— Я тоже сегодня много чего наговорила. Кажется, я сказала все, кроме…
— Это правда. Ты еще ни разу мне об этом не сказала. Ты всегда находила для этого какие-то другие слова. И я их, наконец, хочу услышать.
— Я тебя люблю.
— Очень мужественный поступок. Хотя мне пришлось выдирать их из тебя, как пробку из бутылки. И почему так трудно произносить эту простую фразу? Я — личное местоимение, именительный падеж; ЛЮБЛЮ — глагол, действительный залог, означает… По принципу мистера Сквиерса, идем в постель и будем изучать его значение.
Окно в гостиной все еще было открыто. Для конца октября воздух был необычайно теплым и спокойным. Где-то совсем рядом кот — наверное, тот самый, Рыжий — замяукал требовательно и пронзительно. В темноте Питер подошел к подоконнику, его рука наткнулась на каменное пресс-папье. Он хотел получше его рассмотреть, но передумав, разжал пальцы.
— Кто я такой, — вслух сказал он, — чтобы бросать камни в других смертных?
Он зажег свечу, потушил лампы и пошел наверх.
Глава XIX Колючее чудовище
— Питер, что тебе снилось сегодня утром? Ты меня напугал.
Он еще не совсем проснулся и смотрел на нее непонимающим взглядом.
— О, Боже мой! Неужели опять? Я думал, что перестал разговаривать во сне. Скажи, что я говорил. Можешь меня не щадить, начинай с худшего.
— Я не поняла, что ты говорил. Но мне показалось, как бы это помягче сказать, что тебя что-то беспокоит.
— В миленькую компанию ты попала, — горько сказал он. — Я знаю. Мне и раньше об этом говорили. Отличный сосед по постели. Пока не засну. Я обычно старался не рисковать, но всегда надеешься, что все как-то обойдется. В будущем буду вовремя убираться.
— Не будь идиотом. Ты успокоился сразу, как только я тебя обняла.
— Да, так и было. Теперь я вспоминаю… Нас было пятнадцать. Мы шли по палящей пустыне, и все были скованы цепью. Вокруг были какие-то огромные колючие растения. Я должен был то ли что-то сказать, то ли сделать — не помню — но мне мешала цепь. Рот был полон песка, а вокруг летали огромные мухи. Мы были в синей форме и должны были идти дальше… — Он замолчал. — Не знаю, почему синяя форма — это всегда ассоциируется с войной. Но рассказывать кому-то свои сны — крайняя степень эгоизма.
— Расскажи дальше. Мне очень интересно. Очень запутанный сон.
— Да, запутанный… Наша обувь была совсем разбита… Когда я посмотрел вниз, то увидел свои ноги, они были совсем черными от цепей. Мы страшно устали. Да, именно так. Очень похоже на эту балладу. Только было жарко, и над нами свинцовое небо. И мы знали, что конец пути будет ужаснее, чем его начало. И все это было по моей вине, потому что я что-то забыл.
— Что было дальше?
— Дальше ничего не было. Ты обняла меня, как будто пошел дождь, и я увидел букет белых хризантем… Думаю, это какие-то давние впечатления, вытесненные в подсознание. Но самое интересное, что я действительно что-то должен вспомнить. Когда я проснулся, мне это почти удалось, но сейчас я опять все забыл.
— Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь, если только не будешь из-за этого переживать.
— Хорошо бы. Потому что сейчас я чувствую какую-то непонятную вину… Да, Бантер, что там? Почта? Боже всемогущий, что ты там принес?
— Ваша шелковая шляпа, милорд.
— Шелковая шляпа? Не смеши меня, Бантер. Зачем она здесь, в деревне?
— Сегодня утром похороны, милорд. Я подумал, что ваше сиятельство решит присутствовать. Молитвенники в том же ящике, что и ваш черный костюм.
— Но разве я не могу пойти на деревенские похороны без траурного костюма и этой шляпы? Разве нельзя надеть что-то другое?
— В сельских общинах очень трепетно относятся к традициям, милорд. Но, конечно, это, как ваше сиятельство захочет. За мебелью приехали два фургона, а старший инспектор Кирк внизу разговаривает с мистером Макбрайдом и мистером Соломоном. С разрешения вашего сиятельства я мог бы послать машину в Броксфорд и заказать две походные кровати и чайник.
— Питер, — Харриет, разбиравшая почту, посмотрела на мужа, — здесь письмо от твоей матери. Она говорит, что возвращается домой. Охота не состоялась, Джеральд и Хелен едут на выходные к лорду Эттенбери. И она спрашивает, не хотим ли мы приехать к ней на пару дней. Она считает, что нам нужны перемены и что нам нужно отдохнуть. Не друг от друга, как она пишет, а от того, что называют домашним хозяйством.
