Так как решающее значение для установления диагноза имеет именно квалифицированная оценка его последней творческой фазы, необходимо предпринять ее критический анализ. Если провести сравнительную оценку его композиций во время болезни и в здоровом состоянии, нетрудно заметить, что во время депрессии их было немного. Кроме того, большое влияние на композиции оказало его душевное состояние. Но когда Шуман был здоров, он отличался повышенной работоспособностью и работал иногда до изнурения. Некоторые из его произведений создавались не столько под влиянием его душевного состояния, сколько с целью вечного поиска новых средств выражения. В 1837 году мы читаем в его дневнике: «Кто постоянно работает в той же форме и в тех же условиях, становится маньеристом или филистером». В поисках новых выразительных средств ему удалось позже привести свой стиль к более ясной и четкой форме. Это не всегда достаточно учитывается при качественной оценке его поздних произведений, и в ретроспективе они интерпретируются совершенно неправильно. Надо отбросить мысль, что депрессия всегда мешала его работе. Творческая деятельность может подавить депрессию, хотя после окончания творческой фазы она снова наступает. Как мало в его музыке заметна депрессия, от которой он страдал, показывает клавирный концерт, написанный им в период апогея кризиса 1844–46 гг., который Шуман относил к самым свежим композициям своего творчества. Также в 1853 году, когда он написал несколько слабых произведений, появились очаровательные «Три клавирных концерта для юношества», и, наконец, в «Konzertallegro» ор. 134, написанном им осенью 1853 года, он показал высшее мастерство инструментальной техники.
Его последняя оконченная композиция — дискутируемый концерт для скрипки, который ему якобы продиктовали во сне ангелы в 1854 году, показывает, как он работал в это время. Через несколько месяцев после окончания произведения он все еще занимался этой композицией, пока его Я не отправилось в свой последний путь. Здесь трудно сказать что-то о его беспомощности, о которой все время твердили. Траскот считает, что Шуман в этом произведении находится на высоте своих творческих сил и резко отметает утверждения о музыкальной некомпетентности художника, так же, как и Х. С. Микель не видит надлома в творческой деятельности Шумана последних лёт жизни. Первая часть концерта для скрипки, в которой Шуман местами предвосхищает Брукнера, относится к самым красивым фантазиям композитора. Этот концерт, как писал Гарольд Траскот, — подвиг композитора. Кажется немыслимым, что такое художественное совершенство мог создать паралитик. Поэтому мне представляется абсурдным диагноз, который мог серьезно поставить врач, занимавшийся «делом» Шумана, а не «художником Шуманом». Надо, однако, заметить, что даже Клара в поздние годы не понимала музыку своего супруга, чего сам Шуман не мог не заметить, и что явилось дополнительной причиной кризиса 1854 года. Причиной непризнания его поздних произведений могло быть то обстоятельство, что Шуман в поздней стадии стремился к так называемой монотематической композиции, в которой каждый звук должен выполнять отдельную задачу. Можно допустить, что в композиционной логике монотематического произведения, которые Шуман предпочитал с 1849 года, была опасность впасть в монотонность. К тому же в связи с прогрессирующей болезнью он все менее был в состоянии сократить композиционные средства таким образом, чтобы избежать ее, так как после скрипичного концерта и сцен из «Фауста» все более заметным стал спад его фантазии.
Краткое изложение размышлений о музыке имеет целью доказать, что о диагнозе болезни Шумана — сифилитический паралич — не может быть и речи. В этой связи надо сказать, что описанное. Рихарцем заключение о «закупоренных и незакупоренных сосудах», которые он наблюдал под микроскопом, и которые встречаются у трупов людей с paralyse generale incomplete, представляют собой незначительные образования, ни в коем случае не являющиеся доказательством того, что Шуман болел сифилисом. Рихарц ссылался в своем заключении на книгу Дж. Гвислана, вышедшую в 1852 году, в которой в главе «Размягчение мозга» описаны клинические и морфологические признаки «paralysis generale» как следствие сосудистых изменений. Поэтому можно предположить, что Рихарц рассматривал «paralysis generale» как следствие кровоизлияния в мозг, а не сифилисной инфекции.
