“Я не хочу твоего проклятого чая!” Она с громким скрежетом отодвинула свой стул. Она не могла здесь развалиться на части. Она проработала слишком много лет, чтобы сейчас впадать в публичную истерику. Она Эванджелин Грин, и она выйдет из этой комнаты с сохраненным достоинством. “Я ухожу”.
“Не уходи”. Эш вскочил на ноги, в его глазах была дикая решимость. “Пожалуйста, не уходи”.
“Ha! Я так долго умолял тебя о том же. Мне не следовало приходить сюда. Мне не следовало многого делать. Теперь все меняется. Я должен исправить свои ошибки, прежде чем мои неверные решения снова разрушат мою семью. Я доверял тебе, что доказывает, какой я дурак. ”
“Нет, ты не такая”. Он потянулся к ее руке, но, очевидно, передумал, так как его рука снова опустилась. “Ни в чем из этого нет твоей вины. Ты, по крайней мере, должна в это верить. Я виноват в этом, Эви, а не ты.”
Она мгновение изучала его. Почему он так настаивал на том, что ее нельзя винить? Была какая-то деталь, которую он избегал во всем этом. Она могла видеть это в его глазах. И тогда она поняла правду. Факты встали на свои места в ее сознании, несмотря на то, что он изо всех сил старался не произносить этих слов. “Семь лет. Это то, что ты сказал, не так ли? Это началось семь лет назад? Мой отец вернул то, что я потерял, - нашу семью, и он сделал это за счет твоего отца.” Секунду она смотрела на правду своих слов, отраженную в глазах Эша. “Все это произошло из-за меня. Это моя вина”.
“Это не твоя вина. Не смей так говорить”, - сказал Эш, делая шаг к ней.
“Ты знал”. Она сделала шаг назад, подальше от него и его лжи. “Ты знал в тот день в садовом лабиринте”. Она сжала губы, когда слезы навернулись на глаза. “Ты знал до того, как приехал в карете. Ты знал до театра. И все же ты не сказал мне?” Она не заплачет — не здесь и не из-за него. “Я уверен, что это сделало эту часть твоей мести намного слаще”.
“Нет!” У него хватило такта выглядеть потрясенным этим предложением. “Эви ...”
“Не надо”, - предупредила она, ткнув пальцем ему в грудь. “Ты больше не можешь мне лгать”.
“Мы устраиваем сцену”, - сказал герцог.
“Мне все равно”. И на одно ослепляющее мгновение ей стало все равно. Она повернулась, дикие эмоции бушевали в ее сердце, и схватила печенье с башни. Подняв руку, она швырнула ее в герцога, который сидел и наблюдал за ними, словно в театре. Она схватила еще одну пригоршню и швырнула их в Эша. Это не успокоило ее гнев, и это было хуже, чем плакать на публике, но сейчас ей было все равно. Ее сердце и ее добродетель лежали крошками у ног Эш — почему бы и чертовым бисквитам к чаю не быть такими же? Она уйдет с этого дня и никогда не оглянется назад.
“Эви”, - крикнул Эш ей вслед, но она уже бежала. Стук ее туфель по мраморному полу отдавался в ушах тошнотворной пустотой. Цветы, которые всего час назад казались ей очаровательными, теперь ударили ей в нос ядовитым ароматом. Ей нужно было сбежать из этого места. Темный, сырой салон семейного экипажа взывал к ней.
Первая слеза скатилась по ее щеке, как только закрылась дверца экипажа. Она бросила его. После стольких лет попыток удержать его ... она никогда не была ему небезразлична. Месть — вот и все, чего он хотел.
“Состояние отца. Мое будущее. Это моя вина. Все это моя вина”. Несмотря на любопытные взгляды проезжающих машин за окном экипажа, она упала на бок, прижавшись лицом к удобной ткани сиденья. Это лето было ничем иным, как безумием, но она не могла позволить своей семье расплачиваться за ее глупое поведение на этот раз. Только не снова. Она обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, когда ехала по дороге.
Эш была всего лишь воспоминанием. Возможно, однажды она оглянется на этот день как случайный наблюдатель, без тоски или надрыва. Возможно, однажды она даже порадовалась бы, что оставила его стоять в том отеле и звать ее вслед, и ее жизнь от этого стала бы лучше. Но где-то глубоко внутри, где она знала вкус льда, который предпочитала, и как хотела, чтобы к ней прикасался мужчина, она знала, что это ложь.
