— Здравствуй, папа.
Старый Аристид обернулся, и Адриан отметил, как тот сдал за несколько минувших месяцев.
Они обнялись, и сын сказал главное, что его переполняло:
— Я сделал предложение Анжелике Беро.
Старый Аристид удовлетворенно улыбнулся.
— Наконец-то ты понял, что родители плохого не посоветуют.
— Я ее люблю, папа.
— Ну, это уже не так важно, — отмахнулся отец. — Лучше скажи, как твоя коммерция?
Адриан пожал плечами и присел напротив.
— Я увидел, что грязные деньги все-таки бывают, папа.
Отец насмешливо фыркнул.
— Чушь.
Адриан улыбнулся и вытащил восстановленный по памяти список векселей из Библии Амбруаза Беро.
— Посмотри на это, отец. Что скажешь?
Старый Аристид взял мятый листок, поднес ближе к глазам и тут же помрачнел.
— Ты куда свой нос засунул, дурак? Откуда это у тебя?!
Адриан забрал бумагу, аккуратно сложил ее и сунул в карман.
— Чьи это деньги, отец?
Аристид поджал губы.
— Уж тебя эти векселя точно не касаются.
— Уже касаются, — возразил Адриан. — Меня из-за этих бумаг даже на прусском фронте отыскали. Так ты мне скажешь?
Отец испугался, не без труда взял себя в руки и уставился в пространство перед собой.
— Эти деньги начали выводить с рынков тридцать два года назад. Крупная коммерция: рабы, сахар, табак, ром. Агенты Людовика выискивали их, чтобы конфисковать, даже обещали проценты за донос, но сумели взять самую малость. Тебя-то как угораздило с этим связаться?
— Это не важно, — отрезал Адриан.
— Это как раз и важно! — закричал отец. — Это не те люди, с которыми можно договориться!
— Кто они?
— Забудь.
— Так это грязные деньги, папа?
Отец потупился. Он всю жизнь объяснял сыну, что грязных денег не бывает.
— Это страшные деньги, сынок. Ты думаешь, почему Антуана Лавуазье отправляют на гильотину?
— А его уже отправляют?! — ужаснулся Адриан.
Отец вздохнул.
— Антуан и Жак Польз арестованы. Всю их семью ждет гильотина.
— Но за что?
— Аббат Террэ, их дедушка, отщипнул кусочек от чужого пирога, когда был советником при Людовике. Радовался, что акции Ост-Индской компании на семью оформил, дурак. Теперь, наверное, в гробу переворачивается.
Адриан похолодел.
— Ты хочешь сказать, что Робеспьер?..
Старик презрительно фыркнул.
— У них таких робеспьеров как мелочи в кармане. Ты ведь не думаешь, что всю эту республиканскую махину можно было запустить без денег?
Адриан растерянно пожал плечами. Отец был прав. Без денег все мертво точно так же, как и без крови.
Старик сокрушенно покачал головой.
— Вот теперь я все понял. Это ведь у Анжелики лежит?
Адриан замер, но врать уже не имело смысла.
— Да.
Отец досадливо цокнул языком.
— Амбруаз, царство ему небесное, по молодым летам попал в трудное положение, просил у меня денег, а я не дал. Виноват я перед ним. Вот он, видимо, и вошел в это дело. А теперь пришло время платить по счетам. Поэтому он и попросил меня за дочку, понимал, что его все равно уберут.
Адриан сглотнул и спросил:
— Так у меня и Анжелики есть надежда? Если как-то вернуть…
Отец помрачнел и закрыл лицо руками.
— Нет у вас никакой надежды, — тихо произнес он. — Вы для них ореховые скорлупки, вылетевшие из щипцов.
Адриан не собирался совать голову в щипцы правосудия.
— А если бежать? В Америку! Вложить в какое-то новое дело?..
Старик отнял руки от лица, с трудом поднялся, подошел к шкафу, вытянул оттуда огромный том и швырнул его на стол.
— Загляни.
Адриан осторожно открыл книжищу и обмер. Точно такие же балансовые таблицы он видел у Франсиско Кабаррюса.
— Ты тоже ведешь учет?!
— Все его ведут. Мы присматриваем друг за другом. Тебе не спрятать этих денег, куда бы ты их ни вложил. Хоть в Америке, хоть в России, но тебя обязательно найдут. — Отец помолчал немного и добавил: — А главное, все персоны, которым ты можешь предъявить эти векселя, так или иначе повязаны с их хозяином. Один раз тебе безропотно выдадут эти деньги, думая, что ты пришел от него, второй, третий… а у четвертого плательщика тебя просто зарежут.
Арест бывших генеральных откупщиков спровоцировал «бешеный» депутат Бурдон из Уазы.
— Я требую, чтобы эти общественные пиявки были арестованы! — орал он с трибуны конвента. — Если они через месяц не сдадут отчета, то конвент просто обязан предать их мечу закона!
Разумеется, никто не вспомнил о том, что сроки для сдачи отчета были передвинуты. Аудиторы так ничего и не нашли, а все обвинения, в том числе и в попытке отравить всю нацию исключительно из ненависти к свободе, выглядели смешно. 24 ноября откупщиков, живших в Париже, начали брать одного за другим.
Антуан, отдававший работе каждую минуту, узнал, что подлежит аресту, от Марии-Анны, когда вернулся с очередных военных сборов.
— Уже?! — испугался он. — Господи! Я же ничего не успел закончить!
Мария-Анна горько усмехнулась. Более всего муж боялся разлучения с единственной его возлюбленной — наукой. Когда он помылся и поужинал, пришел настоящий страх, уже за себя.
— Так меня искали?
Мария-Анна кивнула.
— И здесь, и в старой квартире, в арсенале. Всех отправляют в форт Свободы. Может, встретишься с моим отцом? Он пока не арестован, а главное, лучше нас понимает, что происходит.
Антуан судорожно замотал головой.
— Нет, лучше я пойду к Люка! У консьержа академии меня искать не станут. Да и в Лувре можно пересидеть. Мне обязательно следует написать в комиссию мер и весов! Нет, со мной нельзя так! У меня ведь даже свидетельство о благонадежности есть! — Он никак не мог смириться с тем, что все кончено.
Мария-Анна вздохнула. Антуан вообще не имел отношения к обвинению, предъявленному прокуратурой. Он не входил в число комиссаров, попавших под подозрение, покинул генеральный откуп еще тогда, когда быть его частью не считалось преступлением, вообще не был вовлечен в основные дела. Его там держали исключительно за светлую голову. Когда у откупа начал исчезать табак тысячами фунтов, только Антуан смог разобраться в причинах. Оказалось, что все дело в способе контроля влажности. Стоило отладить единую технологию, и учет мгновенно восстановился!
— Езжай к отцу, — еще раз посоветовала Мария-Анна. — Он опытнее тебя в этих играх, знает, когда что надо делать.
Впрочем, она сама уже понимала: дело не в том, что Антуан Лавуазье — откупщик. Четырнадцать бывших генеральных откупщиков даже не заинтересовали якобинскую прокуратуру. Им не грозили ни аресты, ни проверки. Робеспьер уничтожал вполне конкретные семьи. Они с мужем имели несчастье принадлежать к одной из них.
