— Хорошо, миледи.
Кратчли вышел, так и не взяв то, за чем пришел, а Харриет вернулась в гостиную. С какой-то жалостью она вынула аспарагусы и кактусы из кашпо и собрала их в маленькую грустную клумбу на полу. Она всегда была равнодушна к этим цветам, но сейчас они пробудили в ней сентиментальные воспоминания: они говорили о них с Питером. Харриет подумала, что совершенно потеряла голову из-за Питера, раз может грустить над каким-то кактусом только потому, что он на него посмотрел. Она представила себе Питера, и ее захлестнула теплая волна. Конечно, она была вчера последней дурой, но все-таки они предназначены друг для друга самой судьбой.
— Ну и замечательно, — вслух сказала Харриет. — Пусть я потеряла голову. — Она погладила пушистую веточку аспарагуса и поцеловала ее. — Но, — весело сказала она кактусу, — тебя я целовать не буду, во всяком случае, пока ты не побреешься. — В окне неожиданно появилась чья-то голова и уставилась на нее.
— Извините, миледи, — сказала голова. — Та коляска во дворе — ваша?
— Что? О Боже, нет, — сказала Харриет, — это прежний владелец на какой-то распродаже купил.
— Я так и думал, миледи, — сказала голова — очевидно, Джека — и исчезла.
Ее одежда была уже собрана. Когда Питер писал письма, Бантер поднялся наверх и обнаружил, что Харриет безуспешно сражается с оранжевым платьем. Несколько мгновений он задумчиво за ней наблюдал, а потом предложил свою помощь. С огромной благодарностью Харриет протянула ему оранжевого монстра. Интимная часть ее вещей была, естественно, уже упакована ею самой. Хотя, когда Харриет позже распаковывала белье, ее удивила собственная аккуратность и обилие оберточной бумаги.
В любом случае, все было собрано.
В гостиную вошел Кратчли. Он держал в руках поднос с бокалами.
— Я подумал, может, вам это еще понадобится, миледи.
— О, спасибо, Кратчли. Как хорошо, что вы об этом вспомнили. Конечно, еще понадобится. Поставьте, пожалуйста, на стол.
— Да, миледи. — Кратчли не спешил уходить.
— Тот парень, Джек, — помолчав, вдруг сказал он, — спрашивает, что делать с банками и бутылками.
— Скажите ему, пусть все пока остается в подвале.
— Он не знает, какие из них ваши.
— Все банки и бутылки с этикетками «Фортнум и Мейсон». Все остальное — Ноукса.
— Хорошо, миледи… Могу ли я спросить, вы и его сиятельство еще вернетесь сюда?
— Да, Кратчли, конечно, вернемся. Ты спрашиваешь из-за работы? Мы уедем, пока дом не приведут в порядок, а потом вернемся обратно. И мы бы хотели, чтобы ты и дальше занимался садом.
— Спасибо, миледи. Очень хорошо, — наступила неловкая пауза.
— Извините меня, миледи. Я вот думал, — он неловко мял шляпу в руках, — мы с Полли Мейсон собираемся пожениться, не мог бы его сиятельство… Мы собирались купить гараж, но мои сорок фунтов пропали… Если бы его сиятельство смог занять нам денег, мы бы все вернули честь честью…
— Понимаю, Кратчли. Но я вам ничего не могу сказать. Вам нужно поговорить об этом с милордом.
— Да, миледи… Но, может, вы замолвите за нас словечко.
— Я подумаю над этим.
Как бы Харриет ни старалась держать себя в руках, она сказала это ледяным тоном. Ей очень хотелось спросить: «Почему бы вам не попробовать занять деньги у мисс Твиттертон?» С другой сторон» в его просьбе не было ничего необычного, ведь Кратчли не знал, что она так много о нем знает. Разговор был окончен, но молодой человек все не уходил, Я этому она обрадовалась, услышав, что к дому подъехала машина.
— Они вернулись. Быстрее, чем я ожидала.
— Похороны никогда не бывают долгими, миледи.
Кратчли еще немного помялся у двери и вышел.
Приехало довольно много народа. Если они все приехали в «даймлере», то это было забавное зрелище. Но нет, она увидела викария, значит, кто-то ехал в его маленькой машинке. Викарий был в сутане, в одной руке он держал молитвенник, другой поддерживал мисс Твиттертон. Харриет подумала, что по сравнению с вчерашним днем она выглядит гораздо лучше. Хотя глаза ее были красными, и маленькая ручка в черной перчатке судорожно стиснула носовой платок. Наверное, то, что в прошедшей грустной церемонии она была вторым по значимости лицом, вернуло ей потерянное самоуважение. Следом шла миссис Руддл. Ее старомодный пиджак довольно странного фасона был расшит большими блестящими бусинами, перышки на шляпке трепетали даже веселее, чем на дознании. Ее лицо сияло. Больше всех соответствовал моменту Бантер. В руках он держал целую стопку молитвенников с траурным котелком наверху. Лицо Бантера было таким сдержанно-печальным, что именно его можно было принять за ближайшего родственника усопшего. Процессию завершал Пуффетт в неопределенного возраста и цвета Рабочей куртке, надетой поверх кипы свитеров. Харриет была уверена, что он надевал эту куртку в день собственной свадьбы. Вместо скромного котелка, в котором он появился в первый день их знакомства, Пуффетт надел очаровательное нечто, которое, скорее всего, носил его дедушка на заре текущего столетия.
