* * *
К пятнадцати годам Максим вошёл во вкус и сознательно искал поводы для драки. Его знали во всём микрорайоне, знали и боялись. Ему было совершенно наплевать, сколько человек выходит против него, какого они возраста и что у них в руках. Чем сложнее стояла задача, тем большее удовольствие он получал от победы. Теперь он бился не ради справедливости, а чтобы в очередной раз проверить себя на крепость. Угрюмый жилистый парень превратился в настоящего адреналинового наркомана. Ему постоянно нужны были острые ощущения, испытания с риском для здоровья и даже жизни. «Лавочники» его люто ненавидели, особенно кавказские кланы, и не упускали ни малейшей возможности в очередной раз попробовать на прочность его шкуру. Два раза ему в спину стреляли из кустарного самопала, но постыдно промазали. Один раз влепили из-за кустов в парке из охотничьего ружья, несколько крупных дробин хирург вытащил из его плеча и лопатки. Но хуже всего Максиму пришлось, когда его поймали на вечерней пробежке. Семь человек, с ножами, арматурой и обрезом двустволки. Тогда пришлось долго бегать по зарослям орешника, ныряя в низких кувырках и вырубая противников по одному. В конце концов у стрелка кончились патроны, его Максим догнал и скрутил последним. К тому времени встревоженные жители вызвали милицию, которая и собрала бесчувственные тела вместе с трофеями. Дело вышло громкое, директора школы и завуча по воспитательной работе тихо «ушли» на пенсию, где им уже несколько лет надлежало быть. Стрелка с подельниками закатали в специнтернат, его отцу за незаконное хранение оружия впаяли пять лет. Всё это популярности Максиму совершенно не прибавило. Первые два дня нового учебного года от него шарахались, как от зачумлённого, не только дети, но учителя. А потом в школе появился Михалыч.
Был он среднего роста сухопарым молодым мужиком лет двадцати пяти, невероятно общительным, острым на язык и ехидным. Вёл историю в средних и старших классах, вызывая неистовый восторг аудитории фразами типа «зимой сорок первого у немецких солдат даже глисты в кишках вымерзли» или «Мюрат, конечно, одевался, как спятивший павлин в брачную пору, но дело своё знал гораздо». То, что Максим находится в глухой изоляции, он заметил сразу. Пару недель приглядывался к нему, а потом неожиданно предложил перейти в девятый «А», где был классным руководителем. Класс замер в тихом ужасе, Максим удивился, а Елена Сергеевна назвала Михалыча камикадзе.
В девятом «А» были всё те же группировки, что и везде. «Умники» с «узбеками» поголовно состояли в комсомоле, а «лавочники» нет. Комсорг класса Настя безуспешно организовывала какие-то культмассовые мероприятия с чудовищно низкой посещаемостью и призывала брать шефство над ближайшим детским садиком. Все соглашались, но возиться с малышнёй никто почему-то не хотел. Михалыч начал с того, что в первое же тёплое воскресенье вывез класс на шашлыки. Это понравилось всем, кроме того, он разрешил купаться в ледяной воде. «Вы люди взрослые» — сказал он, — «здоровье своё знаете лучше меня. Кто считает, что ему можно, пусть купается». И сам полез в воду. Школьники с удивлением разглядывали на его спине огромный шрам между лопаток, в опасной близости от позвоночника, но спросить, откуда он взялся, никто не рискнул.
