Он происходил из дворянской семьи среднего достатка, но родители послали его учиться в лучшую школу Санкт-Петербурга – Александровский лицей, где он познакомился с отпрысками куда более родовитых и богатых семейств. Таубе полагал, что это сделало Извольского меркантильным снобом и эгоистом. В юные годы Извольский отчаянно стремился к выгодному браку. Одну влиятельную вдову, отклонившую его предложение, как-то спросили, не сожалела ли она, что не вышла замуж за человека, который впоследствии сделал столь блестящую карьеру. «Я сожалела об этом каждый день, – отвечала та, – но радовалась этому каждую ночь»[537]. В конечном счете он женился на дочери еще одного русского дипломата, но ему вечно не хватало денег, чтобы вести тот роскошный образ жизни, к которому он всегда стремился. Из-за этого по Петербургу ходили слухи о том, каким именно образом получают повышения его более богатые подчиненные[538]. Таубе, который проработал вместе с Извольским много лет, всегда ощущал, что внутри его коллеги борются между собой два человека с различными ценностями – государственный муж и корыстолюбивый царедворец[539].
Англичане поначалу восприняли шаги Извольского настороженно. Британский посол в Копенгагене докладывал в Лондон о беседе со своим французским коллегой, который хорошо знал нового министра. Последний, казалось, прохладно относился к союзу с Францией и имел прогерманские взгляды[540]. К счастью для будущих русско-британских отношений, это оказалось не так. Извольский был решительно настроен добиваться соглашения с Британией, и царь, хотя поначалу и скривился, тоже в итоге дал одобрение[541]. Положение дел в России постепенно улучшалось, и революции, казалось, удалось избежать – а потому, с точки зрения англичан, им было с кем вести переговоры. В самой Англии в это время как раз сформировалось новое либеральное правительство, а министерство иностранных дел возглавил сэр Эдвард Грей, не собиравшийся упускать такую возможность. Он занял свой пост в декабре 1905 г. и одним из первых принял российского посла Бенкендорфа, уверив его в своем желании наладить отношения между двумя государствами. В мае 1906 г. в Петербург прибыл новый британский посол, сэр Артур Николсон. Британский кабинет уполномочил его начать с Извольским переговоры по урегулированию трех ключевых проблемных вопросов: тибетского, персидского и афганского. Жители этих стран даже не подозревали, что их судьба решалась на расстоянии в тысячи миль.
Переговоры были долгими и утомительными, чего и следовало ожидать от сторон, «каждая из которых считала другую лживой и вороватой»[542], как это описал один английский дипломат. Были моменты, когда все едва не шло прахом: например, когда Извольский обеспокоился, не станет ли Германия возражать, или когда британский премьер-министр Кэмпбелл-Баннерман произнес довольно бестактную речь со словами: «Да здравствует Дума!» Тибет, на территории которого шла «Великая игра»[543] между российскими и британскими агентами, был наименьшей из проблем. Обе стороны согласились не давить на слабое местное правительство и не входить в политические соглашения с далай-ламой. Отдельным пунктом, который впоследствии сильно повлияет на будущее Тибета, шло согласие России признать верховную власть Китая над этой территорией.
Афганский вопрос потребовал больше времени, и разрешить его удалось не ранее конца лета 1907 г. Здесь русские пошли на большие уступки, признав Афганистан частью британской сферы влияния и согласившись вести дела с тамошним эмиром лишь при посредстве англичан. Взамен Британия обещала не оккупировать и не аннексировать Афганистан – но лишь при том условии, что афганский эмир будет придерживаться заключенных им с англичанами соглашений. Самым же трудным вопросом переговоров был персидский, хотя известие о получении шахом германского кредита на постройку железной дороги помогло обеим сторонам сосредоточиться на деле. Переговоры облегчались также и тем, что ради их успеха Извольский был готов зайти довольно далеко. Ле том 1906 г. в Петербурге обсуждалась идея создания в Тегеране Русско-персидского банка, что, конечно, обеспокоило бы англичан. Поняв это, Извольский твердо заявил: «Сейчас мы пытаемся заключить союз с Великобританией, и наша политика в Персии должна быть подчинена этому обстоятельству»[544]. После долгих споров о демаркационных линиях было решено, что на севере страны будет располагаться зона русского влияния, зона англичан на юге будет прикрывать Персидский залив и пути в Индию, а между ними будет существовать нейтральная зона. Британский посол в Тегеране предупреждал, что до персидского правительства дошли слухи о ведущихся переговорах, из-за чего оно было разгневано и серьезно озабочено. С типичным для того времени легкомысленным отношением к неевропейским государствам британское министерство иностранных дел отвечало, что персы должны с пониманием отнестись к соглашению, поскольку оно подразумевает уважение территориальной целостности их страны.
