— Чуть-чуть можно. Мой отец прошел всю войну с 1941 по 1945 год. В нашем доме день Победы и 23 февраля — святые праздники, хотя отца давно нет в живых.
Сергей Георгиевич никогда не интересовался, в каких войсках служил Владимир Евгеньевич, но некоторые обстоятельства привели его к мысли, что тот был связан с военной разведкой в лице известной структуры ГРУ. Очевидно, что с этой структурой был связан и его гость — Владимир Владимирович, полковник в отставке, оказался интересным собеседником.
— Нет, я вот спрашиваю, политики должны нести ответственность за навязанный ими путь развития? — продолжил прерванный разговор Владимир Евгеньевич.
— Володя, не заводись, — попытался успокоить его Владимир Владимирович, осторожно поглядывая на ректора.
— Нет, я с ним согласен, что наши президенты Горбачев и Ельцин натворили много чего, а ответственности не понесли. Отсутствие ответственности перед народом, реальной ответственности, позволили им делать все, не задумываясь о той оценке, которую дадут люди, а не окружение, — четко определил свое отношение к теме беседы Сергей Георгиевич. — Их политические амбиции оказались важнее судеб миллионов людей своей страны.
— Насчет Ельцина не стал бы говорить, здесь у меня только общеизвестные факты, а вот насчет Горбачева могу сказать конкретно. Имел возможность прикоснуться к его, так сказать, творчеству, — осторожно сказал Владимир Владимирович.
— Когда в Западной группе войск работал? — уточнил Владимир Евгеньевич.
— Да, — подтвердил Владимир Владимирович. — Мы готовили ряд документов по объединению Германии и об ущербе, который понесет СССР при выводе наших войск, и многое другое.
— Помогло? — полюбопытствовал Сергей Георгиевич.
— Нет, — с разочарованием произнес Владимир Владимирович. — У меня сложилось твердое убеждение, что все это наш президент Михаил Горбачев опустил в корзину.
— В корзину или унитаз? — ехидно спросил Владимир Евгеньевич.
— Не знаю, но он выбрал, как мне кажется, самый худший вариант.
— Согласен, в объединении Германии была какая-то поспешность, которая наводит на некоторые нехорошие мысли, — сделал предположение Сергей Георгиевич.
— Поспешность? — с удивлением спросил Владимир Владимирович. — Если исходить из факта объединения как преподнесли народу, была поспешность. А если учитывать ту титаническую и целенаправленную работу, которую проводил Горбачев, поспешности не было — вопрос объединения он начал подготавливать в 1988 году.
— Когда?! — почти одновременно воскликнули Сергей Георгиевич и Владимир Евгеньевич.
— Да, в 1988 году. Сепаратные переговоры с канцлером Гельмутом Колем начались в этот год во время его визита в Москву. Надо отметить, что Коль в 1988 году два раза приезжал в Москву. А в середине 1989 года они подписали совместное заявление, и только в 1990 году произошло объединение.
— Почему не в 1989 году? Надо полагать, что тогда Горбачев дал согласие, — поинтересовался Сергей Георгиевич.
— Международные проблемы не позволяли, надо было многое уладить. И Горбачев взял на себя эту миссию, — продолжал рассказывать Владимир Владимирович. — Германия, как проигравшая войну, была под международным контролем стран-победительниц. Франция и Великобритания не очень хотели видеть объединенную Германию — зачем большой и сильный конкурент? Поэтому Горбачев и уговаривал Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттерана. На это нужно было время. Только в 1990 году Германии был предоставлен полный суверенитет.
— Вот засранец, больше работал на немцев, а нам сказки рассказывал, как хорошо мы будем жить с перестройкой, — возмутился Владимир Евгеньевич.
— Можно и так сказать. Не случайно немцы говорят, что Горбачев «отец-основатель» нации.
— А что выиграл СССР, а потом и Россия от объединения? Не уверен, что те деньги, которые выделила Германия, могли покрыть наши убытки? — усомнился Сергей Георгиевич.
— О чем Вы говорите? — усмехнулся Владимир Владимирович и махнул рукой. — В политическом плане полный провал. Можно было требовать, чтобы объединенная Германия была бы безъядерной зоной и не входила в НАТО. Горбачев промолчал, теперь НАТО у наших границ, восточноевропейские страны и Прибалтика вошли в сферу Запада. Что касается финансовых вопросов, то здесь тоже жуть. Я сам этими вопросами не занимался, но могу сослаться на Валентина Фалина.
