Гилберт выругался сквозь зубы и снова выстрелил.
Во всем это радовало лишь то, что он смог в очередной раз показать Родериху, кто сильнее, и напомнить старый урок — с «выскочкой» стоит считаться. Гилберт был уверен, что Родерих заслужил хорошую трепку. Он посмел покуситься на его брата! Мало того, что Родерих отнял у него Эржебет, так еще и протянул руки ко второму самому важному для Гилберта в мире существу. Родерих говорил, что Людвиг должен расти под его покровительством, что Гилберт только испортит его. Конечно же, юному Германскому Союзу будет лучше под крылышком Империи.
— Люца я тебе не отдам, — ответил ему Гилберт, добавив парочку крепких выражений, в красках описывавших то, что он думает о Родерихе и его воспитании.
Затем Гилберт с оружием в руках отстоял свое право растить брата, его маленькая семья осталась целой. И все было бы просто замечательно, если бы к ней прибавился кое-кто еще…
— Брат! — По лугу бежал Людвиг, сжимавший в руке ружье, которое ему подарил сам Гилберт по случаю окончания войны.
Мальчик тренировался в стрельбе неподалеку, по мнению старшего брата, он уже достаточно вырос, чтобы учиться обращаться с оружием.
— Я попал точно в центр мишени! — радостно выпалил Людвиг, поравнявшись с Гилбертом.
— Молодцом! — Тот сверкнул белозубой улыбкой и растрепал волосы брата, который почему-то всегда любил их гладко зачесывать. — Тренируешься всего второй день и уже делаешь успехи. Так держать.
— А когда к нам приедет сестренка Лиза? Она обещала научить меня стрелять из лука. — Обычно сдержанный Людвиг сейчас был необычно воодушевлен, окрыленный первым достижением.
— Думаю, она обязательно приедет на днях. — При упоминании Эржебет Гилберт едва заметно нахмурился. — Ладно, Люц, иди, тренируйся дальше. То, что ты смог попасть один раз это, конечно, хорошо, но нужно закрепить результат.
Мальчик кивнул, на лице появилось сосредоточенное выражение, он прижал ружье к груди, словно величайшее сокровище, и убежал назад к своим мишеням.
Гилберт проводил его взглядом и задумался. Он и сам, гораздо больше Людвига, ожидал появления Эржебет все дни, которые прошли после заключения мира. Если бы не постоянные совещания с Бисмарком, Гилберт бы давно поехал к ней сам. Все же, хоть он и вынужден был пощадить Родерих, Гилберт прекрасно понимал, в какое шаткое положение поставило его это поражение. Даже без толчка со стороны Гилберта, Империя Габсбургов вполне могла начать разваливаться. У Эржебет впервые со времен Силезских войн появился шанс сбежать от Родериха. И, несмотря на все заявления Бисмарка, Гилберт собирался ее поддержать. Он был непоколебим в своей уверенности: Империи Родериха давно пора отправиться в небытие. Он сам, вместе с Эржебет и братом сможет создать собственную, новую Империю. Гилберт всегда, еще в бытность юным Орденом, мечтал о могучем, сильном государстве и сейчас, когда перед ним появился шанс его построить, он не собирался так просто отступать. Они с Эржебет вместе будут править величайшей державой Европы. Обязательно.
В последнее время Гилберт редко задумывался об их с Эржебет отношениях. Все шло само по себе и его вполне устраивало. Правда, когда появился Людвиг, Гилберт немного волновался, опасаясь, что ребенок будет мешать, путаться под ногами. Но все вышло наоборот — он только еще больше сблизил его и Эржебет, протянул между ними еще одну нить. Гилберт был уверен, что они уже стали настоящей семьей. А то, что он никогда не говорил Эржебет о чувствах, ни разу за многие годы не признался в любви, да и от нее самой он не слышал нежных слов — это не так уж важно. В конце концов, кому нужен этот треп? Всего лишь пустое сотрясание воздуха. Эржебет и так должно быть понятно, что они двое созданы друг для друга. Нужно было лишь устранить Родерих, который все время мешался, как бельмо на глазу, и тогда все будет отлично. Как только Эржебет приедет, Гилберт собирался изложить ей план по ее отделению от Империи. Хотя мерзкий шепоток в голове тихо бормотал, что она может не согласиться. Опять. Ведь она уже столько раз отвергала его предложения о союзе, планы восстания. В восемнадцатом веке, в 1848 году…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В такие моменты у Гилберта возникали сомнения, а действительно ли Эржебет так уж равнодушная к Родериху. А что, если всех их отношения просто обман, и на самом деле Эржебет использует его как замену прекрасному музыканту, в которого влюблена и который не отвечает на ее чувства? Такие мысли заставляли гордого Гилберта рвать и метать, ему хотелось грубо схватить Эржебет и вытрясти из нее заверения о том, что она любит только его, что она всегда будет принадлежать лишь ему одному… Но затем он встречался с ней, заглядывал ей в глаза и думал, что все это лишь глупости и игра его буйного воображения. Эржебет просто была слишком рациональна и не хотела рисковать, поднимая восстание, которое будет обречено на провал. Но сейчас-то возможность была просто идеальной. Она обязательно согласится, Гилберт был уверен.
