Пленник в последний раз дёрнулся и обмяк. Лешая разжала все пасти и позволила Мецу осесть на припорошенную снегом землю, а затем перевела взгляд в сторону, где за снежной пеленой уже виднелись опоры надземных железнодорожных путей. Вьюга утихла, но белые хлопья замёрзшей воды всё ещё спускались с небес в явном намерении укрыть мир толстым, немного колючим белым одеялом, дарующим уют и умиротворение.
Броня всё гадала, отчего же погода вновь так сильно изменилась? Чьей воле она была послушна? Это оригинал так разозлилась, а затем, осознав проигрыш, решила больше не беспокоиться? Или же воля копии оказалась сильнее? Быть может каждая из них влияла на небеса в примерно равной мере?
Они связаны? Насколько?
— Слышишь меня, Лешая? — обратилась девушка в пустоту, не будучи окончательно уверенной в том, что слова, произнесённые здесь и сейчас достигнут-таки ушей той, кому предназначены. — Ты, наверное, думаешь, что я обязана сдаться? Ради общего блага? Уступить, едва лишь осознала, что являюсь копией? Фальшивкой? Ты… веришь, что я так сделаю?
Уголки губ слечны Глашек начали свой путь к ушам, обнажая зубы в хищной недоброй улыбке.
— А вот ничего подобного, курва! Это сейчас я — фальшивка, но я пройду тот путь, что сделает меня твоей улучшенной версией! Ты устареешь! Ты уже устарела! — девушка спрятала пистолет в кобуру и подняла к небу выставленный средний палец. — Катись к Лешей! Ты — никто! Ты — сдалась! Твой разум посыпался осколками и ты собрала из них лишь подобие соображалки! Тебе просто нечего мне противопоставить, кроме околобожественной силы! Я буду пытаться! Вновь и вновь! Раз за разом! Пока одна из версий меня не втопчет тебя в грязь!
Едва лишь Броня озвучила свою угрозу, как силы покинули её. Не в прямом смысле. Просто девушка вдруг осознала, что понятия не имеет, ради чего ей прямо сейчас всё ещё стоять на ногах, и колени тут же подкосились. Лешая плюхнулась в снег, устало поникла головой, а с губ сорвался нервный смешок, легко переросший в неконтролируемое нездоровое хихиканье.
На эти звуки, немного похожие на икоту, приползла Рояль. По поведению змеи сложно было сказать, захотела ли она просто сменить укрытие от холода на более надёжное, чем не способное поддерживать терморегуляцию укрытое невзрачными одеждами мёртвое тело, или же жаждала как-то успокоить хозяйку. Не имелось у рептилии выразительной мимики, несмотря на то, что разум её после магического изменения был больше похож на крысиный или собачий. Очередное порождение этого безумного мира, чьи тело и душа находились в мезальянсе.
Броня расшифровала появление питомицы так, как было бы более приятно человеку, давно уже оставившему позади грань нервного срыва, отлично отдавая себе отчёт, что с высокой долей вероятности пытается выдать желаемое за действительное. Девушка подхватила змеюку и прижала её к себе, осыпая тупоносую изумрудную морду рассеянными короткими поцелуями.
— Тварюга ты зелёная, только ты меня и понимаешь… ну, по крайней мере, ты талантливо делаешь вид, что понимаешь меня, а большего мне и не надо, чтобы поддерживать спасительный самообман.
Лешая прижалась щёчкой к голове Рояль и прикрыла глаза.
— Мы обязательно уйдём отсюда. Мне надо только немного отдохнуть. Самую малость. Потерпи. Побудь рядом: так я быстрее успокоюсь и не буду уже бросаться на всех вокруг, как дикий зверь. Знаю я, как любишь ты кусты в оранжереях храма… там ведь твоё место, Рояль. В кустах.
Девушка пыталась проанализировать своё состояние. Оно ощущалось, как более-менее стабильное. нервный тик заставлял подёргиваться лишь безымянный палец правой руки. Болела шея. Больше ничего. Остальное всё онемело, либо не было способно ощущать иных сигналов внешнего мира, помимо холода.
— Да, ты права, — обратилась Броня к Рояль, в очередной раз чмокнула змеюку в нос, и отпустила животину, позволяя той скользнуть под одежду. — Сейчас не время рассиживаться. Я так себе что-нибудь отморожу и тебя уморю. А кому оно надо? А никому не надо.