— Который возглавлял Международный отдел ЦК КПСС? — уточнил Сергей Георгиевич.
— Да, — подтвердил Владимир Владимирович. — До этого он был послом в ФРГ. Так он называл следующие цифры. В свое время канцлер Эрхард предлагал компенсацию в размере 124 миллиардов марок. В начале 80-х годов лидеры ФРГ готовы были выделить СССР сто миллиардов марок, чтобы ГДР стала нейтральной по типу Австрии, и разговор о присоединении не шел. А Горбачев по собственному усмотрению назвал цифру четыре с половиной миллиарда марок. Никого не спрашивал, ни с кем не посоветовался.
Владимир Евгеньевич выругался, потом продолжил:
— Мы столько добра оставили в ГДР, в спешке сорвали войска и перебросили их в поле. Ничего не успели построить.
— Не кипятись, — попросил Владимир Владимирович. — Глупость была огромная. Добра оставили под триллион марок. Все на совести Михаила Горбачева, нашего первого и последнего президента СССР. А перед солдатами и офицерами было ужасно стыдно. И стыдно было нам, действующим офицерам, за предателя президента, гнилую верхушку ЦК КПСС, за всех — чиновников и бюрократов.
Возникла пауза. У всех было скверно на душе — предательство, какими красивыми словами ни скрывали это сторонники Горбачева, остается предательством, а оно всегда вызывает омерзение.
— Не думаю, что он в полной мере отстаивал интересы нашего народа. Слышал такую историю, — продолжил разговор Сергей Георгиевич. — К нему зашел руководитель КГБ, кажется, тогда был Крючков, и передал список американских агентов влияния. В этом списке были высокопоставленные чиновники и государственные деятели. А Горбачев сказал: «Сейчас это не имеет значения».
— Может быть, он сам был агентом? — задал провокационный вопрос Владимир Евгеньевич.
— Кто его знает, — признался Сергей Георгиевич. — Но могу сказать свое мнение. Он оказался падким на лесть и внимание западных политиков. Ради их похвалы он готов был на все. Что касается финансовых вопросов, не думаю, чтобы немцы не просчитали, какую выгоду он им принес. А дальше думайте сами и делайте заключения. Я не сомневаюсь, что у него в Германии финансовый карт-бланш. Друг Запада и враг собственной страны не может не быть агентом. Его, возможно, давно и тщательно готовили. А верхушка власти была управляемая из-за компроматов, которые создавали и накапливали западные спецслужбы. Я так предполагаю.
— Закроем эту тему, — неожиданно предложил Владимир Владимирович, — я думаю, у нас есть что сказать перед праздником. Давайте выпьем за наших родителей. Вся тяжесть войны легла на их плечи.
* * *
Неожиданно, словно воздушный десант, прилетели сороки. Маша не смогла их посчитать. Они суетливо носились по земле, отгоняя друг друга, отлетали и вновь возвращались. Их было шесть-семь птиц, но шума было значительно больше. Некоторые подлетали к кормушке, с трудом удерживаясь на краю, успевали сбросить на землю кусочки хлеба, вокруг которых возникала суета. На белом снегу эти упитанные и контрастные по цвету птицы смотрелись красиво. Черные перья отдавали густой синевой.
Маша, в надежде на случайную удачу, стала их фотографировать в очень быстром темпе. Эта шумная вакханалия продолжалась недолго. Сергей Георгиевич, опасаясь, что сороки склюют весь корм, решительно направился в сторону кормушки. При первых же шагах сороки дружно взлетели и направились в сторону водонапорной башни.
— Сорока — осторожная птица, — заметил Сергей Георгиевич. — Сейчас устроятся на водонапорной башне и будут оттуда наблюдать. Убедившись, что им никто не мешает, вновь вернутся.
Водонапорная башня располагалась метрах в ста, и ее было хорошо видно. Кроме сорок, там, на самом верху, на ограждении, расположились какая-то крупная птица и с десяток более мелких.
— Что за птица там сидит? Это ворона? — спросила Маша, указывая рукой в сторону башни.
— Нет, это ворон. Он никогда к нам не залетает. А более мелкие птицы — это галки.
— Галки и у нас летают.
