Густав, напевая, бросал в раскрытый чемодан предметы туалета, когда явился Шпицхирн.
– Я пять раз звонил, – раздраженно бросил частный детектив, когда Густав открыл ему. – Оглох от собственного блеяния?
Тот как ни в чем не бывало продолжал насвистывать бравурный шлягер в народном стиле.
– Может, все-таки выслушаешь меня?
– Валяй.
– Ты никуда не едешь.
– С чего бы это?
– Не едешь, и все. Вы с ней не поедете ни в Неаполь, ни вообще куда-либо.
– Почему?
– Потому что теперь мне поручено устранить тебя.
Густав в одну секунду протрезвел.
– Прости, – смешался Шпицхирн, – вероятно, мне следовало как-то по-другому сообщить тебе об этом. Прости, что огорошил тебя. Не рассчитывал, что ты будешь выпивши.
Густав, держась за спинку тахты, присел в кресло.
– Ты должен убить меня?
– Не дергайся, я все рассчитал. Не это меня сейчас волнует. Сам пойми: в один прекрасный день Менле опостылят эти игры, он подаст на развод, и мы снова окажемся на бобах. Видео, где Беатрикс с бокалом шампанского в руке скидывает с себя одежду… Впрочем, что мне тебе объяснять? Старик утащил кассету к себе в кабинет, заперся – это я сумел вытянуть из его секретарши. Плохой был бы из меня частный детектив, если б я не подстраховывался. Так вот, восемнадцать раз! Говорю тебе, восемнадцать раз он прокрутил эту кассету. Секретарша узнала об этом, незаметно нажав кнопочку телекома.
– Восемнадцать раз?! – не поверил Густав.
– Восемнадцать.
– Это уже извращение, – вздохнул Густав.
– Ну, знаешь, никто не гарантирован от сумасшествия, в том числе и строительный воротила.
Густав вздрогнул:
– Сумасшествия? Так ты не шутил, когда сказал, что должен меня завалить?
– Ты вполне протрезвел?
– Я как стеклышко.
– Так вот: я должен тебя ликвидировать.
Густав судорожно сглотнул.
– Миллион, – полушепотом произнес частный детектив.
Густав сглотнул еще раз, потом другой, третий. И пожелтел, как лимон.
– Наличными, – уточнил Шпицхирн.
Теперь физиономия Густава приобрела зеленоватый оттенок.
– И никакого налогообложения – черный нал! Густав посерел.
– Нет на свете ни одного человека, сказал он мне, которого он бы так ненавидел – это глубокая, ни с чем не сравнимая, жуткая ненависть к тебе. Он не может от нее избавиться, день и ночь она терзает его. Он встает ночью, прочитывает отчет за отчетом, потом включает видеомагнитофон. Потом возвращается в спальню, весь в поту, смотрит, как его Беатрикс безмятежно спит…
– А ее он, случаем, не собирается укокошить?
– Нет, ее нет. Тебя. Он мечтает разорвать тебя на куски.
– Вот оно как – разорвать на куски…
– Разорвать на куски.
– Он мне сказал, что, мол, если ему самому заняться этим, то придется остаток жизни провести за решеткой. Но он человек ответственный, у него такое огромное предприятие, столько рабочих мест и так далее.
– Сейчас расплачусь от умиления.
– И предложил мне мил пион.
Густав вперил остекленевший взор в Шпицхирна.
– И ты согласился?
– Нет.
Густав схватил частного детектива за грудки.
– Ты согласился! Еще бы – за миллион! Нет на свете таких, кто устоит перед миллионом.
– Отпусти ты меня! Я не…
И тут Шпицхирн ловким приемом усадил Густава в кресло.
– Я не согласился. А вот ты на моем месте точно согласился бы. Сам проговорился. Эх ты, друг, называется.
– Прости, я не хотел…
– Ладно, чего уж там. Так вот, я не согласился. И ни секунды не раздумывая…
Шпицхирн осекся.
– Ну?
– Ни минуты не раздумывая.
– Значит, все-таки на пару секунд задумался? Так я тебя понял? – с издевкой спросил Густав.
– Признаюсь. Было. Человек слаб. И потом – миллион. Это большие деньги. И никаких тебе налогов. Выгоднее некуда. А ты бы на моем месте? Ты бы точно призадумался.
Рука Густава заметно дрожала, когда он наливал виски себе и Шпицхирну.
– Ганс, ты…
– Слушаю, слушаю.
– Твое здоровье.
– Твое, Густав.
– Понимаешь, меня не покидает чувство, что нам следует как-то воспользоваться этим.
– То есть я должен на самом деле убрать тебя?
– Нет, конечно, нет. Но тебе точно должно прийти что-нибудь стоящее в голову.
– Мне?
– Тебе. Или нам.
– Возможно. Только что-то ничего не приходит.