Лента боевого поводка вновь ожила и скользнула к наросту на груди, мешающему запахнуть пальто. Шёлк стал острым, как скальпель, да ещё и мелко вибрировал, что позволяло быстро расправиться с костью, не позволяющей прикрыть наготу: не то, чтобы девушка не могла себя согреть магией, но рассекать с голой грудью по улицам было, пожалуй, чересчур уж экзотичным способом произвести впечатление.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вот ещё! Челядь этого недостойна! Им уже предоставили огромную деревянную статую не совсем одетой Лешей! И этого им уже должно быть чересчур много.
— Ненавижу я реальность вот за такие шутки, — пробурчала некромагичка, отбрасывая в сторону костяное переплетение в виде хищной головы. — Вот как в кино? Победил герой врага, упал усталый наземь, а затем затемнение, и он уже дома здоровый или в больничке. Но в реальности не так! Нет, сэр! Тут надо подниматься и самой тащиться в безопасное место: ни тебе монтажа, ни захудалого фаст-тревела!
Броня запахнула одеяния и магией грубо сшила борта меж собой, чтобы они больше не пытались раскрыться в условиях отсутствия пуговиц.
— Всё самой, всё самой…
Глава 11. Из праха
1.
— Ты как себя чувствуешь?
Простой вопрос, заданный взволнованным девичьим голосом.
Любой другой человек на месте Даркена должен был бы обрадоваться тому, что за него беспокоятся. И особенно, что беспокойство это выражает рыжеволосая красотка высокого происхождения — единственный лучик света, ласкающий чувство прекрасного пана Маллоя в этих мрачных катакомбах, средь изуродованных тел людей и мутантов.
Вот только Дарк был не “любой другой человек”. Да и время для вопроса слечна Штернберк выбрала совершенно неудачное.
— Бесконечно глупый вопрос, Туна, — девушка уже успела вернуть пациенту дар речи, но голос звучал хрипло, неестественно. — Ты отлично знаешь, как я себя чувствую. Моё тело насквозь проморожено анестезирующим контуром. И я даже не способен впасть в депрессию или начать испытывать раздражение, потому что вся моя биохимия находится в принудительно-нейтральном, даже чуть “приподнятом”, состоянии, опять же твоими стараниями.
Даркен действительно не испытывал ни раздражения, ни злобы, ни печали. Внутри него плескалось нечто безликое, терпкое. В каком-то смысле даже пьянящее. Но по ощущениям оно всё же больше напоминало не вино, а скорей стремительно высыхающий сверхсладкий чай, в котором вязли практически все чувства и эмоции.
Вот только Фортуна обиделась. Возмущённо надув щёчки, она выпрямилась и от души засадила с ноги прямиком в пах пану Маллою. Тот лишь удивлённо поднял лысую надбровную дугу, прикрытую наскоро состряпанным эрзацем кожи.
— Знаешь, ты меня так напичкала болеутоляющими заклятиями, что я, наверное, не ощутил бы боли, даже если бы у меня там всё ещё была мошонка.
— Знаю! — обиженно ответила девушка, отворачиваясь и скрещивая руки на груди. — Потому и пнула! Даркен, я же переживаю, если это вдруг не очевидно! Вообще-то, ты в плену побывал! Над тобой издевались! После такого быстро зарабатывают ПТСР! И это в лучшем случае!
— СПГС, — поправил её молодой человек.
— ПТСР! Посттравматическое стрессовое расстройство! — возмущённо топнула ножкой некромагичка и обернулась через плечо. — Кто из нас лекарь? Ты или я? И что за СПГС такой?
— Синдром поиска глубинного смысла, — ответил Даркен. — Он останется при мне. А стрессовое расстройство мы сейчас купируем: пока внутри меня плещется твоё ядрёное успокоительное, я выжгу все особенно тяжёлые воспоминания, оставив только самое важное. Спокойно и без нервов. А вот с поиском глубинного смысла ничего поделать не получится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Молодой человек повернулся в сторону стоящего поотдаль молчаливого громилы и коротко кивнул ему, а затем поднял руки, чтобы “номеру три” было удобней облачать сюзерена в доспехи.
Маллой-младший собирался явиться подчинённым, как победитель. А победители идут своими ножками. Даже если появление на публике изрядно затянулось.
