Рейчел узнала также о том, что Элис не различала цвета, что ее сердце могло то замирать, то начинать биться особенно часто. Пташка рассказала о ее любви к животным и о небольших рисунках, на которых девушка изображала различных насекомых и цветы, растущие на прибрежном лугу.
– Жаль, что у меня не осталось ни одного на память. Она их почти все отсылала лорду Фоксу.
– А каков он был, этот лорд Фокс? – спросила однажды Рейчел. – Миссис Аллейн говорит, это был прекрасный человек.
При этих словах Пташка остановилась, и на какой-то миг Рейчел почудилось, что между ними выросла невидимая стена.
– Это был мерзкий толстяк. Человек, который брал, не спрашивая. Хорошо, что он наконец помер, а больше я о нем не скажу ничего, – резко проговорила Пташка, после чего буркнула: – До новой встречи, миссис Уикс.
Удовлетворившись таким кратким прощанием, она повернулась и пошла обратно вверх по холму, оставив Рейчел в недоумении.
Когда Рейчел пришла к Джонатану в следующий раз, он вел себя беспокойно и никак не мог усидеть на месте. У него под глазами залегли тени, и он, прихрамывая, без конца ходил от кресла к столу, а от него к окну. Рейчел следила за ним с беспокойством. Его движения были порывистыми и непредсказуемыми. Потом он с хмурым видом долгое время рассеянно рылся в ящиках письменного стола.
– Что вы там ищете? – раздраженно спросила она наконец.
Джонатан вздрогнул, посмотрел на нее, а затем застыл, словно вопрос его озадачил. Он медленно встал, и его руки безвольно повисли, как плети.
– Я… не помню, – смущенно проговорил он.
– Пожалуйста, сядьте. Вы что, не спали?
– Нет-нет. Я не могу спать. Не могу, – пробормотал он и начал беспорядочно перебирать лежащие на столе бумаги. – Записка. Записка из дупла в дереве влюбленных, – проговорил он тихо. – Я искал ее. Я думал… думал, что неправильно понял содержание. Может, там был какой-то ключ, которого я не заметил.
– Дерево влюбленных? О чем вы говорите? Какая записка?
– Записка! Написанная чужой рукой. Ни моей, ни ее. Но тогда чьей? Вот в чем вопрос!
Прядь волос упала ему на лицо, и он нетерпеливо откинул ее дрожащими пальцами. «У него нервное истощение». Не думая ни о чем, Рейчел двинулась к нему. Она положила ладонь на локоть Джонатана, чтобы успокоить своего подопечного, а затем взяла его за руку и, пораженная исходящим от нее теплом, повела к креслу.
– Мистер Аллейн, пожалуйста, пройдите сюда. Посидите со мной. Вы слишком возбуждены, – проговорила она мягко.
«Вот, теперь я держу руку, которая чуть меня не задушила, – подумала она с удивлением. – Он готов был меня прикончить. А кроме того, по словам Пташки, он отправил на тот свет Элис. Но почему мое сердце этого не чувствует? Почему я не верю, что он убийца?» Похоже, застигнутый врасплох ее прикосновением, Джонатан позволил подвести себя к креслу. Он сел на край, все еще рассеянно хмурясь, и когда она отпустила его руку, то ощутила, как неохотно разжались пальцы Джонатана, словно ему хотелось, чтобы прикосновение длилось дольше. В его больном взгляде было так много мучительного сожаления, что Рейчел почувствовала, как ее беспокойство начинает смешиваться с жалостью.
– Вы искали записку, написанную Элис? Записку, которую она вам оставила? – спросила Рейчел и с замиранием сердца поняла, что настал удобный момент для давно приготовленного ею вопроса. – Может, она лежит там же, где прочие письма? Хотите, я поищу, если вы скажете, где они лежат? – Ей показалось, что эти слова прозвучали лживо, и у нее пересохло во рту, но Джонатан, видимо, ничего не заметил.
– Прочие письма? О чем вы спрашиваете? – Он покачал головой, и когда заговорил опять, его голос был полон отчаяния. – Нет, это была записка, оставленная для Элис. Написанная не мной, но оставленная в нашем потайном месте. Рассказать о нем ему могла только она. Тому… другому.
– Дерево влюбленных? Это было место, где вы обычно встречались? – спросила Рейчел, и Джонатан кивнул. – А этот другой… тот, кто написал записку… вы думаете, был ее возлюбленным?
«Пташка клялась, что этого не могло быть. Но что, если он и вправду видел записку?»
– Мне говорили… Мне говорили, что ее видели с другим. Я в это не мог поверить ни на миг. И не верю до сих пор… – Он в недоумении покачал головой. – Я нашел в дупле записку, оставленную для нее. Там говорилось о времени и дне свидания. Она не была подписана… Но почерк был чужой. С кем же она должна была встретиться? – спросил он в тихом отчаянии.