— Моя мать — выдающаяся женщина. У нее удивительная способность попадать в яблочко. Особенно если учесть, что все свои выстрелы она обычно делает наугад. Домашнее хозяйство! Из домашнего хозяйства у нас, похоже, остаются голые стены.
— Что ты думаешь о ее предложении?
— Решай сама. Нам все равно нужно куда-нибудь на время выехать, если только ты не предпочтена походные кровати и чайник, которые нам так настойчиво навязывает Бантер. Но вряд ли разумно рассказывать свекрови о том, что у нас с первых дней начались трудности.
— Бывают свекрови и Свекрови.
— Ты права. Тебе ведь не нужно встречаться с тем свекровями, а это существенная разница. Мы веера» но собирались рано или поздно ее навестить.
— Я бы поехала, Питер.
— Отлично, значит, ты поедешь. Бантер, пошли ее милости телеграмму. Мы приедем сегодня вечером.
— Хорошо, милорд.
— Он, похоже, очень обрадовался, — сказал Питер, когда Бантер вышел. — Ему, конечно, жаль бросать расследование, но походные кровати способны сломить даже его дух. В некотором роде я даже благодарен мистеру Соломону за то, что он ускорил события. Мы не бежим с поля боя, мы отдаем приказ отступить и поэтому можем удалиться со всеми военными почестями. — Ты действительно так думаешь?
— Я так думаю. Да, именно так.
Харриет посмотрела на него и вдруг расстроилась, потому что подумала, что он давно этого хотел.
— И ты никогда больше не захочешь сюда вернуться?
Он тяжело вздохнул.
— Не знаю. Я чувствую, будто меня засунули в ореховую скорлупу… если это, конечно, не из-за моего плохого сна. Но ему всегда будут сниться в этом доме плохие сны, пока над ним будет висеть тень неудачи… Он перевел разговор: — Что еще пишет мама?
— Больше никаких особых новостей. Конечно, ей ужасно жаль, что все так случилось в нашем доме. Еще она нашла нам парочку хороших служанок. Они смогут начать в ноябре. Повесили люстру, специально закрепили все хрусталинки, чтобы не звенели. Приобрели рояль. Озирис во вторник поймал мышку, принес в спальню Фрэнклин и положил в ее тапок. У твоего племянника Джерри были небольшие разногласия с полицией, но он объяснил, что был на свадьбе у своего дяди и отделался штрафом и предупреждением. Вот, пожалуй, и все. Остальное о том, что мне пора подарить тебе милую крошку и что не так уж плохо, что мы начали свою жизнь с такой широкой известности.
— Может, она и права. Очень рад, что она прислала такое милое письмо. Кстати, вот тебе записка от дядюшки Пандаруса, я имею в виду дядю Пола. Он вложил ее в письмо для меня. С нетерпением ждет когда мое увлечение, которое он называет «дикими оргиями ума» не позволит мне долго киснуть без работы в глуши. Только дядюшка Пандарус мог вложить в свои добрые советы столько цинизма.
— В моей записке тоже много добрых советов, но они совсем не циничные.
На самом деле мистер Делагардье писал:
«Моя дорогая племянница,
надеюсь, что мой совершенно невозможный, но в общем и целом терпимый племянник наполняет твою чашу вином жизни. Могу ли я, старый человек, который знает его, как никто другой, напомнить: это вино для него — хлеб насущный? Думаю, ты достаточно разумна, чтобы не обижаться на cette franchise. Мой племянник — дитя неразумное, вернее, он разумен, но не в общепринятом смысле этого слова…»
Питер усмехнулся.
— Я не спрашиваю, что он тебе написал. На все советы дяди Пола нужно смотреть с позиции его времени. Он, например, до сих пор считает меня романтиком, что здорово действует на мои крепкие нервы и глубоко реалистичный ум.
Питер с усмешкой отложит свое письмо в сторону и спросил:
— Ты пойдешь на похороны?
— Наверное, нет. У меня нет черного платья, которое подошло бы к твоей шелковой шляпе. Я лучше останусь здесь и присмотрю за всеми этими Соломонами и Макбрайдами.
— Это мог бы сделать и Бантер.
— О, нет! Он так мечтал побывать на этих похоронах. Я только что видела, как он начищал свой телок. Ты уже спускаешься?
— Не сейчас. Я получил письмо от агента. Мне нужно его просмотреть. Я думал, мне удалось подчистить все дела до свадьбы, но нашелся один арендатор, который портит всем нервы. И Джерри вляпался в историю с женщиной. Ему очень неловко меня беспокоить, но у ее мужа в глазах загорелся шантажистский огонек, и, Боже мой, что же ему теперь делать?
— Боже всемогущий! Опять этот мальчишка!
