подменыш эльфячий, да и сожрет нас всех, как вырастет-то?.. Кому он нужон-то? Кому какое дело, что я дома с ненужной тварью делаю? С него толку, к примеру, меньше, чем с козла, а позору не оберешься.
– Я вижу, что ты искренне не понимаешь, какой ужасный грех совершил. – Помолчав, произнес принц Элодисский. – Казнить тебя – все равно, что убить неразумную тварь. Но и позволить тебе жить среди нормальных людей, которые могут пострадать от твоей неразумной жестокости, я тоже не могу. Ты приговариваешься к заточению в подземельях Хефлинуэлла. Дверь в твою камеру замуруют навечно, а еду и воду будут подавать раз в три дня через маленькое отверстие.
– Я хотел бы добавить кое-что. – Вмешался его высокопреосвященство. – Нельзя лишать даже такого, как он, возможности осознать свой грех и раскаяться. Чтобы когда-нибудь этот человек все-таки осознал, что содеял, я предлагаю вместо хлеба и иной еды давать ему тушку обгорелого животного. Пусть это будет его единственной едой.
При этих словах Гэбриэла, молча присутствующего здесь же, передернуло, он отвернулся, зажмурившись и сглатывая. Щербатый открыл рот.
– Это как же?! – Изумленно вопросил он, переводя взгляд на каждого присутствующего. – Как же… навечно… за что?!
Он словно очнулся, ловя взгляды его высочества, герцога, кардинала, стражников – и не встречая в них ни понимания, ни сочувствия, только лед, либо отвращение. Вообще-то, он лукавил – он отлично понимал, что сотворил, и сильно струхнул, протрезвев, потому и выбрал вот такую позицию: я дурак, что с меня взять? Но такого приговора он не ожидал. Вопил и умолял он так натурально и жалостливо, что даже Гэбриэл испытал какую-то брезгливую жалость, и тут же зло выругал себя за нее. Мальчик тоже кричал. Но сострадания не дождался.
Закрутив с Зябликом, Вепрь повеселел и успокоился, и выздоровление пошло быстрее. Скоро он уже выходил на солнышко и оглядывался по сторонам, удивляясь месту, в котором находился теперь. Это уже был не скрытный лагерь с палатками и шатрами, а настоящий поселок, населенный, о диво, почти одними полукровками. Которые, как ему сразу же пояснила Зяблик, себя так не называют.
– Мы квэнни. – Гордо сообщила она. – Нам не нужны ни люди, ни эльфы, мы сами по себе.
Это Вепрь понимал и одобрял. Он и сам не любил ни тех, ни этих, не видев в жизни ничего хорошего ни от тех, ни от других. А поселок, который назывался Светлое, ему понравился. Дома большие, многие еще строятся, есть каменные, но большинство деревянные, с большими окнами, глухих заборов нет, зелени много. На короткой главной улице, всего-то в шесть достроенных и восемь начатых домов, очень чисто. Сама улица вымощена по-эльфийски, очень плотно и аккуратно, с канавками вдоль мостовой для стока воды. В трех боковых переулках – перелазы, чтобы коровы и телята не забредали на чистую улицу, за оградами – сады, молодые, но уже плодоносящие. За поселком – огромная водная гладь, но не море, Вепрь у моря жил и знал морской запах и морские волны.
– Не боитесь, что вас этот, Бекстрем, найдет?
– Бергстрем. – Поправила Зяблик. – Нет, не боимся. Он сюда не сунется, это эльфийская земля.
– А эльфы как вас сюда пустили?
– А они и не пускали. – Зяблик весело подмигнула ему. – Это домен Вэлери Ол Таэр, племянника правителей. Это он нас сюда пустил. Он квэнни, как и мы. Все левобережье Каяны и озёра Коней ему принадлежат, он местный сеньор. А мы как бы его вассалы.
– Че, служим ему, что-ли? – нахмурился Вепрь.
– Не то, чтобы… платим ему налог за землю, и если что, собираем ополчение. Пока, правда, не приходилось, но если придется, выступим за него. Смотри, – девушка привела его на окраину поселка, толкнула жердь, вместо ворот прикрывающая вход на огороженный простым плетнем участок, заросший малиной, ромашками и донником. – Это моя земля.
– Прямо твоя? – Хмыкнул Вепрь, озираясь.
– Прямо моя. – Гордо сообщила Зяблик. – Я за нее налог плачу.
– И че с нею делать будешь?
– Дом построю. – Кокетливо пожала плечиком Зяблик. – Вот выйду замуж… С мужем дом построим, смотри, какой вид красивый! Зеркальное как на ладони!
– За кого ты замуж собралась? – Сильнее насупился Вепрь. Зяблик вздохнула.
– Кто позовет. – Отвернулась. Тяжело с ним. Красивый, сильный, с немного мрачным, и в то же время чуть насмешливым взглядом глубоко посаженных серых, но ярких глаз, с чувственным жестким ртом и упрямым подбородком с ямочкой, с роскошной фигурой, Вепрь поразил ее воображение мгновенно. Он казался ей даже более мужественным и привлекательным, чем Ворон. Но характерец у него… Сова считала, что он тупой и злобный, как настоящий вепрь, Ворон отзывался более осторожно: говорил, что у многих из них жизнь такая была, что нечего удивляться странностям в поведении и характере. Взять хоть Конфетку – более странной девушки еще поискать! Но это не ее вина. И Зяблик в это верила, и готова была терпеть все странности. Но порой ей казалось, что ее герой и вправду… несколько туповат. Вот сейчас, например. Что бы ему не сказать, что он и сам готов на ней жениться? Ведь обиделся же, и ревнует, явно ревнует!
– А деньги на налог где берешь? – Вместо романтического предложения поинтересовался он.
– Где все. – Вновь дернула плечиком Зяблик, решив не обижаться. – С налетов. Есть те, кто работает здесь, мы оружие хорошее куем, броню кожаную отличную делаем. В Свободном даже ювелиры есть. Но я не люблю мастерить, это не мое. – Она нарвала ромашек, принялась плести из них пышный венок.
– Ладно. – Вепрь подумал. – А я?
– Что – ты?
– Я с чего живу? Ну, налог за меня, все такое…
– Ты сейчас живешь у меня. – Пояснила Зяблик. – А налог не платишь, пока не с чего, Ворон общак держит для таких. Ну, у нас десятая часть добычи как бы в общак идет. Для тех, кто ранен, или выкупить кого, или помочь с чем… Мы же здесь все, как ты.
– В смысле?
– Ну… кто сбежал, кого отбили у торговцев живым товаром, кого из борделей вытащили. Кого, как Конфетку, и вовсе из угольной ямы освободили… Ворон специально отыскивает квэнни по всему Междуречью и даже из-за Фьяллара.
– А ты? – Спросил Вепрь, прислонившись к плетню и наблюдая за нею.
– Я в борделе была. – Просто ответила Зяблик. – С восьми лет. В Гармбурге. Пять лет назад Ворон меня нашел и забрал. Здесь почти все девчонки через это прошли. Потому мы и не любим, когда нас пытаются использовать. Мы теперь свободные, как Птицы. Понял?
– Понял. – Помедлив, ответил
