Что за проклятие висело над ним? Она не лгала — она была бы не в состоянии лгать столь убедительно. Она действительно выслушала его объяснение — и оно ничего дня нее не значило. Это было столь очевидно, столь ясно — махинации Уильяма, глупость Киллиена. А она этого не поняла, даже когда Донал прямо ей на это указал. Она, избранная Культиса!
Почему? Почему? Почему?
Снедаемый дьяволами сомнения и одиночества, Донал снова двинулся в сторону отеля, где жил Галт.
Адъютант
Они собрались в кабинете маршала Галта, в его доме на Фрайлянде; в огромном помещении с высоким сводчатым потолком трое людей, стоящих вокруг пустого стола, казались карликами.
— Капитан Лладроу, это мой адъютант Донал Грэйм, — отрывисто произнес Галт. — Донал, это Расс Лладроу, начальник моего голубого патруля.
— Весьма польщен, сэр, — Донал наклонил голову.
— Рад с вами познакомиться, Грэйм, — ответил Лладроу. Это был невысокий, темноглазый плотный человек лет сорока с небольшим, с очень смуглой кожей.
— Вы можете сообщить Доналу всю оперативную информацию, — сказал Галт. — Итак, каковы данные вашей разведки?
— Нет никакого сомнения, что они планируют высадку на Ориенте, — Лладроу повернулся к столу и нажал кнопку на пульте. Поверхность стола стала прозрачной, и под ней появилась карта системы Сириуса. — Мы находимся здесь, — сказал он, показывая пальцем на Фрайлянд, — Вот Новая Земля, — его палец переместился к соседней с Фрайляндом планете, — а вот Ориенте, — палец передвинулся к планете поменьше на более близкой к солнцу орбите, — в том положении, которое они будут занимать друг относительно друга двенадцать дней спустя. Как видите, Солнце будет находиться между двумя нашими мирами, а также практически между любым из них и Ориенте. С тактической точки зрения они не могли бы выбрать более выгодной позиции.
Галт что-то проворчал, изучая карту. Донал с молчаливым любопытством наблюдал за Лладроу. Акцент выдавал в нем жителя Новой Земли, хотя он и занимал высокий пост в штабе вооруженных сил Фрайлянда. Конечно, две планеты Сириуса были естественными союзниками, находясь на стороне Старой Земли, против группы Марс — Венера — Ньютон — Кассида; но попросту из-за того, что они располагались столь близко друг к другу, в некоторых сферах возникало естественное соперничество, и офицер с любой из них обычно делал более успешную карьеру на родной планете.
— Мне это не нравится, — наконец произнес Галт. — По-моему, довольно глупо. Людям, которые там высадятся, придется носить респираторы; и что, черт побери, они собираются делать со своим плацдармом, после того как его оборудуют? Ориенте слишком близок к Солнцу для того, чтобы его можно было всерьез осваивать, иначе мы давным-давно уже были бы там.
— Вполне возможно, — спокойно сказал Лладроу, — что они намереваются организовать там плацдарм для нападения на наши планеты.
— Нет, нет, — Голос Галта звучал жестко и почти раздражающе. Его мрачное лицо нависло над картой, — Осваивать Ориенте — достаточно дикая идея. Они даже не смогли бы обеспечить снабжение тамошней базы, не говоря уже о том, чтобы использовать ее для нападения на две большие планеты с полностью сформировавшимися общественными структурами и промышленностью. Кроме того, цивилизованные миры не завоевывают. Это аксиома.
— Аксиомы могут устареть, — вмешался Донал.
— Что? — переспросил Галт, поднимая взгляд, — А, Донал. Прошу сейчас нас не перебивать, — Он вновь повернулся к Лладроу, — Мне это очень напоминает учения в реальной обстановке — вы знаете, что я имею в виду.
Лладроу кивнул — Донал машинально сделал то же самое. Учения в реальной обстановке — это то, в чем никогда не признался бы начальник штаба ни одной планеты, но что было хорошо знакомо каждому военному. По сути, они представляли собой небольшие сражения с подручным противником — либо для того, чтобы окончательно отполировать подготовку войск, либо с целью поддержать боеспособность подразделений, слишком долго сидевших без дела. Галт был практически единственным среди планетарных командующих, кто неуклонно выступал против подобных действий, не только в теории, но и на практике. Он считал более честным сдать свои войска внаем, когда они начинали проявлять признаки застоя, — как в недавней ситуации на Гармонии. В душе Донал с ним соглашался. Хотя при сдаче войск внаем всегда существовала опасность, что они могут перестать осознавать свою принадлежность; а иногда их может испортить неумелое руководство.
