве. В этом и заключается наше прегрешение. Но так больше продолжаться не может. Я, во всяком случае, сделал выбор. Если у вас возникнет желание мне помочь, то вы знаете, где меня найти. — С этими словами Босх направился к двери.
— Какая помощь тебе требуется?
Босх остановился и повернулся к Ирвингу.
— Расскажите мне о Паундсе. Мне необходимо знать, что с ним случилось. Без этого я не смогу ответить на вопрос, связаны ли как-то между собой два этих дела.
— В таком случае тебе придется присесть и еще немного меня послушать.
Босх опустился на один из стоявших у двери стульев. Им обоим потребовалось время, чтобы успокоиться и настроиться на деловой лад. Наконец Ирвинг заговорил:
— Мы начали разыскивать его в субботу вечером. Его машина была обнаружена в Гриффит-парке в воскресенье около полудня. В одном из тоннелей, закрытых после землетрясения. Похоже, убийца догадывался, что мы будем искать автомобиль с воздуха, и спрятал его в тоннеле.
— Почему вы начали разыскивать Паундса, не зная еще о том, что он умер?
— Тревогу подняла его жена. Начала названивать нам утром в субботу. Сказала, что в пятницу вечером им позвонил какой-то неизвестный человек. Но кем бы он ни был, ему удалось уговорить лейтенанта Паундса выйти из дома и отправиться на какую-то встречу. Паундс ничего не сообщил жене о характере этой встречи. Сказал только, что вернется через час или два. Ну так вот, он уехал и не вернулся. А утром она позвонила нам.
— Насколько я знаю, номера телефона Паундса в городском справочнике нет.
— Совершенно верно. Это наводит на мысль, что ему позвонил кто-то из сотрудников управления.
Босх обдумал эти слова.
— Не обязательно. Это вполне мог быть человек со стороны, но со связями в управлении или городском руководстве. Такому человеку достаточно сделать один-два звонка, чтобы узнать номер Паундса. Вам следовало навести справки в управлении и «Сити-холле» и объявить, что служащий, сообщивший кому-либо номер телефона Паундса, преследованиям со стороны властей подвергаться не будет. Таким образом вы смогли бы выйти на человека, который интересовался Паундсом. Тот, кто дал ему этот номер, скорее всего не имел ни малейшего представления о последствиях своего деяния.
Ирвинг согласно кивнул:
— Это мысль. В одном только управлении найдутся десятки вольнонаемных, имеющих доступ к закрытым номерам. Возможно, нам и в «Сити-холл» обращаться с этим не придется…
— Что еще вы можете сказать о деле Паундса?
— Мы начали работать прямо там, в тоннеле. К воскресенью в прессу уже просочились слухи, что мы разыскиваем Паундса, но, поскольку машину обнаружили в тоннеле, никто нам не мешал. Мы включили освещение и взялись за дело.
— Он был в машине?
Босх старательно делал вид, что ничего не знает, опасаясь подвести доктора Хинойос. Как говорится, долг платежом красен.
— Да, его нашли в багажнике. Зрелище было ужасное. Он… его раздели донага. Похоже, основательно избили. Кроме того, на теле были обнаружены следы пыток…
Босх ждал продолжения, но Ирвинг молчал.
— Что с ним сделали?
— Его жгли открытым огнем. Прижигали гениталии, соски, пальцы… О Господи!
Ирвинг прикрыл глаза и потер свой гладко выбритый череп. Видно было, что он не может забыть кошмарные образы, связанные с этой страшной находкой. Босха же мучило сознание своей вины. Это чувство поселилось у него под сердцем и временами жестоко о себе напоминало.
— Такое впечатление, будто у него хотели что-то узнать, — сказал Ирвинг. — Возможно, получить какие-то сведения, которыми он не обладал. Но поскольку он не мог дать того, что от него хотели, его продолжали пытать…
Босх ощутил вдруг сильную дрожь, сходную с той, что испытывает человек при землетрясениях. Ухватившись за стол, чтобы не упасть, он взглянул на Ирвинга. Но Ирвинг был спокоен. И тогда Босх понял, что содрогаются не дом и не почва, а он сам. Его бил нервный озноб.
— Подождите минутку.
Стены комнаты качнулись и вернулись в прежнее положение.
— Что с тобой?
— Подождите…
Босх выбежал из комнаты и, промчавшись через холл, словно буря, ворвался в мужской туалет, который находился рядом с фонтанчиком для питья. У висевшего над раковиной зеркала брился какой-то человек, но Босх даже не взглянул на него. Вбежав в кабинку, он захлопнул за собой дверь и склонился над унитазом, содрогаясь от приступов рвоты. Переведя дух, он нажал на ручку, чтобы смыть то, что из себя выплеснул, но в следующее мгновение новый спазм сдавил ему желудок. Это повторялось снова и снова, пока внутри у него не осталось ничего, кроме образа мертвого, нагого и изуродованного пытками Паундса.
— Вы в порядке, дружище? — крикнул ему через дверь человек, брившийся у зеркала.
— Оставьте меня в покое, — взмолился Босх.
— Извините, просто хотел узнать, не нужна ли помощь…
Босх провел в кабинке еще несколько минут, привалившись к стене и с шумом втягивая воздух. Потом вытер рот комком туалетной бумаги, спустил его в унитаз и на нетвердых ногах вышел из кабинки. Мужчина у зеркала над раковиной закончил бриться и теперь завязывал галстук. Босх скользнул по нему взглядом, но не узнал. Подойдя к свободной раковине, он открыл холодную воду, сполоснул лицо, прополоскал рот и вытерся бумажным полотенцем. Взглянуть на себя в зеркало он так и не отважился.
— Спасибо, что справились о моем самочувствии, — сказал он, выходя из туалета.
Ирвинг сидел все в той же позе.
— Ну как, пришел в норму?
Босх опустился на стул и вынул из кармана сигареты.
— Извините, шеф, но мне требуется закурить.
— Ты уже здесь курил…
Босх щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. Потом встал, прошел к стоявшей в углу корзине для мусора и выудил оттуда деформированный пластмассовый стаканчик для кофе, чтобы использовать его в качестве пепельницы.
— Только одну, — сказал он. — А потом открываем двери и проветриваем.
— Плохая привычка.
— То же самое, что дышать в этом городе… Так как же он умер? Какая травма стала причиной?
— Аутопсию сделали утром. Сердечная недостаточность. Воздействие на организм оказалось слишком сильным, вот мотор и не выдержал.
Босх помолчал, с удивлением отметив, что к нему возвращаются силы.
— Почему бы вам, шеф, не рассказать остальное?
— А нет никакого остального. Это все. Никаких свидетельств. Ни на теле, ни в машине. Все тщательно прибрано и вытерто. Не за что уцепиться.