— Наконец-то вы вернулись, — сказала Харриет.
Она поспешила навстречу мисс Твиттертон, но по пути ее перехватил муж. Питер был в приподнятом настроении, видимо, благодаря чувству выполненного долга. Грустное впечатление, которое производили его траурный костюм, черный шарф, строгое пальто и темный зонт, несколько смягчалось лихо сдвинутой набок шляпой.
— Привет, привет, привет, — весело пропел его сиятельство. Он поставил в угол зонт, мягко улыбнулся и с удовольствием снял, наконец, ненавистную шляпу.
— Проходите, пожалуйста, садитесь, — сказала Харриет, подавив смех. Она усадила мисс Твиттертон, взяла ее маленькую ручку и тихонько ее пожала.
— Иерусалим, счастливый дом! — его сиятельство окинул взглядом владения и с чувством провозгласил: — И это прекраснейший из городов? Схватить грабителей! Вперед, сыны Израиля! Вперед, колесницы и всадники!
Харриет уже было знакомо это его неуравновешенное состояние, которое обычно следовало за посещением похорон и других печальных мероприятий. Поэтому она строго сказала:
— Питер, возьми себя в руки. — Потом поспешила к мистеру Гудекеру: — На похоронах было много людей?
— Очень много, — ответил викарий. — Так много, что я и не ожидал.
— Это так трогательно, — всплакнула мисс Твиттертон. — Последняя дань уважения бедному дяде. — Ее личико раскраснелось, она стала почти хорошенькой. — Целое море цветов! Шестнадцать венков, включая ваш прелестный веночек, дорогая леди Вимси.
— Шестнадцать! — сказала Харриет. — Подумать только! — Она почувствовала нечто, похожее на удар в солнечное сплетение.
— И такой великолепный хор! — продолжала миссис Твиттертон. — Такие трогательные гимны. И дорогой мистер Гудекер…
— И чудесная проповедь. Слова святого отца, — перебил ее Пуффетт, — если можно так выразиться, сэр, шли от сердца к сердцу.
Он достал огромный красный носовой платок в белую клетку и шумно высморкался.
— Да, — согласилась миссис Руддл, — все было великолепно. Я никогда не видела таких трогательных похорон, а я не пропустила ни одни похороны в Пэгглхэме за сорок лет.
Мистер Пуффетт подтвердил. Харриет улучила момент и тихо спросила Питера:
— Неужели мы послали венок?
— Бог его знает. Бантер, мы посылали венок?
— Да, милорд. Из лилий и белых гиацинтов.
— Лучшего и придумать нельзя было.
— Спасибо, миледи.
— Приехали абсолютно все, — сказала мисс Твиттертон. — Доктор Крейвен, мистер и миссис Совертон, Дженкинсы из Броксфорда и тот странный молодой человек, который нам сообщил, что у дяди финансовые проблемы. А мисс Грант привела школьников с белыми цветами…
— И полиция в полном составе, — добавил Питер. — Бантер, я вижу здесь бокалы. Налей нам чего-нибудь.
— Хорошо, милорд.
— Боюсь, что бочку с пивом уже увезли, — сказала Харриет, сочувственно посмотрев на Пуффетта.
— Очень жаль, — сказал Питер. Он снял черное Пальто, и вместе с ним сбросил с себя последние остатки траура. — Ладно, Пуффетт, думаю, один раз можно попробован, и пиво из бутылки. Открыть для себя, как говорится, что-то новенькое. Рассказывают, что Исаак Волтон как-то ловил рыбу на берегу…
Но закончить ему не дали. Грохоча тяжелыми башмаками, из спальни вышли Билл и Джордж. У одного в руках были большое зеркало и кувшин, другой нес букетик зубных щеток, бритв и расчесок. Они явно обрадовались, увидев в комнате такую большую компанию. Джордж, безошибочно определив, кто здесь главный, подошел к Питеру.
— Извините, босс, — сказал Джордж, неопределенно махнув букетом в сторону спальни, — там все эти лезвия и серебряные расчески…
— Тише, — сурово провозгласил его сиятельство, — поспешишь — людей насмешишь. — Он аккуратно сложил пальто и повесил Джорджу на протянутую руку. Туда же последовали шарф, шляпа, немного места осталось и для зонта. — Идите в коридор, найдите там дверь и спросите у нашего человека, что здесь чье.