Вопрос проливов, который в прошлом так сильно осложнял отношения между Россией и Великобританией, в ходе тех переговоров не обсуждался, поскольку считалось, что будущая конвенция касается только положения дел в Азии. Однако Грей дал Бенкендорфу понять, что англичане в будущем не станут чинить России помехи в доступе к Босфору и Дарданеллам. В итоге англо-русская конвенция «содержащая договоренности по персидскому, афганскому и тибетскому вопросам» была 31 августа 1907 г. подписана в Петербурге, в российском Министерстве иностранных дел.
Все понимали, что это были не просто «договоренности». Хотя Германия публично выступила с одобрением заключенного соглашения, поскольку оно способствовало делу мира, Бюлов тогда же сказал кайзеру, что теперь именно Германия станет главным объектом тревоги и зависти со стороны англичан. По Берлину пошли слухи о надвигающейся войне, и германская пресса стала публиковать материалы, описывающие окружение, в котором оказалась их страна. Следующим летом во время военного парада Вильгельм произнес воинственную речь: «Мы должны руководствоваться примером Фридриха Великого, который, будучи окружен врагами со всех сторон, сокрушил их одного за другим»[545]. Он также дал интервью американскому журналисту из The New York Times и с горечью рассуждал в нем о «вероломстве» англичан, а заодно и о неизбежности войны. Стремясь привлечь на свою сторону американское общественное мнение, он обвинил Британию в предательстве белой расы, которое она совершила, вступив в союз с Японией. Кайзер утверждал, что Германии и Соединенным Штатам когда-нибудь придется плечом к плечу сражаться против желтой опасности. Увидев окончательный вариант статьи, германские дипломаты пришли в ужас. К счастью, нечто похожее испытал и Теодор Рузвельт вместе с редакторами The New York Times, а потому это интервью так и не вышло в печать. Однако его содержимое все же достигло британского министерства иностранных дел, а со временем стало известно и французам с японцами[546]. Англичане увидели в этом интервью еще одно свидетельство неустойчивого характера Вильгельма и поняли, что за всем этим скрывалась глубокая озабоченность Германии своим положением. Как это часто бывает в международных делах, британцы не понимали, что шаги, которые им самим казались чисто оборонительными, со стороны могут выглядеть совершенно иначе.
Хотя британское правительство и подвергалось критике у себя дома, но в целом было довольно соглашением с Россией. В своих мемуарах Грей позднее писал: «Мы тогда очень многого добились, освободившись от тревоги, которая прежде часто не давала покоя британским правительствам. Были устранены источники частых трений и причины возможной войны, а перспективы мира стали более надежными»[547]. Конечно, некоторая напряженность все равно оставалась, особенно в Персии, где обострения время от времени случались до самого начала Великой войны. Французы были в восторге и надеялись превратить Тройное согласие в действенный военный союз. Британия и Россия вели себя более сдержанно и даже избегали употребления вышеуказанного понятия. В 1912 г. преемник Извольского, Сергей Сазонов, даже прямо заявил, что никогда не будет использовать его[548].
Сразу же после заключения договора с Британией Извольский протянул руку Тройственному союзу, подписав с Германией соглашение о неприкосновенности владений друг друга на Балтике и предложив Австро-Венгрии проводить согласованную политику на Балканах. Британия, в свою очередь, все еще надеялась на разрядку в гонке вооружений с Германией. Однако в конечном итоге российское руководство оказалось неспособно навести мосты через растущую пропасть между Англией и Францией с одной стороны и Тройственным союзом – с другой. Не удалось России и уклониться от участия в гонке вооружений. К 1914 г., несмотря на периодические попытки освободиться, Российская империя уже прочно стояла на одной из сторон будущего конфликта. Бисмарк предупреждал о подобной опасности за много лет до этих событий – еще в 1885 г. он писал деду кайзера Вильгельма II, отмечая, что союз России, Британии и Франции «создаст основу для коалиции более опасной для Германии, чем любая другая»[549].
