– На моем месте так поступил бы каждый. Ничего особенного, – тихо сказал Кирицис и неожиданно для себя самого добавил: – Я сделал это ради вас.
Какие неосторожные слова!
«В следующий раз надо думать, что говорю», – выругал себя доктор, а вслух сказал:
– И ради всех, кто живет на этом острове.
Мария ничего не ответила, и Кирицис решил, что она, возможно, его не расслышала. Все так же молча они вошли в туннель – слышался лишь хруст гравия у них под ногами. Марии не было необходимости приглашать доктора к себе на кофе – о том, что он зайдет к ней перед больницей, они оба знали без слов, – но когда они прошли поворот туннеля, Кирицис сразу обратил внимание, что кое-что изменилось. От поворота не открывался, как обычно, вид на главную улицу поселка: напротив входа стояла толпа человек в двести. Встретить доктора пришли все колонисты, способные выйти из дома. Кирицис увидел детей, молодежь, укутанных в теплые вещи стариков с палочками и на костылях: несмотря на холод, эти люди собрались у стены, чтобы выразить ему свою благодарность. Когда доктор появился из туннеля, раздались аплодисменты, и он замер, захваченный таким приемом врасплох. Когда овации стихли, вперед вышел Пападимитриу.
– Доктор Кирицис, – сказал он, – от имени всех обитателей Спиналонги я хотел бы поблагодарить за то, что вы совершили на прошлой неделе. Мы хорошо понимаем, что вы спасли нас от вторжения, а вполне вероятно – от увечий и смерти. И пока живы, мы не забудем вашего мужества.
В Кирициса впились сотни внимательных глаз: все ждали ответа.
– Вы имеете такое же право на жизнь, как любой другой человек на Крите и в мире, – сказал он. – И я сделаю все, что в моих силах, чтобы не дать уничтожить это место.
Вновь раздались аплодисменты. Когда они стихли, островитяне стали расходиться по своим делам. Устроенный прием поразил Кирициса, но он был рад, что больше не находится в центре всеобщего внимания. Он двинулся дальше по улице.
– Позвольте проводить вас до больницы, – сказал Пападимитриу, который понятия не имел, что своим присутствием он лишает доктора драгоценных минут в обществе Марии.
Завидев толпу, девушка сразу поняла, что сегодня Кирицис не зайдет к ней: это выглядело бы нарушением неписаных законов. И теперь, проводив доктора Кирициса взглядом, Мария вернулась домой. В центре кухонного стола уже стояли две чашки. Наполнив одну из них, девушка села за стол и, сделав глоток, обратилась к воображаемому собеседнику:
– Что ж, доктор Кирицис, вот вы и стали героем!
В эту самую секунду Кирицис думал о Марии. Неужели ему придется целую неделю ждать встречи с ней? Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов…
Но долго размышлять об этом ему не дали: жизнь в больнице, как всегда, бурлила. Сегодня, как и ежедневно, необходимо было принять десятки больных, и Лапакис с Афиной Манакис не успевали все сделать сами. Поэтому они были очень рады любой помощи со стороны Кирициса.
– Доброе утро, Николаос! – с улыбкой приветствовал его Лапакис. – Так значит, самый лучший доктор на Крите стал святым покровителем острова Спиналонги?
– Кристос, да брось ты! – слегка смутившись, ответил Кирицис. – Ты прекрасно знаешь, что на моем месте каждый поступил бы точно так же.
– Знаешь, не уверен! Кто знает, чего можно ожидать от озлобленной толпы?
– В любом случае, это было неделю назад, – сказал Кирицис, ставя точку на этой теме. – Нам надо заняться текущими вопросами. Как дела у наших пациентов? Я о тех, кто принимает новое лекарство.
– Пойдем в мой кабинет, там я смогу дать тебе полный отчет.
На рабочем столе доктора Лапакиса лежала толстая стопка папок. Взяв верхнюю, он кратко описал другу и коллеге состояние пациента, после чего отложил папку и перешел к следующей. Проанализировав все пятнадцать, он подвел итоги:
– Таким образом, у большинства этих пациентов отмечаются признаки улучшения состояния, но не у всех. Я зафиксировал два случая активизации болезни: в первом случае температура тела больного повысилась до сорока градусов и оставалась на этом уровне почти всю прошедшую неделю, а во втором отмечались сильные боли. Афина говорила, что та женщина своими криками всю ночь не давала жителям острова уснуть. Пациентка постоянно спрашивает, почему, если ее руки и ноги потеряли чувствительность, она испытывает такую ужасную боль. И мне нечего ей ответить.
