Именно поэтому, с нашей точки зрения, юридический опыт можно определить как хранящуюся в коллективной памяти социума информацию о текстуальных формах властного упорядочения социальных отношений.
Здесь, собственно, и обнаруживается основная проблема восприятия революции в качестве источника юридического опыта. Право по своему предназначению призвано закреплять, стабилизировать модель социального устройства; революция, напротив, означает упразднение сложившегося социального порядка вместе с его юридическими атрибутами. Юридический опыт базируется на представлениях о границах дозволенного, о надлежащей процедуре действий, о строгом следовании определенным нормам; революционный процесс есть нечто враждебное любой установленной процедуре, направленное на ликвидацию существующей системы правил. Таким образом, с внешней точки зрения революция, очевидно, выглядит как явление антиправовое и, следовательно, как полная противоположность юридическому опыту.
Однако наряду с этим революции демонстрируют и иного рода свойства. Один из крупнейших теоретиков революции, юрист и религиозный мыслитель О. Розеншток-Хюсси в своем фундаментальном исследовании роняет несколько загадочную, на первый взгляд, мысль: «силы революции и пассивного послушания – это только две стороны одного и того же явления, без которого историческая связь не существует…»[375]. Иначе говоря, революционные ситуации и периоды стабильного правопорядка управляются, в сущности, одними и теми же социальными факторами, под воздействием которых относительно свободно переходят друг в друга.
Разумеется, трудно всерьез утверждать, будто бы причины и движущие силы революции всецело лежат в области права. Но существенный характер связи между революцией и правом подтверждается хотя бы тем, что одной из отличительных черт революции является ее способность к созданию качественно новой правовой системы. Бунт, переворот, восстание также могут привести к серьезным изменениям в области права, но для них это свойство не является обязательным. Революция, напротив, непременно имеет своим результатом юридическое оформление новых принципов общественного устройства.
Таким образом, одним из элементов революционного юридического опыта может считаться «акт признания», выражающийся в констатации кризисного состояния правовой системы. Начало революционных событий свидетельствует не только об ухудшении общего качества жизни, о растущем недовольстве властью, о повышенной политической конфликтности и т. п. Революция происходит в том случае, если отсутствуют правовые средства для преодоления указанных проблем, когда нет легальных механизмов, которые позволили бы осуществить необходимое оздоровление общества. Собственно, любое право неизбежно отстает от реальной социальной динамики, но именно в этом заключается его миссия – обеспечить некоторую степень консервации общества, обезопасить от излишне резких перемен. Вполне естественно, что в особых ситуациях право становится препятствием к принятию оперативных антикризисных решений. Быть препятствием, как известно – одно из наиболее ценных функциональных свойств права. Но не всегда выбор делается в соответствии с правилом: «Fiat justitia, pereat mundus» («Пусть восторжествует юстиция, даже если погибнет мир»). Как правило, инстинкт самосохранения подсказывает обществу противоположный вариант: пожертвовать юстицией.
Более того, революция требует не разового нарушения установленных юридических процедур, а полного отказа от них. Это означает, что революция выносит приговор существующему правопорядку, возлагая на него значительную часть вины за бедственное состояние общества. Поэтому после того, как пик революционных событий остается позади и наступает относительная стабилизация, не происходит восстановления прежних правовых институтов, а на их месте возникают какие-то иные. Революция знаменует собой гибель старого порядка и рождение нового общества, которое нуждается в символическом подтверждении своей новизны.
Характерно, что ни одна революция не ограничивается в сфере права чистым отрицанием. Разрушив прежний правовой порядок, революция практически сразу же ускоренными темпами начинает порождать собственные нормативные формы. Более того, именно великие революции вызывают к жизни появление выдающихся памятников права: так, английская буржуазная революция XVII века создала первую и единственную в истории страны писаную конституцию – уникальный документ под названием «Орудие управления», – а окончание революционного цикла отмечено изданием таких судьбоносных для английской правовой системы законодательных актов, как Билль о правах и Хабеас корпус акт. Великая Французская революция обогатила историю мирового права Декларацией прав и свобод человека и гражданина; первыми шагами Октябрьской революции в России также становятся юридические документы – Декрет о мире, Декрет о земле, Декреты о суде и т. п.
