Она любила эту душу безумно. Но о душе она никогда ничего не слыхала. У ней самой было прекрасное тело, и у отца Антония было тело. Где кончалась душа и где начиналось тело, она не знала. Свою любовь к душе отца Антония она перенесла на его безобразное тело.
Она ему отдалась: она знала только любовь.
Отец Антоний не считал за грех взять то, что дал ему Господь.
Он принял её, как дар небесный, и горячо благодарил Небо за его щедрость. Теперь он был не один. Их стало двое. Он делился с ней всеми своими восторгами, всеми сверхчеловеческими знаниями. Со временем она стала думать, что он святой. Безумная радость, что её любит святой, наполняла ей душу.
Случилось, что Элеонора, утомлённая долгими ласками, заснула на груди у отца Антония.
Её душа была свободна и радостно хотела лететь в беспредельный, прекрасный мир. Внезапно она заметила и душу отца Антония, который тоже лежал в глубоком сне. Но душа отца Антония была печальна, и движения её по эфиру были медленны и неверны. Она была так утомлена, что не могла даже осилить лёгких струй эфира. И она жаловалась душе Элеоноры на большую и крепкую голову отца Антония, что она всё делает по-своему и не слушает никого. Душа Элеоноры ей ответила, что головка её госпожи гораздо легче и слабее и что она всегда слушается своей души. Тогда душа отца Антония стала рассказывать ей, кому отец Антоний её продал, и просила спасти её от гибели. Она говорила:
«Не дай Антонию совершить десятилетний грех дьяволу; зароди в нём другие мысли; освободи меня, душу его, пока я ещё не потеряла всех своих сил».
Задумалась душа Элеоноры и ответила душе отца Антония, что она попытается это сделать. Но душа отца Антония уже мало надеялась на успех. Она тихо и нерешительно побродила у тела отца Антония и снова печально вошла в него.
Как-то раз Антоний сказал Элеоноре, что пора им посетить собрание их друзей, демонов. Элеонора ответила ему, что его друзья — её друзья и что она охотно пойдёт с ним. Отец Антоний и Элеонора вымазали свои тела какой-то мазью с острым и крепким запахом. Головы у них закружились, и они потеряли сознание.
Когда они очнулись, они уже были далеко от дома на высокой, голой горе. Была ночь, и яркой цепью пылали костры.
Бесконечные вереницы существ в дикой пляске мчались вокруг.
Все кричали неистово, смутно доносились слова:
«Вакум, вакум, авакум!»
Среди костров царило беспокойство полное. Все бегали, все суетились. Вот зашумели голоса, как осенние листья, гонимые ветром:
«Грядёт!! Грядёт!!»
Сверху, из тёмных, нахмуренных небес, как буря, спускался огромный Крылатый Козёл. В передних лапах держал он скрижали с дьявольскими заповедями. Скрижали светились рубиновым светом. Грянул дикий вопль радости.
Когда Козёл спустился на землю и сел на огромную, чёрную скалу, все столпились к нему и стали по очереди целовать его правое копыто. Торжественно гремел сатанинский хор…
Большая голова отца Антония решила, что ничего не значит поцеловать копыто большого Козла. Ведь душа, как ему казалось, тут ни при чём.
Он подошёл к Козлу и благоговейно поцеловал его копыто. Козёл открыл рот и, как гром, зарокотали слова:
«Ты мой, и мой из первых званных!!»
Одна Элеонора не стала его целовать. Она любила одного отца Антония — Козла после него она целовать не могла.
Ярче вспыхнуло пламя костров. Кровавый блеск разлился вокруг. Тут и там, со всех сторон, в багровых дымах, мелькали полускелеты-полулюди. Они взмахивали руками и неистово подпрыгивали. Воздух наполнился зловонием. Вот забегали между ними маленькие чёрные козлята. Со свистом и гиканьем рассекая воздух, прилетали целые толпы молодых и старых женщин. Они сидели на мётлах, скамьях, ухватах, иные на чёрных кошках. Кошки жалобно мяукали, и шерсть их стояла дыбом. Женщины соскакивали с них и стремглав кидались в объятья зловонных полускелетов и маленьких козлят.
Странны и безумны были их сближенья, и их ласки были попранием естества.
От бешеных поцелуев, страстных стонов, топота пляски воздух становился тяжёлым, как свинец, и сковывал весь этот водоворот в одно плотное, тяжело вздрагивающее тело.
В липком мраке, в клубах бурого дыма уже не было видно ничего.
Только зловещие молнии иногда пронизывали этот ком существ.