– Да нет, если все как следует обдумать, обязательно придет, – не согласился Густав. – Так ты окончательно отказался?
– Да. То есть нет, не совсем. Я хотел сказать…
– Положи нож! – вдруг завопил Густав.
– Какой нож? – не понял частный детектив.
– Прости, – задыхаясь произнес Густав. – Сам не знаю, что на меня нашло. Так ты… точно не согласился?
– Н-ну, в общем…
– Да или нет?
– Я подумал, что сначала это необходимо обсудить с тобой.
– Вообще-то ты верно поступил. Я имею в виду, что не отказался окончательно. Иначе он поручил бы это кому-нибудь еще. Тому, кого я не знаю.
– Именно, – ответил Шпицхирн.
Вот до этого места я дошел, мои дорогие слушатели, на тот момент, когда услышал объявление о прибытии на станцию моей пересадки, в результате чего книга осталась лежать, если можно так выразиться, лицом вниз на вагонной скамье.
В тот четверг о музицировании нечего было и думать. Вечер затянулся, наступила ночь, однако все продолжали сидеть, предлагая каждый свой вариант дальнейшего развития событий. Дискуссия стала уже переходить в ожесточенный спор и наверняка перешла бы, если бы не хозяйка дома, призвавшая своих гостей оставаться в рамках приличий. Гости предлагали все новые и новые сценарии. Но решение, кого именно увенчать лаврами или, если хотите, короной, было перенесено на следующий четверг. Который так и не наступил. Печальное событие, не имевшее отношения ни к рассказанной герром Гальцингом истории, ни к Густаву со Шпицхирном, ни к четвергам вообще, помешало гостям вновь…
Я осталась в доме одна. К моему великому изумлению, меня оставили в одиночестве именно в четверг. И мой брат Борис тоже… Так сказать… ну, что ли… отправился на гулянку. И у меня было достаточно времени задуматься не только о своем тайном имени, но и о том, кто мог вырвать последнюю страницу книги.
…собраться. Так и рухнула традиция собираться по четвергам. Достаточно ведь один раз нарушить традицию, и ее как не бывало. Так что никаких четвергов. Однако разумным будет все же привести варианты, предложенные гостями.
Сценарий хозяйки дома
– Я лично за хороший финал с примирением. Это может показаться детским, сентиментальным, вероятно, чисто женским стремлением. Женщина дарует жизнь, знает, насколько нелегко даровать ее, – думаю, присутствующие простят мне чуточку патетики. Так что я за хеппи-энд.
– Вопрос только в том, – полюбопытствовал профессор Момзен, – для кого хеппи-энд? Хеппи-энд сразу для всех персонажей немыслим.
– Думаю, все-таки он возможен, – не согласилась хозяйка дома. – Так что дайте мне возможность изложить свою версию до конца. Густав, как нам известно, охладел к своей бывшей возлюбленной. Деньги Менле, я имею в виду огромные суммы, передаваемые им этому Шпицхирну, были просажены, другого термина я, к сожалению, подобрать не могу…
– Прости, что перебиваю тебя, Эмили, – вмешался хозяин дома, – но эти, как ты выражаешься, огромные суммы – сущий пустяк для Менле. Люди, которые способны потратиться на секретные лифты, поверь, мультимиллионеры.
– Хорошо, соглашусь, как всегда, ты прав, и Шпицхирн по-братски разделял их с Густавом…
– По-братски, говоришь? Неужели такие типы вообще способны на подобное? – искренне недоумевал герр Бесслер. – Если человек, по сути, обкрадывает своего клиента?
– Мне кажется, все-таки способен, – возразила хозяйка дома. – Есть, знаете, такие благородные воришки. К тому же по-братски он делился деньгами или же нет, еще неизвестно. Во всяком случае, сам Густав не имел возможности проверить, так ли это, поскольку не знал точно, сколько Менле вручал частному детективу Шпицхирну. Может, Шпицхирн как раз присваивал львиную долю. Но и на долю Густава выпадало более чем достаточно – переезд в пентхаус, новая машина…
– И виски хоть залейся.
– И это тоже. А поскольку деньги притягивают деньги, взгляните-ка: сразу возобновились предложения. Густав снова вошел в моду, конечно, уже не как эталон молодого типажа, он сменил имидж, отдав предпочтение зрелому мужчине, и не прогадал. Фурункул зажил, не оставив даже косметического дефекта.
– Или, напротив, шрам после фурункула придал ему более мужественный вид…
– Да, верно, и такой вариант вполне приемлем. Однако Шпицхирн довольно долго уговаривал Густава не отказываться от заведомо выгодных предложений, потому что Густав, человек по природе своей легкомысленный, рассчитывал и впредь жить на деньги Менле, но Шпицхирн сумел довести до его понимания, что вечно так продолжаться не может, что этот источник в один прекрасный день иссякнет.
