бежево-розовой водой, которая неспешно текла, если текла. На другом берегу возвышался город. Небольшой, с каменными старыми, или лучше даже сказать старинными домами и колоннами. Я пошёл вдоль берега к мосту, что невдалеке нависал над рекой.
Мост сродни лестнице. Выщербленные камни с проросшей травой колоритно давали начало дороге, ведущей в город. Собственно, город начинался прямо за мостом. Строения, издали казавшиеся домами, больше походили на старую, средневековую заброшенную стройку. Или же нет. На раскопки. Древний раскопанный город. Но при этом, город жил полной жизнью и не хотел замечать своей странности. Узкие кривые улочки петляли, то закольцовывая свои загадочные маршруты, то неожиданно заводили в тупик, то просто обрывались. Да, именно обрывались в самом неожиданном месте: перед оврагом, или упирались в куст. И везде люди. Много людей. Я ходил по улицам, невольно слушая чужие разговоры, проталкиваясь сквозь толпы народа, и с удивлением заметил: в городе было всего пять-шесть человек. Остальные двойники. Даже не двойники, а это были всё те же пять-шесть человек воспроизведённые многократно прихотью судьбы. Они ходили, говорили, торговали, покупали, чего-то строили, спорили. Самое поразительное то, что мы знакомы. С кем-то шапочно, с кем-то поближе. Так вот некоторые из моих нежданных знакомцев здоровались, а иные проходили мимо, даже не замечая.
Я бесцельно бродил по улицам. Очередной раз, завернув за угол и будучи не в силах видеть одни и те же лица, зашёл в ближайший дом. Домом это можно назвать с большой натяжкой. У него есть стены, но нет крыши. Дверь больше походила на калитку, но в комнате — накрытый стол, а на окнах шторы. Я устало прислонился к стене. Какие странные цвета и здесь. Ни одной яркой краски. Всё мягко, в тёплых пастельных тонах. И стены. Стены. А на них рисунки. И как это сразу не заметил. Рисунки. Я провёл рукой по ближайшей стене, стирая наслоения пыли. Рисунок также сделан пастельными красками. Со старой каменной кладки на меня смотрели серые глаза с длинными шёлковыми ресницами…
Серые глаза. Где же я их видел. Видел. Вижу. Глаза расплываются, постепенно превращаясь в два окна, расположенных высоко под потолком над огромными воротами. Огромные ворота. Оглядываюсь. Старый, давно не используемый ангар с въевшимся запахом грязи и металла. Вокруг следы демонтированного оборудования, обрывки труб, обрезанные провода и только в углу стоит двадцатипятитонный пресс. За ним сидит высокий парень с очень бледным, почти белым лицом, покрытым конопушками. Или это не конопушки, а следы грязи? Не торопясь, он берёт из огромного металлического ящика деталь, безразлично кладёт её в пресс-форму. Затем раздаётся удар, который в тишине помещения звучит оглушительно. Пробую подойти ближе. Разбитый бетон под ногами мешает нормально двигаться. Приходится постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться или не попасть в какую-либо яму. Но вот я уже совсем близко. Парень заметил меня и посмотрел холодным взглядом, от которого мне стало не по себе. Я медленно попятился к воротам и едва не упал, зацепившись за проволоку или что-то там ещё, толком не разглядел.
Огромные ворота, а в них вмонтирована небольшая дверь. По соотношению с воротами она казалась скорей не полноценной дверью, а дверцей для кошки. С трудом распахнув её, оказался на улице. Собственно почти ничего внешне не изменилось. Серое темное небо было не многим светлее крыши ангара. Вокруг огромные стены других ангаров. Однако у одного их них, точнее у входа в один их них подправлял дверь слесарь Володя. Мы знакомы уже сто лет и, наверно, поэтому, а может быть и по другим непонятным причинам я успокоился. Направившись к нему, заметил, что у Володи через плечо перекинута пара прекрасных веников. Причём один берёзовый, а другой дубовый.
— Володь, привет! — улыбнулся я, протягивая руку.
— Здорово, — ответил он, не отвлекаясь от дела.
— Ты что тут? Да ещё с вениками? — съехидничал я.
— Да вот, дверь в баню подправляю.
— Какую баню?
— Ну, ты даёшь! Не в курсе, что на заводе баню открыли?
— Не-а! А что, на самом деле?
— Вот чудак человек, заходи.
— А я вроде не готов.
— Как хочешь. А то, если передумаешь, давай.
С этими словами Володя собрал инструмент и скрылся за дверью. Мне вдруг подумалось: «чего это испугался?». Вокруг знакомые стены, всё классно и банька не помешает расслабиться и забыть всякую чушь, лезущую в голову. Дверь открылась тихо, без скрипа. «Молодец Володя, хорошо сделал», — с удовольствием отметил я, и прошёл в предбанник. Предвкушая расслабляющий пар, открыл дверь в парную. Большая комната, скорее похожая на зал клуба, предстала передо мной. Поперёк этого помещения поставлены длинные скамейки на которых, похоже в ожидании пара, терпеливо и молча, сидели голые мужчины и женщины. У каждого из них пара веников: берёзовый и дубовый. Они сидели ко мне спиной. Откуда-то сбоку медленно выползал пар, но его было настолько мало, что заполнить всё помещение он явно не мог. Дверь с грохотом захлопнулась и все обернулись. Сотни глаз уставились на меня.
Глаза. Они всё больше врезались в мой мозг, раздражали и слепили. Я попытался присмотреться к ним. Сосредоточиться и сфокусировать зрение получилось не сразу. И всё же прозрение пришло так же неожиданно, как и раздражающий шум вокруг меня.
Два ярких светильника при входе в тоннель, как оказалось, настолько ослепили, что казались глазами. Серые стены из плитки, такая же серая лестница и шум множества шагов вокруг. Толчок в спину привёл меня окончательно в чувства.
— Встал тут под ногами… — буркнула, проходящая мимо тётка, и заторопилась дальше вниз.
Чтобы не получить очередной толчок, я стал двигаться вместе с толпой, частью которой, по сути, и был. Ступенька за ступенькой вели в тоннель, заглатывающий партию за партией всё новых и новых пешеходов. У самого входа сидел давно небритый и нестриженный мужичок в военном бушлате и мучил гармошку, выдавливая из неё то, что при нормальном исполнении могло быть музыкой. В данном же случае получалась своего рода игра, типа «Угадай мелодию», потому что мелодию именно надо было угадывать в той какофонии звуков, что он извлекал из несчастного инструмента.
Толпа несла меня дальше, а вслед летел несчастный звук, в котором я тщетно пытался угадать, что сейчас звучит: то ли «Ламбада», то ли «Полонез Огинского». Люди сосредоточенно спешили куда-то по своим делам, пытаясь обогнать друг друга, в этой вечной гонке, именуемой жизнь. Вдруг неожиданно передо мной оказалась бабулька с видом нищенки из старого советского кино про проклятое прошлое. Из-под аккуратно завязанного старого платочка бодрый
