Кэтлин, шагнув к нему, протянула руку и коснулась кончиками пальцев его щеки.
— Но мы ведь не потеряли друг друга, правда? Пройдет время, и Фиона смирится с потерей Дэйра. А твоей матери для счастья будет довольно твоей любви. А я последую за тобой, куда бы ты ни направился. Даже в ад. Лишь бы ты был со мной всегда.
Нилл до боли закусил губу, чтобы не выругаться.
— И ты думаешь, у меня хватит совести обречь тебя на такую жизнь, когда я отдал бы всю свою кровь, капля за каплей, лишь бы ты была счастлива?! До конца своих дней скрываться, бояться всех и каждого, как затравленный зверь?!
— Но, Нилл, чего же мне бояться? Ведь ты будешь со мной, правда?
— Нет! — Нилл отодвинулся. — Я должен держаться от тебя как можно дальше — только так я могу быть уверен, что не навлеку на тебя опасность.
— Нет! Только не это! — запротестовала Кэтлин, но Нилл уже не слышал.
— Гормли не из тех, кто способен держать язык за зубами. Как только он проболтается, слухи о том, что случилось сегодня, дойдут и до Конна. И тогда он сразу же поймет, что я солгал ему, — объяснил Нилл. — Он догадается, что я решил уехать с тобой, чтобы позаботиться о твоей безопасности. Думаю, он по-прежнему хочет твоей смерти. Но теперь он станет преследовать нас обоих. Пока я жив, ему не будет покоя: Конн будет бояться, как бы я не выдал самую страшную его тайну — как он, нарушив клятву, данную много лет назад твоему отцу, приказал убить тебя. Вот тогда начнется охота за мной. И клянусь Богом, в которого ты веришь, Кэтлин, он меня обязательно найдет!
— Нет! Нилл…
Он видел, как ее сотрясает дрожь, как ее прекрасные глаза, еще несколько минут назад светившиеся любовью и счастьем, потухли. Волшебные мечты разлетелись, как осколки разбитого зеркала.
И тогда из любви к ней он сделал то, что поклялся никогда не делать, — он солгал ей.
— Послушай, в конце концов, может быть, ему и не удастся меня отыскать. Но рисковать я не имею права. Сначала я, как и собирался, отвезу мать и сестру на север, потом устрою тебя на Айоне. А после этого сделаю все, чтобы сбить со следа Конна и свору его гончих. Нельзя, чтобы они пронюхали, где ты скрываешься. Самое лучшее будет направить их по ложному следу. Ну а потом… — Он замолчал, желая пощадить Кэтлин от дальнейших подробностей.
— И что потом, Нилл? — задыхаясь, спросила она.
«Потом я сделаю так, чтобы они настигли меня где-нибудь на краю света. Тогда им никогда не узнать, где ты», — мрачно подумал Нилл.
Кэтлин с силой вцепилась в его руку.
— Нилл, умоляю, позволь мне поехать с тобой! Я прошу тебя! Клянусь, я буду счастлива скитаться с тобой по всей Ирландии, пусть даже единственной крышей над моей головой будет твой плащ, и буду считать, что я самая счастливая женщина в мире! Если судьба отвела нам совсем немного времени для счастья, все равно — лучше я погибну с тобой, чем доживу до седых волос без тебя.
На мгновение дикое, сумасшедшее желание согласиться, сделать, как она хочет, вспыхнуло в сердце Нилла. Какое бы это было счастье — усадить Кэтлин в седло и умчаться в темноту, навстречу ночному ветру! Принять драгоценный дар любви, который напоследок подарила ему насмешница судьба. Искоса бросив взгляд на лицо Кэтлин, он догадался, что она все поняла, и отвернулся, не в силах видеть ее слез.
— Все кончено, Кэтлин, — выдохнул он хрипло. — Теперь ты понимаешь, почему я всегда боялся мечтать. Даже самый прекрасный сон всегда когда-нибудь кончается.
— Ты не понимаешь, о чем ты меня просишь! — закричала Кэтлин. — Позволить тебе уехать, оставить меня — да лучше бы ты убил меня собственными руками! Даже тогда мне не было бы так больно!
«Позволить тебе уехать… лучше бы ты убил меня… Даже тогда мне не было бы так больно!»
Закрыв глаза, Нилл замер. Ему показалось, что он вновь перенесся в прошлое. Дикие крики матери звенели в ушах. Перед глазами вновь встало искаженное нечеловеческой мукой лицо отца в ту минуту, когда его оторвали от захлебывающейся в рыданиях жены.
«Если бы ты только знала, моя Прекрасная Лилия, — с горечью думал Нилл, — что когда любовь так сильна, как наша, бывает, она причиняет куда больше боли, чем одиночество. Клянусь, от одной муки я тебя избавлю — ты не увидишь, как я умираю».
Глава 17
Широкими шагами Конн мерил зал замка Гленфлуирс. Стоило ему только приблизиться — и свора огромных волкодавов с жалобным воем забилась в угол. Злобные псы, не раз выходившие победителями из схватки с волками, с трусливым огоньком в глазах следили за Конном. Глубоким животным инстинктом чуяли они страшную ярость, что сейчас бушевала в их хозяине.
Что ж, и правильно делают, что боятся, угрюмо подумал Конн. Внутри у него все кипело. «Схватите его! — хотелось ему крикнуть. — Отыщите этого мальчишку, заставьте его замолчать — лучше всего с помощью кинжала, который подарил ему Нилл». На губах Конна появилась усмешка, полная такой леденящей угрозы, что псы не выдержали — сорвавшись с места, они бросились вон из зала, забыв об оставшейся позади груде аппетитных костей.
Будь он проклят, этот глупец Магнус и кучка безмозглых идиотов, последовавших в погоню за парнем! Придурки, ничего им нельзя поручить! Неужели же верховному тану Гленфлуирса придется опуститься до того, чтобы самому отправиться на поиски?!
С каждым часом, пока этот проклятый Оуэн продолжал водить их за нос, вероятность того, что тот проговорится, возрастала, и тогда станет известно все, что произошло в замке. И что самое страшное — паренек мог вернуться к Ниллу. А уж хуже этого ничего и быть не может — если Нилл узнает, что мальчик, которого он послал гонцом к приемному отцу, чуть было не лишился жизни, тогда Конну вряд ли удастся избежать его мести.
Да, если правда дойдет до Нилла, это конец. С той ночи, когда Конн швырнул осиротевшего сына Ронана в комнату к своим собственным сыновьям, рассчитывая, что тот дрогнет, Нилл множество раз доказывал свое мужество. Однако сколько бы он ни любил и ни почитал приемного отца, какой бы крепкой ни была его верность Конну, но для Нилла Семь Измен слово «честь» было отнюдь не пустым звуком. К тому же он всегда имел крайне неприятную склонность вступаться за тех, кто слабее его.
Эта его черта не так уж удивляла Конна. В конце концов, в жилах Нилла течет кровь не кого-нибудь, а самого Ронана. Отец с сыном были похожи не только телом, но и душой. А наследники Конна, увы, превратились в коварных и на редкость тупых ослов, готовых с радостью перерезать глотку любому из единокровных братьев ради того, чтобы возложить себе на голову венец верховного тана. Естественно, кроме собственного отца, с жестокой усмешкой на губах подумал Конн. Ни один из этих трусливых ублюдков не осмелится поднять на него руку.
