Стоило появиться полиции, как начинались стычки. Демонстранты принимались громить полицейские участки, а полицейские, выхватив из толпы самых активных, волокли их к машинам.
В донесениях полиции отмечалось позже, что первомайские демонстрации удалось пресечь в стране с величайшим трудом.
XI
В середине лета Бетман-Гольвег ушел в отставку. Все его усилия примирить консервативные партии с шейдемановцами, ставку с правительством ни к чему не привели. Ни разъяснений, ни заявлений о перемене курса в связи с уходом не было. Он канул в ничто, ничего не разрешив и никого, кроме разве ставки, своим уходом не успокоив.
На его место был назначен Вильгельмом невыразительный и бесцветный Михаэлис. Бетман-Гольвег управлял страной восемь лет, канцлер Михаэлис находился у власти всего три месяца с небольшим. Германия запутывалась все больше в неразрешимых внутренних трудностях, выхода из которых не предвиделось.
Осенью в России произошло событие всемирной важности: была провозглашена Советская власть. Желая положить конец бессмысленному кровопролитию, новая власть обратилась ко всем народам с Декретом о мире. Возможность примирения, хотя бы на востоке, показалась обескровленной и голодной Германии спасительной, немцы воспрянули духом.
Но в ставке призыв русских истолковали по-другому. То, чего не удалось достигнуть ценой миллионов жертв, шло, казалось, в руки само. По мнению Гинденбурга и Людендорфа, армия революционной страны серьезной угрозы больше не представляла и с новой Россией можно было разговаривать языком диктата.
…Карл Либкнехт, уже через несколько дней после того, как в Петрограде была провозглашена Советская власть, написал:
«Великий революционный процесс… не только не завершается, но находится в своем начале, имея перед собой безграничные перспективы… То, что я узнаю об этих событиях, до того отрывочно и поверхностно, что я должен довольствоваться догадками. Ни в чем не ощущаю я так сильно моей нынешней духовной изоляции, как в вопросе о России».
Когда появлялся в камере Шульц, Либкнехт старался выудить у него все, что тот знает. Сколько Шульц ни говорил, что политикой не интересуется, он кое в чем поддался воздействию Либкнехта.
Это он вскоре после петроградских событий положил на сапожный стол обрывок буржуазной газеты, где сообщалось о новом перевороте в России.
— Смотри, почитай… Наверно, тебя касается тоже. Либкнехт жадно проглотил все.
— Касается всех, — отозвался он, — всего мира.
— Чтобы Германия пошла по такому пути… Что-то не верится.
— Путь один у всех, — произнес Либкнехт с внешним спокойствием. — Путь борьбы неимущих, бедных против богатых.
— Бедный останется бедняком всегда, и никакие ваши фокусы тут не помогут… Разве что ловкий — тот выберется.
И все же ветер бурных событий проник даже сквозь стены тюрьмы. Администрация стала строже, но в чем-то и внимательнее. Либкнехту разрешили, например, одно-два дополнительных свидания — с Соней, с Гельми. Мотивы были тут морально-воспитательные: сын в том возрасте, когда нравственное воздействие отца особенно важно. Но передачи стали осматривать еще более придирчиво. Теперь уже Либкнехт почти не обнаруживал вложений в посылках.
Однако некоторые вести дошли до него, и он сумел оценить их важность. Прежде всего, «революционные старосты». Услышал он о них впервые от того же Шульца.
— Что это такое, можешь ты мне объяснить? — спросил тот однажды.
— Для начала мне надо побольше узнать о них самому.
В следующий раз Шульц принес ему кое-какой материал, главным образом из буржуазных газет, где старост ругали на все лады.
— Теперь могу тебе объяснить, — сказал Либкнехт. — Организаторы будущей революции, вот они кто!
Шульц осклабился и, сняв шапочку, почесал голову:
— Революция, гм… Что-то в Германии про нее не было слышно… А знаешь, кого называют будущим ее вождем? Фантазеры, которые в нее верят.
— Кого?
— Некоего Карла Либкнехта. А? Не слышал?
— Не слышал, нет.
— Он, между прочим, работает под моим началом.
— В таком случае, Шульц, тебе с ним повезло. — Их отношения стали проще, он тоже говорил ему теперь «ты». — Слушай, Шульц, все, что касается этих старост, доставляй мне, а?
— Ишь ты какой! Один раз тебя побалуешь, а потом лишишься всего сам! — Он надел шапочку и, ничего больше не сказав, только укоризненно покачав головой, вышел из камеры.
Либкнехта этот разговор сильно взволновал. Чутье сказало ему, что в событиях, которые развернутся, роль старост будет весьма велика. «Спартак» должен завоевать в их среде достойное место. Но как было передать это товарищам?! Как было в записочке, изобилующей иносказаниями, подчеркнуть то, что кажется ему особенно важным?
Он стал мысленно составлять эзоповскую записку, конспект насущнейших выводов. Фразы следовало сжать до предела, так, чтобы короче было нельзя. И еще предстояло упросить Шульца, чтобы он переслал письмо.
XII
Когда Россия выдвинула программу мира без аннексий и контрибуций, Германия поначалу ее приняла. Но стоило начать переговоры, как немецкие делегаты сбросили с себя маску миролюбия. Пусть даже статс-секретарь иностранных дел Кюльман, уполномоченный правительства, держался более умеренно; но генерал Гофман, представитель ставки, начал выдвигать требования одно тяжелее другого.
Два раза переговоры прерывались. Когда делегации съехались во второй раз, немцы, отстаивая будто бы независимость малых стран, потребовали от России отделения Белоруссии, Литвы, Латвии и Польши. В то же время генерал Гофман потихоньку готовился заключить мир на особых началах с представителями Украинской рады.
Глава советской делегации на переговорах Троцкий, нарушив твердые инструкции Ленина, заявил, что Россия односторонне прекращает войну и демобилизует армию. Он покинул Брест-Литовск, предательски сорвав тем самым переговоры и дав Германии желанный предлог: она могла прекратить перемирие и развернуть наступление. Казалось, надежды немцев на скорый мир рухнули.
Германия бурлила. Берлин жил слухами и ждал событий. Стало известно, что в Австро-Венгрии забастовки охватили все крупные города: созданы Советы, а правительство так перепугано, что официально признало их существование.
Спартаковцы распространяли всюду листовки. Позиция их была недвусмысленно ясной: «Да здравствует всеобщая забастовка! Все на борьбу!» Только массовой борьбой, восстанием, стачками, которые парализуют хозяйственную жизнь страны, только путем революции к провозглашением народной республики в Германии можно положить предел бойне народов и добиться всеобщего мира. Лишь этим можно спасти не только Германию, не и русскую революцию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