На юридическом фронте революция ведет борьбу одновременно в двух направлениях – во-первых, против существующего несовершенного права, которое олицетворяет собой ненавистный старый порядок; во-вторых, за создание какого-то иного, пока неведомого права, в котором воплотятся идеалы справедливости и нового социального строя.
Концепция «борьбы за право», как известно, разработана Р. фон Иерингом в противовес исторической школе права, которая исходила из того, что для права нормальным является безболезненное, постепенное, эволюционное развитие, не требующее ни революций, ни даже коренных реформ. Иеринг доказывал обратное, а именно то, что единственно возможный путь правового развития предполагает активные усилия отдельных лиц и социальных групп по отстаиванию своих интересов, в том числе самыми бескомпромиссными средствами. Мирное развитие, по его убеждению, для права вообще несвойственно, а все основные завоевания и достижения в истории права сопровождались ожесточенной борьбой. Такая борьба, согласно Иерингу, не только естественна, но представляет собой долг каждого человека по отношению к себе и обществу[376]. Это, кстати, как нельзя лучше согласуется с позднейшим тезисом Г. Гурвича, согласно которому одной из наиболее заметных черт юридического опыта «является крайне драматичный характер такого опыта, преобладание в его структуре элементов антиномичности. Ни один вид непосредственного опыта не разрывается болезненными конфликтами в такой степени, как юридический опыт»[377].
Борьба за действующее, уже существующее право должна происходить, очевидно, в рамках самого этого права. Если лицо, стремясь к обеспечению собственных прав, прибегает для этого к незаконным средствам, то оно в значительной степени лишается возможности ожидать защиты от официальной правовой системы. Таким образом, если удар направлен против самой правовой системы, то речь идет о борьбе за какое-то иное право. Великие революции демонстрируют относительное разнообразие типов права, за которые ведется борьба, при том, что во всех случаях действующий правовой порядок становится мишенью для уничтожения.
В частности, известно, что английская буржуазная революция проходила под знаменем восстановления прежних вольностей и свобод, в умалении которых обвинялась королевская власть; иными словами, в этом случае речь фактически идет о борьбе за прошлое право. Великая французская революция вдохновлялась идеями естественных прав и свобод, принадлежащих от природы каждому и не подлежащих ограничению, но безосновательно нарушаемых при «старом режиме» (борьба за вечное право). Что касается революций в России, то в их идейной основе было заложено представление о том, что самодержавная монархия является тормозом на пути социального прогресса, в некотором смысле мешает прорваться в будущее. Февральская революция была призвана предоставить народу полный объем прав и свобод западного образца, которые при царском режиме допускались неохотно и дозировано. Октябрьская революция также эксплуатировала демократические лозунги в связке с идеями перераспределения собственности, что автоматически требовало построения качественно иной правовой системы (иначе говоря, борьба велась за новое право).
Разумеется, все три разновидности правового идеала носили в значительной степени искусственный, сконструированный характер, однако примечателен сам по себе факт, что объекты «борьбы за право» в ее революционном варианте, видимо, должны занимать ту или иную позицию на воображаемой временной оси по сравнению с действующей правовой системой. Дело в том, что право является одним из тех социальных институтов, которые обеспечивают «связь времен»; как писал об этом П. Бурдье, право «создает гарантии того, что будущее будет создаваться по образу прошлого, что неизбежные изменения и адаптации будут осмыслены и сформулированы на языке, не противоречащем прошлому…»[378]. Такая особо тесная связь права и времени приводит к тому, что революционные силы начинают воспринимать право в качестве своеобразной «машины времени», которая позволяет обществу свободно перемещаться в необходимое ему историческое состояние.