Рейчел на мгновение задумалась, и ее странная преданность памяти Элис продиктовала ответ:
– В конце концов, ситуация могла оказаться совершенно невинной. Разве не так, мистер Аллейн? Люди готовы истолковать превратно самые безобидные поступки женщин…
– Вот поэтому я и хотел перечесть ее снова! Но не могу найти… Я искал везде… Искал всю ночь. Что, если… Что, если я больше ее не увижу? Что, если моя память снова меня подводит? – Он яростно прикусил нижнюю губу, и Рейчел увидела, как по ней потекла тонкая струйка крови.
– Перестаньте. Перестаньте же. – Она снова взяла его руку в свою и потянула. – Пойдемте. Вы устали, и вам нужно поесть…
– Я ничего не стану есть, пока…
– Вы должны поесть, сэр. И я прослежу, чтобы вы это сделали, а если откажетесь, то обещаю больше никогда к вам не приходить. Потому что не хочу сидеть сложа руки и смотреть, как вы заболеваете.
– Смотреть, как я заболеваю? – почти рассмеялся он. – Мадам, я болен уже много, много лет…
– Это видно невооруженным взглядом, но, может быть, настало время перестать этим упиваться, – резко оборвала его Рейчел.
Когда она подошла к двери, позвала Доркас и велела ей принести кофе, хлеба и сыра, Джонатан нахмурился:
– Если вы так настойчивы, то хотя бы позвольте мне попросить вина.
– Еще утро, сэр. А к тому же в моей жизни и так хватает выпивох, – заявила Рейчел, возвращаясь к Джонатану под его пристальным взглядом и садясь рядом. – И не надо так на меня смотреть, сэр. Я достаточно хорошо знакома с вашим мнением о моем муже. Уверена, дальнейшие объяснения излишни.
– Вы сегодня другая, миссис Уикс. Осмелевшая.
– Я тоже устала, мистер Аллейн.
– Это такая усталость, которую не может излечить сон?
– Да, именно такая.
Они обменялись долгим немигающим взглядом.
– Тогда, наверное, мы начинаем понимать друг друга, – пробормотал наконец Джонатан. Рейчел, внезапно смутившись, посмотрела в сторону.
Когда поднос с едой был подан, Рейчел тоже выпила немного кофе. Она отрезала Джонатану ломоть хлеба, водрузила на него большой кусок сыра и стала внимательно смотреть, как он жует. Похоже, в процессе еды к нему вернулся аппетит, потому что он без всякого понуждения с ее стороны взял еще один бутерброд. Из-за пара, поднимающегося от чашек и кофейника, оконное стекло запотело, скрыв от их глаз побуревшие осенние деревья и городские крыши. Создалось впечатление, что пространство вокруг Рейчел и Джонатана сомкнулось, отгородив их не только от остального дома, но и от всего мира. К своему удивлению, Рейчел нашла это приятным.
– Вы как-то сказали мне, что хотели бы никогда не видеть то, что видели, и никогда не делать то, что делали, – проговорила она наконец. – Что вы имели в виду?
Джонатан сразу перестал есть, и последний кусок выпал из его пальцев.
– Почему вы хотите об этом услышать?
– Потому что… потому что я не понимаю вас, мистер Аллейн. Но хочу понять. И потому что вы, пожалуй, слишком долго держали свои воспоминания при себе, никому не рассказывая, а это не лучший способ о них позабыть. Возможно, если бы вы о них заговорили, если бы ими поделились…
– Вы хотели бы взять на себя часть моей ноши? – горько проговорил он. Рейчел бросила на него немой взгляд. Он тщательно дожевал хлеб и проглотил. – Такие вещи не предназначены для женских ушей.
– А что, по-вашему, женщина не человек? – негодующе спросила Рейчел. – Нельзя сказать, что вы несете груз своего прошлого с особой готовностью или с великим геройством. Почему же вы думаете, что я справлюсь хуже вас?
Джонатан молча уставился на Рейчел, и постепенно его лицо наполнилось страхом. Она поняла, что он и хочет заговорить, и страшится этого.
– Я вынужден нести бремя не только воспоминаний, но и своих дел, – сказал Джонатан.
– А вы попытайтесь, сэр. Только попытайтесь. А там посмотрим, – возразила Рейчел.
– Не знаю, с чего начать.
Рейчел тут же сообразила, что, если напрямую спросить об Элис, это ни к чему не приведет.
– Как вас ранили в ногу? Расскажите о той битве, – предложила она.
– О битве? Какая там битва. Это случилось в Бадахосе.
Голос его дрогнул, будто это название жгло ему язык, и он произнес его хриплым шепотом, наполненным страхом.
– Это была не битва, а сущий ад на земле, гнусная оргия разрушения и горя… Нет, – проговорил он, яростно тряхнув головой. – Я не могу приступить сразу к этому, потому что здесь конец моей истории, а не начало.