– Я немедленно осмотрю ее, но мне кажется, что лучшим выходом было бы прекратить терапию. Вполне вероятно, что мы можем стать свидетелями внезапного выздоровления, а сера способна навредить ее здоровью.
Просмотрев последние записи, врачи начали ежедневный обход. И почти в каждой палате им открывалось весьма мрачное зрелище. Один из пациентов, все тело которого покрылось гнойными нарывами, плакал от невыносимой боли, пока Лапакис обрабатывал его язвы трихлоруксусной кислотой. Другой молча выслушал советы доктора Кирициса по поводу того, как поступить с отмершими фалангами пальцев: лучшим выходом в данном случае была бы ампутация, причем ее можно было провести без обезболивания, поскольку руку пациент совсем не чувствовал. Третий больной заметно приободрился, слушая Лапакиса, который рассказывал, каким образом планирует выполнить пересадку сухожилия на ноге, чтобы пациент смог ходить. И у каждой койки врачи проводили что-то вроде мини-совещания с больным по поводу того, какие действия предпринимать дальше. Кому-то они назначали инъекции болеутоляющего, кому-то – иссечение язв…
Начали приходить первые амбулаторные пациенты. Некоторым требовалась только перевязка покрытых язвами ног, но приходилось выполнять и более сложные процедуры: в частности, одной женщине необходимо было сделать иссечение лепроматозного нароста в носу, после чего докторам с трудом удалось остановить кровотечение.
Прием длился до полудня, затем врачи начали осмотр пациентов, принимавших новое лекарство. Ясно было одно: после нескольких месяцев медикаментозного лечения состояние многих больных заметно улучшилось, в то время как побочных эффектов, которых так опасался доктор Кирицис, практически не было. Кирицис каждую неделю готовился к тому, что обнаружит симптомы анемии, гепатита или психоза, о которых так часто сообщали другие врачи, применявшие дапсон, но каждый раз с облегчением обнаруживал, что ничего подобного не наблюдается.
– Мы подняли дозировку дапсона с двадцати пяти до трехсот миллиграммов два раза в неделю, – сказал Лапакис. – Это максимум, который мы можем колоть нашим «подопытным кроликам», ведь так?
– Да, лучше не переступать этот порог, и раз уж такая доза дает результат, думаю, следует считать ее верхним пределом. Особенно если учесть, что пациенты принимают дапсон вот уже несколько месяцев. Согласно последним рекомендациям, прием дапсона необходимо продолжать в течение нескольких лет после того, как лепра переходит в неактивную стадию, – сказал Кирицис и, помолчав, добавил: – Это долгий путь, но если он ведет к исцелению, пациентам грех на что-то жаловаться.
– Может, пора начинать лечение следующей группы?
Лапакис был взволнован и охвачен нетерпением. Пока еще слишком рано было говорить, что пациенты первой опытной группы близки к излечению, – анализы с целью установить, присутствуют ли бациллы лепры в их организме, имело смысл сделать лишь через несколько месяцев. Однако доктор сердцем чувствовал, что после стольких лет несбывшихся ожиданий и надежд на появление лекарства они наконец-то достигли поворотной точки. Несколько десятилетий Лапакис работал без особой веры в лучшее, но теперь его тихое отчаяние сменилось уверенностью, что все будет хорошо.
– Да, смысла ждать нет. Думаю, следует как можно быстрее отобрать следующих пятнадцать человек. Как и в прошлый раз, основным критерием является хорошее состояние здоровья, – ответил Кирицис.
Он был готов на что угодно, лишь бы в этом списке оказалась Мария, но понимал, что оказывать на Лапакиса давление было бы крайним непрофессионализмом.
За считанные секунды мысли доктора Кирициса перешли с нового лекарства на Марию – он знал, что каждый день ожидания встречи с ней покажется ему веком.
В следующий понедельник на остров, как обычно, приехала Фотини. Марии хотелось рассказать ей о торжественном приеме, устроенном на прошлой неделе доктору Кирицису, но она поняла, что Фотини явно привезла с собой какие-то новости. И действительно, едва зайдя в дом Марии, подруга воскликнула:
– Анна беременна!
– Наконец-то! – сказала Мария, не знавшая, хорошей или плохой считать эту новость. – А наш отец знает?
– Нет. Неужели ты думаешь, что если бы он знал, то не сказал бы тебе?
– Наверное, сказал бы, – задумчиво ответила Мария. – А ты откуда узнала?
– Через Антониса, само собой. Все поместье уже несколько недель только об этом и говорит!