Потом был двухдневный марш-бросок по лесам и болотам — чтобы ученики прочувствовали, каково приходилось солдатам в Великую Отечественную, особенно при прорыве из окружения. Участие было сугубо добровольным, но пошли все: Михалыч сказал, что мероприятие задумано для людей с ядрёными кишками и густой кровью. Тогда Максим понял, что противостоять интересно не только людям, но и природе, особенно на глазах у девчонок. Шефство в конце концов взяли не над детским садиком, а над двумя крупным бездомными дворнягами, для которых сколотили будки на заднем дворе школы, рядом со служебным входом в столовую. Михалыч повадился каждый день таскаться в класс на больших переменах и после уроков, травил байки и анекдоты, а заодно узнавал все проблемы своих учеников. Постепенно и те начали бегать к нему по поводу и без. Отличников и троечников он предложил разбить на пары, обязательно разнополые, и впредь домашнее задание делать только вместе. «Лавочники» начали бывать в зажиточных семьях, где к ним относились доброжелательно и без высокомерия, и стена вражды треснула. Слабые ученики увидели своими глазами, насколько выгодно что-то знать и уметь, и успеваемость в классе медленно, но верно начала подниматься.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дальше — больше. Михалыч целенаправленно выискивал в каждом какие-то таланты и буквально пинками загонял учеников в кружки, хобби-клубы и секции. Максиму, например, в подшефные досталась тощая Люба Синицкая, тупая и страшная, как носовое украшение парусного фрегата. Она страшно смущалась, когда мама Максима угощала её обедом по субботам, и порывалась помочь. Однажды та согласилась, и внезапно выяснилось, что Люба готовит не просто прилично, а очень хорошо. Узнав об этом, Михалыч раскопал какой-то клуб домохозяек и первое время водил Синицкую туда буквально за руку: та стеснялась общаться со взрослыми тётками. Потом, несколько лет спустя, Люба закончила кулинарное училище и сделала карьеру, отучившись на множестве курсов и став шеф-поваром дорогого ресторана.
А зимой, перед Новым годом, после тяжёлой операции на сердце ушла на пенсию пожилая француженка Нина Петровна. На её место буквально ворвалась жена Михалыча Таня, бойкая студентка-пятикурсница со спортивной фигуркой и задорным нравом, и жить стало совсем весело. Непонятно было, правда, как она ухитряется бегать на занятия в институт и писать диплом, с её-то двадцатью пятью часами нагрузки и классным руководством в седьмом «Б», где училась сестра Максима Катька. Но как-то ухитрялась. Теперь большую часть внеклассных мероприятий девятый «А» и седьмой «Б» проводили вместе. Старшеклассники как-то сразу взяли на себя контроль дисциплины, не позволяя младшим чересчур бесчинствовать, особенно в общественных местах. И сами вели себя прилично: положение обязывало.
Михалыч с Таней постоянно что-то придумывали: то лыжную прогулку, то зимнюю рыбалку, то штурм снежной крепости, которую строили неделю на школьном дворе после уроков. Какие-то уроды один раз разломали эту самую крепость: бедолаги не знали, что в её строительстве принимал самое деятельное участие Безумный Макс. На следующий день, украшенные свежими синяками, они до позднего вечера восстанавливали разрушенное под надзором Максима. К тому времени он стал самым горячим фанатом Михалыча и его правой рукой в классе.
* * *
Началось всё с того, что они встретились вечером в парке. Занятия в секции проходили три дня в неделю, а это Максима никак не устраивало. Он каждый день пробегал по вечерам пять километров, полчаса отрабатывал на пустом маленьком пляже приёмы из тех, что не показывал тренер, а потом купался. В любую погоду. Вот там, на пляже, на него и выбежал Михалыч.
— Однако, — хмыкнул учитель, которого Максим сразу не заметил. — Это что, такому тебя в секции учат?
— Это я сам, — мрачно буркнул подросток. — С американских сайтов самообороны скачал.
— Оно и видно. И получается у тебя, между прочим, хреновато.
— Может, покажете, как надо? — усмехнулся Максим.
— Почему бы и не показать? — учитель, тоже в спортивном костюме, встал напротив. — Это делается так…
Парню показалось, что он попал в лопасти гигантской турбины. Через мгновение он лежал, уткнувшись носом в жухлую осеннюю траву, а его руку, вывернутую назад под немыслимым углом, Михалыч держал в болевом захвате. Профессионально так держал, одно движение — и рвётся суставная сумка. Это Максим понимал отлично.
— Как-то так. Давай вставай. Повторить?
— Повторить, конечно. Только медленно, я не понял.
Михалыч повторил. Парень пришёл в неистовый восторг:
— Анатоль Михалыч, ну вы воще! Резкий, как дихлофос! Где научились?
— Где надо, там и научили. Там и не такому учат.
