Пожав руку князю, Герцог вошел в кассу, чтобы взять акции и положить туда расписку.
XIX
У Кейроля был вечер. Залы отеля па улице Тэбу были ярко освещены, в изобилии украшены цветами, роскошно убраны. Все это показывало заботливость хозяйки дома, умеющей принимать гостей. Приглашения были разосланы уже давно. Кейроль думал одно время отменить этот вечер, но боялся возбудить беспокойство. Как актер, накануне потерявший отца, а на другой день играющий в театре, чтобы не лишиться совсем своего заработка, так и Кейроль, взволнованный, смущенный и огорченный, давал у себя вечер с улыбающимся лицом, не желая причинить вред своим делам.
Вот уже три дня как положение финансовых дел было особенно натянутым. Биржевой оборот, на который рассчитывал Герцог, отправляясь втихомолку в Лондон, биржевики вскоре разгадали, понижения не последовало и все планы смелого финансиста рушились. Операция на весьма значительную сумму потребовала уплаты огромной разницы, почти равнявшейся сумме предлагаемого Герцогом барыша. Акции «Европейского Кредита» пошли на покрытие расходов. Это явилось почти разорением. Сильно встревоженный Кейроль требовал выдачи своих бумаг из кассы «Всемирного Кредита», но нашел только расписку, данную кассиру. Хотя операция была произведена совершенно неправильно, но банкир ничего не сказал. Со смертельной тревогой в душе, он отправился к госпоже Деварен, чтобы рассказать обо всем, что узнал.
Князь был в постели, сказавшись больным. Мишелина, находившаяся в полном счастливом неведении, благодаря заботам и надзору окружающих, ухаживала за мужем и втайне радовалась нездоровью, возвратившему ей Сержа. Панин, испуганный происшедшей неудачей, с лихорадочным нетерпением ожидал возвращения Герцога, а теперь, чтобы никого не видеть, решил остаться в постели.
Между тем Кейролю удалось проникнуть в его комнату. Этот прекрасный человек с большой осторожностью объяснил ему, что его отсутствие, совпадающее с отъездом Герцога, было пагубно для «Всемирного Кредита». Непременно нужно было ему показаться. Он должен явиться па вечер Кейроля со спокойным лицом. Когда запутываются в таких опасных предприятиях, в каком находился Серж, то следует обнаруживать силу характера и бороться до последней минуты. Панин обещался прийти и заставил Мишелину, против ее воли, дать согласие сопровождать его к Жанне. Еще в первый раз после возвращения княгиня была у любовницы своего мужа.
Концерт был окончен. Толпа приглашенных, выйдя из большого зала, хлынула в маленький зал и будуар.
— Уф, конец нашему мучению! — сказал Савиньян с усталым видом.
— Разве вы не любите музыки? — спросил, смеясь, Марешаль.
— Нет, люблю, но только военную, — ответил Савиньян. — Но представьте себе, два часа слушать Шумана и Мендельсона это уж очень тяжело.
— Вам больше нравится «lе beanNicolas»? — сказал Марешаль.
— А-а-а! — распевал Савиньян. — А что вы скажете, Марешаль, о присутствии мадемуазель Герцог на вечере Кейроля? Это немного странно, мой милый.
— Почему же?
— Черт возьми! Отец в бегстве, а дочь приготовляется танцевать. У каждого из них своя манера упражнять ноги.
— Очень забавно, господин Деварен, но я просил бы вас поберечь свои остроты для себя, — сказал серьезно Марешаль. — Они не всем по вкусу.
— О, Марешаль, вы хотите устроить мне сцену! Вы сильно огорчаете меня.
И, повернувшись на каблуках, фат направился к буфету.
В это время вошли князь и княгиня Панины. Мишелина улыбалась, а Серж казался спокойным, хотя немного бледным. Кейроль и Жанна встретили их, Взгляды всех присутствующих обратились на прибывших. Жанна, нисколько не смущаясь, пожала руку своей подруги, а Кейроль очень низко раскланялся перед Мишелиной.
— Княгиня, — сказал он, — удостойте меня чести взять мою руку, Вы приехали как раз вовремя: начинают танцевать.
— Увы, я не буду в силах танцевать, — сказала Мишелина с печальной улыбкой, — я еще больна, но я посмотрю.
Под руку с Кейролем она вошла в большой зал, а Серж шел с Жанной.
Бал был в полном разгаре. Под звуки томного вальса мелькали дамы в блестящих светлых нарядах, особенно выделяющихся между черными фраками кавалеров. В зале была теплая атмосфера, сильно насыщенная ароматом духов. Освещение ослепляло глаза.
В стороне у окна сидела совсем одна Сюзанна Герцог, скромно одетая в белое платье без украшений. Марешаль подошел к ней. Молодая девушка встретила секретаря с улыбкой.
— Что же вы не танцуете сегодня, мадемуазель? — спросил Марешаль.
— Я жду, чтобы меня пригласили, — печально сказала Сюзанна, — но, как сестра Анна, я никого не вижу. Дурные слухи ходят насчет моего отца. Аргонавты в беспокойстве. Золотое руно оказалось простым шерстяным; господа Ле-Бред, Дю-Трамблей и компания, как говорят англичане, более не улыбаются мне.
— Желаете доставить мне удовольствие стать вашим кавалером? — сказал Марешаль. — Я не особенно хорошо танцую, никогда много не практиковался, но с удовольствием…
— Благодарю, господин Марешаль, — ответила Сюзанна с чувством, — но я предпочту провести время в разговоре с вами. Поверьте, мне не весело, и я сюда приехала сегодня только по просьбе госпожи Деварен. Я предпочла бы остаться дома. Дела отца совсем плохи, как утверждают все, а сама-то я никогда не знаю, что делается в конторах. Поэтому мне хочется скорее плакать, чем смеяться. Мне не жаль богатства, к которому, как вы могли убедиться из моих случаев, я отношусь хладнокровно, но мне жаль моего отца, который должен быть в отчаянии.
Марешаль молча слушал Сюзанну, не смея высказать ей своего мнения о Герцоге и относясь с большим уважением к действительному неведению или к добровольному ослеплению молодой девушки относительно честности ее отца.
Княгиня под руку с Кейролем обошла залы. Заметив Сюзанну, она оставила банкира и села возле молодой девушки. Многие из присутствующих переглянулись и перекинулись словами, которых Мишелина не слышала, да если бы и слышала, то во всяком случае ничего не поняла бы. «Вот это по-геройски», говорили одни. «Верх бесстыдства», замечали другие.