Но выше всех, выше шума, страсти и зловещих молний сидел одиноко большой Козёл — и он был печален…
Отец Антоний и Элеонора не принимали участия в этом общем восторге. Они и большой Козёл, — трое во всём многочисленном собрании, — не принимали участия в общем безумстве, в радостях тела.
Элеонора испуганно молчала. Душа её стала быстро наговаривать её красивой и слабой головке странные мысли. Они её сильно измучили и вконец обессилили. Она стала просить отца Антония вернуться домой. Он согласился, и через несколько минут забвения они уже были дома.
Дни проходили за днями. Элеонора стала заметно бледнеть. Душа её не давала ей покоя. Странное и нелепое нашёптывала ей душа. По временам ей казалось, что она-то и есть святая, а отец Антоний — великий грешник, продавший свою душу Дьяволу. Это её сильно беспокоило. Она боялась, что после их смерти она может попасть в рай, а он в ад. Расстаться с ним она никогда не хотела.
Дни шли за днями. В её душе рос холодный ужас. Надо было на что-нибудь решиться. Надо было погубить себя, чтобы никогда не расставаться с отцом Антонием. Но как это сделать? Любя Антония, не могла она и Козла любить, и ему поклоняться, и целовать его.
Дни шли за днями. Каждая минута была дорога. Ведь ночь-старуха не дремлет и зорко караулит души живых!
* * *
И вот пришла она, тихая ночь, в бархатно-чёрном покрове. Тихо ступала она по полям и лесам и тихо подкрадывалась к домику отца Антония. Слыша её шаги, люди испуганно выглядывали из окон и, никого не видя, говорили взволнованным шёпотом:
«Это так!! Никого нет!! Это показалось!! Это ветер!!»
«Ну, а если вправду кто-нибудь прошёл?!!..» — настаивал какой-нибудь безумец.
Но никто не отвечал ему, и только плотнее запирались ставни…
* * *
Перед отцом Антонием горела свеча. Он сидел за столом и вырезывал ножом из дерева статуэтки святых. Он любил это занятие. Дверь скрипнула. Вошла Элеонора, бледная, трепетная. Она подошла к Антонию и страстно прижалась к нему.
Потом ещё и ещё раз. Вот прильнула и замерла…
Когда она отошла от него, тихо откинулся он на спинку стула и свесил голову назад. Из его горла текла широкая струя чёрной крови…
Элеонора стояла и смотрела на него без слов.
Белая статуэтка Богоматери была в кровавой, ярко-алой мантии. Но лицо осталось белым.
Тихо падали слова:
«Теперь я такая же грешная, как ты, и пойду с тобою в ад. И мы не расстанемся никогда, никогда…».
* * *
Несколько месяцев спустя на городской, людной площади, под шумные крики толпы, палач рубил большим топором красивую, маленькую голову Элеоноры…
* * *
В далёком царстве света, где всё взвешивают, всё понимают и всех беспредельно любят, шло великое ликование.
Две души, освобождённые от земных оков, наконец вспомнили то, что забыли на земле…
О НЕЙ
В эту ночь было темно, — темно.Я был забыт — один.На меня глядело окноИ ряд небывалых картин.
Говорил я сам с собой, — с собой.Я думал, мечтал об ней:Был свод небесный тогда голубой,А теперь я среди теней.
И мечтать я как-то устал, — устал.Я забылся в глухой темноте.Кто-то тихо меня ласкал,Наклонялся к моей мечте.
Загоралась мечта за мечтой, — мечтой,И плыла в беспредельный простор:Я мечтал всё об ней, об той —И по мраку скользнул метеор…
И тогда, о, тогда я узнал, — узнал,Что скоро, что скоро я с ней,Что поставил я ей пьедесталМежду светом и царством теней.
Что я буду мечтать без конца, — конца,Между светлыми духами снов,Что мы станем у трона Творца,И будем стоять без оков.
Малаховка 1904. Лето
НА СКАЛЕ
Весь закованный в стальОн стоял на вершине скалы.Но выше его клекотали орлыИ взор устремляли в тревожную даль,В низинах карлы плелись,Рубили холодный гранит,Угрюмо взирали на высьИ пот утирали со старых ланит.
Он клёкотом кликнул орлиным,К себе призывал…В воздухе синемГолос дрожал…Но карлы не шли.Ответили смехом.Ответы их эхомДо выси дошли!И он задрожалИ угрюмо поник:Теперь он знал,Что он старик.
Но спустились орлыК его ногам.У подножья скалыКлекотали там…
ДЕДУШКА
