Здесь исчерпываются полученные мною сведения о сражении 17 июля. Японцы определяют общее число потерь русских более чем в 2000, свои же потери исчисляют более 500 человек. Непропорциональные потери русских приписываются штабом армии главным образом огню шести японских орудий по крупным построениям русских, так неумело подставленных под их огонь в долине к северу от Скалистого Холма в 8 ч. утра, а также и безнаказанности, с которой пять рот 4-го полка могли обстреливать с высоты к востоку от Макумензы русских, отступавших вниз по большой долине.
Принимавшие участие в бою русские войска состояли из 34-го и 35-го полков 9-й дивизии X армейского корпуса и из частей 3-й и 6-й Сибирских дивизий. В главной атаке принимали участие приблизительно около трех полков с полевой батареей. Если прибавить к ним войска, действовавшие у Гебато на русском левом фланге и у Шинкваиреи на левом, можно думать, что общее число русских войск в этом сражении было около полной дивизии. На стороне японцев три батальона с полевой батареей, первоначально оборонявшие Мотиенлинг, были доведены к 9 ч. утра до трех полков, а еще один батальон прибыл из Лиеншанкуана около 11 ч утра. Можно сказать, что в позднем периоде сражения участвовало с обеих сторон по дивизии, имевших каждая по одной полевой батарее. Конечно, не следует забывать, что русский полк состоит из четырех батальонов, а японский — из трех.
Критика этого сражения в настоящее время затруднительна, ибо я не знаком с распоряжениями и планами русского начальника. Возможно, что его целью была только усиленная разведка. Японский штаб армии полагает, что генерал граф Келлер намеревался взять обратно Мотиенлинг. Поэтому я остановлюсь на этом толковании, тем более что это предположение подтверждается продолжительным и отчаянным боем у Гебато. Следует вспомнить, что бой у Гебато продолжался долго после полудня, и если бы русские действовали там успешно, они могли бы надеяться на удержание за собой позиции при условии, что главная атака на Мотиенлинге окончилась удачно. В противном случае высланный с этой позиции японский отряд легко мог отрезать путь отступления русских у Гебато.
По отношению к критике главного боя у Мотиенлинга я встречаю те же затруднения, как и при разборе отдельного эпизода у Гебато. То есть я не могу понять, почему русские не нанесли более решительного удара в первые часы сражения, когда им помогал туман, а японцы удерживали перевал и его подступы только тремя батальонами. Единственным русским отрядом, предпринявшим то, что мы называем атакой, был отряд на крайнем правом фланге. Центр, находившийся у кумирни, был на расстоянии 1500 ярдов от японцев, находившихся за очень глубокой долиной. Русский левый фланг находился на расстоянии ружейного выстрела только некоторое время после начала отступления, хотя они все время несли значительные потери от артиллерийского огня. Я очень желаю оградить себя от чересчур критического отношения к всемирно знаменитой армии, в особенности потому, что я был скорее простым зрителем и не подвергал себя никакой личной опасности. Но все-таки я должен высказать мое очень твердое убеждение, что если бы русские войска были смело управляемы и если бы каждый командир батальона решился сблизиться с противником и поступал соответственно этому, то в любой момент до 7 ч. утра русские должны были бы прорвать японскую позицию в том или другом пункте. Могли бы они удержаться на занятых частях позиции — это совершенно другой вопрос. Как раз в ту минуту, когда надлежало броситься в отчаянную, решительную атаку, русскими, казалось, овладевала какая-то странная летаргия, как бы паралич воли. То же самое случилось и у Гебато. Странно, как могут такие упорные и грозные во время своего отступления солдаты быть такими медлительными и колеблющимися во время атаки.
Плотность русских построений не оставляла желать ничего лучшего, с точки зрения японцев. Русские понесли за это тяжелое наказание в долине к северу от Скалистого Холма. Вообще было большой ошибкой двигаться вверх по долине; лучше было бы заставить этих людей подняться на Скалистый Холм, откуда, пользуясь мертвым пространством, удлинить фронт к северу от старой кумирни. С увеличением дальнобойности современного оружия развертывание в долинах может повести только к напрасным потерям. В самом деле, со времени Тираской (Tirah) кампании, я думаю, мы научились тому, что, владея вершинами и хребтами, о долинах заботиться нечего. Меткость русской стрельбы была слаба, и, стреляя залпами, они, если даже их собственные офицеры этому не помогали, постоянно обнаруживали свои позиции небольшим дымом бездымного пороха, появляющимся при одновременном залпе стольких ружей. Русский и японский порох в этом отношении одинаковы.
Действие японской шрапнели, а также и нескольких снарядов, выпущенных русскими, показывает, что могла бы сделать могущественная артиллерия, если бы она действовала с той или другой стороны. Британскому офицеру, привыкшему к боевым условиям Северо-Западной Индии, покажется особенно странным обстоятельством отсутствие с обеих сторон горной артиллерии. Бригада горной артиллерии, действуя с русскими, должна бы оказать не поддающееся определению, но, несомненно, очень большое содействие. Особенно большую помощь принесла бы она при их отступлении. Одна-единственная горная батарея у японцев позволила бы им превратить русское отступление в полное бегство. Японская полевая батарея на вершине оставалась в своих окопах, не принимая участия в преследовании, хотя там и имелась хорошая позиция на хребте к северу от Скалистого Холма.
Вялое японское преследование может быть объяснено излишней осторожностью, но местность по пути русского отступления допускала возможность засады целых бригад, а главный бивак русских войск находился только на расстоянии немногих миль. Очевидно, что здесь была неподходящая обстановка для каких-либо рискованных предприятий.
Наконец, я повторяю, что следует припомнить то обстоятельство, что в этом удивительном сражении девять десятых всех русских сил ни разу не ходили в атаку. Некоторые из них приближались на расстояние прямого выстрела, но многие из них не подходили так близко. Они проявляли удивительное хладнокровие на неудобных позициях, затем с одинаково безразличным отношением к опасности начинали отступать к своему биваку. Все это, конечно, совершенно похоже на Колензо[32]. Но как бы мы ни восхищались храбростью в том или другом ее проявлении, один вывод вполне ясен: со времен Иерихонского сражения никакая сильная позиция, обороняемая хорошими войсками, не может быть взята одними демонстрациями, как бы грозны они ни казались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