— Что вы по этому поводу думаете? — обратился Галт к начальнику патруля.
— Не знаю, сэр, — ответил Лладроу, — Похоже, это единственное разумное объяснение.
— Следовало бы, — снова вмешался Донал, — рассмотреть и несколько невероятных допущений, чтобы оценить, не представляет ли какое-либо из них возможную опасность. А затем…
— Донал, — сухо прервал его Галт, — вы мой адъютант, а не стратег.
— И тем не менее… — пытался настаивать Донал, но маршал начальственно оборвал его:
— Все!
— Есть, сэр. — Донал склонил голову, подчиняясь.
— Тогда, — Галт снова повернулся к Лладроу, — будем считать это ниспосланной нам возможностью слегка умерить боевой пыл Ньютоно-Кассиданского флота и армии. Возвращайтесь к своему патрулю. Я передам соответствующие распоряжения.
Лладроу наклонил голову и уже собирался идти, когда внезапно одна из дверей кабинета с легким шипением отодвинулась в сторону, и по полированному полу простучали женские каблучки. Они повернулись и увидели высокую, ослепительно красивую рыжеволосую женщину.
— Здравствуй, Эльвина! — произнес Галт.
— Я вам не помешала? — поинтересовалась она, подходя к ним, — Я не знала, что у вас посетитель.
— Расс, — сказал Галт, — вы знакомы с моей племянницей, Эльвиной Рай? Эльвина, это начальник голубого патруля Расс Лладроу.
— Весьма польщен, — с поклоном ответил Лладроу.
— О, мы знакомы — по крайней мере, я уже вас раньше видела. — Она протянула ему руку, затем повернулась к Доналу. — Донал, пошли на рыбалку?
— Извини, — ответил Донал. — Я сейчас занят.
— Нет, нет, — Галт махнул широкой ладонью, — Никаких важных дел пока нет. Так что идите, если хотите.
— В таком случае я готов, — произнес Донал.
— Холодный, однако, ответ! — Она повернулась к Лладроу. — А вот начальник патруля наверняка не колебался бы ни секунды.
Лладроу снова поклонился:
— Ради вас я пошел бы на все!
— Вот! — воскликнула она, — Вот образцовый мужчина, Донал. Вам следует поучиться, как вести себя с женщинами и что им говорить.
— Как скажете… — отозвался Донал.
— О, Донал. — Она тряхнула головой. — Вы безнадежны. Ладно, пошли.
Она повернулась и вышла; он последовал за ней.
Они пересекли большой центральный зал и вышли на террасу, нависшую над голубовато-зеленым заливом, подходящим к самым стенам дома Галта. Он ожидал, что она начнет спускаться вниз, к пристани, но вместо этого она резко остановилась и повернулась к нему лицом.
— Ну почему вы так ко мне относитесь? — набросилась она на него. — Почему?
— К вам? — Он посмотрел на нее.
— Да вы просто деревянный! — Ее губы раздвинулись, обнажив великолепные зубы. — Чего вы боитесь — что я вас съем?
— А что, нет? — спросил он довольно серьезно. Она осеклась и странно взглянула на него.
— Идем ловить рыбу! — наконец крикнула она, повернулась и побежала вниз, к пристани.
И они отправились на рыбалку. Однако, даже когда он скользил на глубине в шестьдесят футов под водой, преследуя рыбу, мысли его были заняты другим. Влекомый вперед маленьким реактивным двигателем за спиной, в уединении шлема, он мрачно ругал себя за собственное невежество. Поскольку именно невежество, которое он ненавидел больше всего другого, — в данном случае невежество в отношении женщин — заставило его поверить, что он может позволить себе роскошь дружеских отношений с женщиной, которая страстно желала его, но которой он сам не желал вовсе.
Она уже жила в этом поместье, когда Донал появился здесь в качестве личного адъютанта Галта. Благодаря некоему таинственному стечению фрайляндских законов о наследовании она находилась под опекой маршала, несмотря на то что они являлись весьма дальними родственниками, к тому же и ее мать и некоторые другие родственники были живы. Она была лет на пять старше Донала, но ее дикая энергия и неистовая эмоциональность стирали эту разницу. Сначала она ему понравилась, и ее общество показалось ему бальзамом, пролитым на недавно пострадавшую и очень нежную часть его собственного «я», — хотя сам он не стал бы выражаться столь многословно. Но так было лишь вначале.