Прежде чем поставить заключительный диагноз, необходимо обратиться к исследованию Клейнебрайля. Он считает, что Шуман в молодом возрасте страдал закупоркой, сосудов мозга, причиной этому было высокое давление крови. Еще доктор Рейтер подчеркнул в своем заключении по поводу освобождения Шумана от службы в гвардии Лейпцига, что для него представляют опасность сильное напряжение или жара, «так как может случиться удар». Более поздние симптомы: тошнота, прилив крови к голове, шум в ушах и «нервный приступ» 1853 года могут быть свидетельством повышенного давления крови. Ганс Мартин Зутенмейстер в 1959 году попытается развить эту мысль Клейнебрайля. Он утверждал, что Шуман «рано постарел», и уже при вступлении в пятый десяток у него развился «инволюционный психоз», который вместе с галлюцинацией и шизофренией можно присоединить к артерио-склеротическому психозу. Этот тезис, поддержанный Д. Кернером и Р. Пайком, указывает на то, что постоянное перенапряжение, повышенное давление крови и слабость сердечной мышцы являются причиной раннего артериосклероза, хотя для такого предположения нет доказательств. При описании артерий мозга в протоколе вскрытия нет ссылки на артериосклероз, в исследовании сердца не установлено увеличения мышцы левого желудочка, которое имеет место при повышенном давлении. Если учесть то, что друг Шумана доктор Рейтер мог немного преувеличить, когда писал заключение о состоянии Шумана, и то, что его «нервный приступ» был или прострелом или острым приступом подагры, можно заключить, что тезис артериосклеротического инволюционного психоза теряет свою доказательность. Но что осталось совсем без внимания, так это многолетнее и иногда чрезмерное увлечение алкоголем. Мы знаем, что большинство людей, увлекающихся алкоголем, через десять с лишним лет имеют признаки паралича мозга. Сегодня его можно рано диагностировать с помощью компьютерной томографии. Если это и не оказало решающего влияния на психическое состояние или умственные способности, то нижняя граница нормы указанного веса мозга Шумана должна быть в непосредственной зависимости от употребления алкоголя.
ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Американский психиатр Питер Оствальд сегодня один из самых основательных знатоков медицинских и музыкальных аспектов из жизни Шумана, занимавшийся глубинными психологическими и психоаналитическими проблемами его биографии, придерживался мнения, что в случае Шумана речь идет или об эндогенном психозе, то есть шизофрении, или о маниакально-депрессивном циклическом психозе, что через 130 лет едва ли можно установить. С этим мнением нельзя согласиться, учитывая все биографические и медицинские факты, хотя надо сказать, что и мои выводы, основанные на исследовании Берлинского нейропсихиатра К. Леонхарда, лишь в высшей степени вероятны. Если рассматривать творчество Шумана вместе с историей болезни, с ее разнообразной изменчивой симптоматикой и фазовым течением, то можно предположить, что у него был циклический психоз, то есть маниакально-депрессивная болезнь. Депрессивные состояния, связанные со страхом, которые сопровождались многочисленными физическими недомоганиями, сменяющиеся периодами хорошего настроения и повышенной активности, — все это позволяет присоединиться к мнению Груле. Тем более, что в семье Шуманов есть наследственные факторы — наряду со склонностью к депрессивным настроениям у обоих родителей еще и самоубийство его сестры и дяди. Однако при более внимательном рассмотрении некоторые симптомы не подходят к этому диагнозу, например, его параноидальные мысли об отравлении, слуховые галлюцинации, полное отсутствие жалоб во время депрессии, хотя он нередко был агрессивен и жаловался на своих близких.
Диагноз «циклический психоз» теряет свою достоверность, если проанализировать поведение Шумана и не состояния психоза. Можно было бы ожидать, что в это время он будет менее агрессивным, активным и контактным. Однако и в этот период он не уживался с людьми. Его молчаливость принимала иногда гротескные формы. Он даже мог обескуражить собеседника «достаточно умным и содержательным замечанием», если обсуждались волнующие его темы. Странными были его внешность и поведение. Выдвинутые вперед, округленные губы — создавалось впечатление, что он засвистит, — полузакрытые веки, привычка без всякого повода ходить по комнате на цыпочках — все это напоминает поведение, которое в медицине называют стереотипом, но для циклического психоза оно не типично. Такого поведения не наблюдалось у него до первого приступа психоза в 1833 году. В юности Шуман был живым, очень контактным со своим окружением человеком, в кругу друзей охотно выступал с литературными или музыкальными импровизациями, всегда хотел быть в центре внимания. Его письма были также открытыми, содержательными и интересными. В них нет и намека на сдержанность и замкнутость. Василевски полагал, что Роберт Шуман потерял свой веселый нрав в период полового созревания. Он, очевидно, имел в виду охватившую его мечтательность в этот период и в последующие годы, когда он под впечатлением Жана Поля писал лирические стихи и хотел стать поэтом.
