во главе с Архаиком подошел в соседнюю от него долину, где мы и возились и там произошел обмен монетами и рабами.
И так группа за группой. Меньше чем за одну метку переправили всех и я остался с сотней золотых монет по курсу одна за сто медных, вместо кошмарной головной боли, мучившей несколько дней. С Архаиком напоследок мы чуть ли не лобызались, он зазывал к себе в гости, рассказывал, как найти его дом, какой вкусный плов готовит его третья жена, сколько у него детей, а я не стал отказываться, мало ли что будет в будущем, приглашая и его к себе. Дело кончилось тем, что мне был выдан ещё один ярлык, тоже кожаный и тоже золочёный, но без надписей, куда можно было вписать кого угодно.
Конвой, освобождённый от своих неприятных обязанностей, переведённый назад к пустому концлагерю, пошел собирать палатки и чистить территорию, чтобы к вечеру вернуться в казармы на заслуженный отдых… Мне досталась самая нудная работа — убирать колдовские клетки. Отдельным отрядом пошла Пашкина сотня, которая улетала группами, десятками, по количеству лётных костюмов, потом он возвращался один с огромным мешком, набитым рыбьей кожей и таким челноком вывез своих привилегированных бойцов намного раньше плана, уже к середине дня…
Мне начинала нравиться такая война, во время которой можно было никого не убивать, вязать врагов вдали от дома и возвращаться, когда семья садится за стол к обеду. Может быть, это и лишено романтики, но зато достаточно продуктивно… Практически вся дорога на протяжении семи — восьмидневного перехода была уже изучена сверху и снизу, поэтому отдельный отряд пошел снимать связных девушек, всё ещё торчавших в своей пещере… Подумав еще внимательнее, я остановил его, нашел рисунок скалы около тайного убежища и сам перевёл всех в Город, чтобы им не бежать ещё день по долине… Три дня отдыха будут сегодня объявлены вечером на общем построении… Заслужили…Все заслужили!
Вот это я высказал за обедом, объявив о полной капитуляции противника и об освобождающемся времени. Нам срочно нужен был праздник и все со мной согласились, особенно женская половина семьи, привыкшая жить своим, обособленным миром, в котором по кругу мелькала еда, стирка, уборка и детишки. А для праздника нужна музыка, о которой, конечно же я и не подумал, но Фарис-Та подсказала, а Канче ехидно напомнила, как я отплясывал когда-то давно в день Посвящения, не забыла свою первую ревность…
А музыка — это музыканты, ближайшие из которых болтаются в Велире, ожидая Шею Года — весеннего праздника, обеспечивающего их пропитанием на полгода или выпивкой на пятерик. Мысль лежала на ладони — уж если сегодня больше тысячи тел были пропиханы через пространство, то почему бы не добавить к ним ещё десяток?
Но Велиру я, как назло, не помнил. Мои поездки были полны встреч с королём и знатью, беседами с учёными, с купцами и товарами разных мастей, рабочими, тележками и глубокими мыслями. Изучать сам город было некогда. Канче не умела рисовать, Фарис была там один раз и хорошо запомнила только яркие прилавки с тканями и украшениями, а мне нужен был простой и серый городской угол, не изменяющийся столетиями, на котором не могло оказаться лишнего прохожего, рискующего случайно и незаслуженно вляпаться в моё колдовство… Лучше даже, чтобы место было за городом, в тишине и безмолвии, вдалеке от любопытных глаз.
Кончилось тем, что убежав из-за стола, мы с Фарис побежали искать вторую художницу, бывшую жительницу столицы, уж кто-кто, а она-то должна была какое-нибудь интимное место знать. Нашли её, как ни странно, на занятиях. Война войной, но учёба шла по расписанию, которого никто не отменял, я даже удивился, почему? А потом приписал этот казус всё тем же новым свойствам нашей войны. Никто в городе даже не волновался, несмотря на то, что все знали, куда ещё позавчера были направлены все отряды, снятые с дежурств… Меня больше спрашивали о том, что будет с предателями, чувство мести было еще не удовлетворено…
Занималась женская группа. Девушкам — связистам, дежурным в штабах, принимающим и оформляющим сотни документов, грамота нужна была даже больше, чем разведчикам… Ворвавшись в мир урока как бризантная граната, мы сломали весь его смысл и настрой. Я поздравил девочек с победой и сообщил новость, за которую, как оказалось, по неопытности мог лишиться какой-нибудь части тела, потому что самым ярким проявление чувств наших красавиц было то же, что в кланах и скадралах. Хороший щипок! Вот истинное проявление настоящего восторга! Но когда так делает заигрывающая с тобой девушка, это бодрит! А вот двадцать пар восторженных рук могут порвать в клочья! Спасла меня хозяйка школы, своим привычным занудливым голосом остановившая истязание избытком эмоций и отпустившая всех по домам, то есть в казарму.
Суть вопроса она поняла моментально, а узнав, что ей сегодня тоже удастся попасть в родной дом, умчалась на свою половину ваять кусок пустыря на куске кожи размером с мою ладонь… А мы с сестрой перешли к вчерашнему озеру, который она изобразила на куске грубой ткани, разговор с бывшими рабами был ещё не закончен.
По правде говоря, я пока не знал толком, чего я хочу от маленькой общины. С одной стороны настораживала их уединённость и недоступность, что очень часто рождает такие явления как притоны и малины. Кто может дать гарантию, что ватага лихих молодцев не появится на Северной дороге, особенно, если на ней наступит мир и потянутся горбатые фигуры торговцев? А по умению маскироваться беглые рабы должны быть не хуже клановых разведчиков…
С другой стороны — уголь. Чёрный горючий камень был золотом, на котором мужики сидели и рано или поздно они поймут это. Что случится тогда? Неизвестно. Начнутся ли драки за владение или толпа искателей в одночасье сметёт к чертям всю гору вместе с озером? Что сейчас лучше — рассказать об истинной ценности, или скрыть её, чтобы сэкономить монеты? Непонятно также и то, куда бывшие рабы могут употребить своё золото? Строить дома? Но они нарочно маскируют место пребывания. На еду и тряпки столько не надо, значит начнётся пьянство, кто-то проболтается про уникальное месторождение… К тому же и растущие дети потребуют свободы… Как ни крути, а свято место надо занимать. Может быть даже силой, чего бы очень не хотелось…
Для нас, для Белого Города, гора кроме эстетических мотивов несла ещё и стратегические. Одной подзорной трубы, установленной на вершине, хватило бы, чтобы следить за целым районом, за