Он вскинул ружье, выстрелил. И промазал.
— Не можешь попасть по мишени со ста шагов? Теряешь сноровку, Гил! — Раздался веселый голос у него за спиной.
Гилберт резко обернулся и увидел Эржебет, которая направлялась к нему по дорожке со стороны дворца. Он тут же поставил ружье на предохранитель, отложил на траву и зашагал ей навстречу.
Гилберту всегда трудно давались проявления нежности, но сейчас ему очень захотелось обнять Эржебет, что он и проделал. Гилберт сграбастал ее в охапку, она удивленно ойкнула, но затем прижалась к нему, уткнувшись носом ему в шею и обдавая теплым дыханием. Эржебет вцепилась в него руками так сильно, словно утопающий в плот, Гилберту даже показалось, что она его вот-вот задушит, и он поспешил отстраниться.
«Странно… Она ведь тоже не особо любит телячьи нежности… Так рада меня видеть?»
— Соскучилась, Лизхен? — Он улыбнулся с напускным ехидством.
Эржебет отошла от него на шаг, не съязвила в ответ, не улыбнулась, лишь серьезно посмотрела на него.
— Гилберт, нам нужно поговорить, — отчеканила она.
Гилберт мгновенно насторожился, обычно с таких слов всегда начинались самые неприятные разговоры.
— Я тебя внимательно слушаю. — Он несколько сухо кивнул.
Пару минут Эржебет стояла молча, ее глаза будто что-то искали в его лице, затем она вздохнула, мысленно что-то решив.
— Гил, скажи, кто я для тебя? — медленно произнесла она, не отпуская его из плена своего взгляда.
Гилберт опешил, застигнутый врасплох таким внезапным вопросом.
— В каком смысле?
— В прямом. Как ты ко мне относишься?
Гилберт все еще не понимал, куда клонит Эржебет, почему едва приехав, задает такие вопросы.
— Ты моя Лизхен. — Он с трудом выдавил веселую усмешку, попытался обнять ее за талию.
Но Эржебет отступила, и ее губы вдруг искривила злая улыбка.
— Вот так всегда. Все время только это и твердишь. Моя, моя, моя… Словно я вещь! За все эти столетия я ни разу не слышала от тебя не единого ласкового слова. Не одного признания… — ее голос дрогнул. — В любви…
«Так вот оно что…». — Гилберт напрягся.
Его раздражали разговоры о чувствах, они смущали его, заставляли чувствовать себя неловко, глупо, и от этого он свирепел. Он так ненавидел это мерзкое ощущение собственной уязвимости, слабости, когда ты раскрываешь кому-то самые потаенные уголки своей души. Ведь он, Гилберт Байльшмидт, всегда должен оставаться сильным и блистательным!
— Так тебе нужны все эти сладкие слова? Романтическая дребедень? — едко процедил он. — Давно пора понять, что я не придворный франт и не умею говорить цветистую чушь! По-моему вполне достаточно того, что я тебе постоянно предлагаю союз. Это лучше всяких слов доказывает…
— Это доказывает лишь то, что тебе нужны мои земли, — перебила Эржебет. — Признайся, ты ведь просто хочешь оттяпать у Родериха побольше территорий, а меня используешь для удовлетворения своих амбиций! Ты никогда не говорил, кем я буду в нашем союзе… Служанкой, любовницей? Или равным партнером и законной супругой?