Вопреки всему, ей хотелось распахнуть дверцу экипажа и убежать обратно к мужчине, который намеревался разрушить ее семью, мужчине, которому она так охотно отдала свое сердце и свое тело. Он смотрел на нее так, словно она была его будущим, и она хотела, чтобы он принадлежал ей. “ Эш... ” Она выкрикнула его имя в пустой вагон. Громкое рыдание застряло у нее в горле, и она крепче обхватила себя руками.
Ее мать все это время была права. Ей нельзя было доверять принимать решения, касающиеся ее жизни. И она никогда больше не отступит от желаний своей семьи.
* * *
Он должен уйти. Он не имел права находиться здесь, в доме Эви, после того, что произошло вчера днем. Конечно, у него никогда не было настоящего права находиться здесь. Разум Эша был пойман в ловушку, и что бы он ни делал, это возвращало его сюда, к двери Эви. Он не спал. Он ничего не ел. Он не думал, что когда-нибудь снова сможет проглотить печенье к чаю. Разумнее всего было уехать из города, но это было единственное, чего он не мог сделать.
Его провели в переднюю приемную — комнату Эви. Серое небо снаружи оставляло пустую комнату холодной и безжизненной. Когда дворецкий вернулся и сказал, что лорд Райтуорт недоступен, Эш не удивился. Вероятно, он знал, что Crosby Steam Works - пустая оболочка компании.
Кивнув, Эш направился обратно к двери. Медлить было бесполезно. Эви не хотела его видеть. Он не винил ее. В конце концов, он был джентльменом без титула и мошенником по профессии. Но потом он услышал это.
Напевает. Счастливый, нет, восхищенный напев.
Он ничего не мог с собой поделать. Он двинулся на звук, игнорируя бормотание дворецкого за спиной. Завернув за угол дверного проема в большую гостиную, он увидел Эви, стоящую на возвышении. Перед ней стояло зеркало, в котором та же самая молодая служанка, которую он видел много раз прежде, стояла на коленях у ее ног с иголкой и ниткой, а ее мать кружила ее, напевая.
Эви была закутана в тончайший шелк. Крошечные цветы спускались от ее узкой талии до пола. Все в ней было элегантным совершенством, и это не могло быть более неправильным. Он хотел подхватить ее на руки и унести отсюда туда, где она будет в безопасности от своей семьи. Но она не хотела иметь с ним ничего общего. Она бросила его. У него пересохло во рту, и все, что он мог делать, это смотреть. Я должен уйти. У меня нет права быть здесь. У меня никогда не было настоящего права быть здесь.
Взгляд Эви переместился с дальнего окна на зеркало, и она увидела его. Он знал, потому что заметил, как она слегка вздохнула. В остальном она не пошевелилась. Под глазами у нее были крошечные синяки. Похоже, прошлой ночью она тоже не спала. Он хотел бы объяснить свои действия, но не мог. Он не был честен с ней с самого начала. Это была его вина. Это была полностью его вина.
Он должен повернуться и уйти, из ее дома, из ее жизни. Но он прирос к полу, наблюдая сцену, к которой не имел никакого отношения. Ему было суждено путешествовать дальше в одиночку; такова всегда была его судьба. Он убрал бы этот образ подальше и забрал бы его с собой — не богато украшенное платье или аккуратно уложенные блестящие локоны волос, а выражение ее лица. Если бы он попытался, то мог бы представить тоску в ее глазах, когда она смотрела на него в зеркало. Но что бы она ни хотела сказать ему или бросить в него сегодня, он знал, что она не сдвинется с места. Пришло время уходить.
“Лорд Кросби”, - воскликнула ее мать, впервые обрадованная его появлением. “Мы не ждали тебя сегодня. Правда, Эванджелина?”
“Нет”, - прошептала Эви, все еще наблюдая за ним в зеркало.
Эш прочистил горло, чтобы иметь возможность говорить. “ Я пришел повидать лорда Райтуорта.
“Он со своим бизнесменом меняет кое-какие инвестиции и присматривает за некоторыми вещами для Эванджелины”, - сказала леди Райтуорт, отмахиваясь от загадочной, но красноречивой новости, как от надоедливой ошибки. “Однако вам посчастливилось мельком увидеть платье Эванджелины. Оно красивое, не так ли? Я заказала его для нее и отложила для этого случая. Из нее получится прекрасная невеста. Ты согласен?”
