Федька сел за стол, опустил на него руки и некоторое время рассматривал меня в упор. Хорошо, что в канцелярии царил полумрак, который смягчил пронзительность следовательского взгляда, иначе я почувствовал бы себя словно на допросе во вражеском тылу. Выждав паузу, которая должна была обозначить особую значимость момента, Федька встал, подошел к двери и еще некоторое время прислушивался к гробовой тишине, властвующей в пустой казарме. Вернувшись за стол, он очень тихо произнес:
– Мы выявили ужасающие факты в воинских частях. Заговор. Подготовка государственного переворота. Дело настолько важное и серьезное, настолько опасна вероятность утечки информации, что мы не стали привлекать военную прокуратуру. Я уже неделю работаю здесь под видом инспектора по кадрам из Генерального штаба…
– Но я же видел тебя на месте убийства Тоси! – вставил я. – Выходит, ты и там, и здесь…
– Убийство этой женщины – лишь крохотная надводная часть айсберга.
– Ты знаешь имя убийцы?
– Да, – не задумываясь, ответил Федька. – Но мне не нравится, что ты меня перебиваешь.
– Скажи мне только имя! – взмолился я.
– Я не только не скажу тебе имя, но и вообще посажу тебя на замок, потому что ты опять суешь нос не в свои дела! – пригрозил Федька. В его голосе все больше звучали начальственные нотки. – Ты будешь знать только то, что я посчитаю нужным тебе сказать. Хватит самодеятельности, Кирилл! На твоей детективной деятельности я ставлю точку!
Пожалуй, лучше было помалкивать и довольствоваться тем, что соизволит рассказать Федька. Но какие, однако, амбиции! Неужели я в самом деле дезорганизовал работу двух силовых ведомств? Если это правда, то я задохнусь от распирающего меня чувства гордости!
– Коль ты попал сюда, то должен сидеть тихо, как мышь! – назидал Федька. – Никто не должен тебя здесь видеть. И тем более никто не должен видеть нас вместе. Ты будешь жить в этой канцелярии…
– Меня могут искать, – осторожно вставил я.
– Кто?
– Спасатели.
– Диспетчер или руководитель полета знают, что ты летал вокруг воинской части?
– Нет, я никому не говорил, что собираюсь сюда лететь.
– Никому? – уточнил Федька, и, несмотря на сумерки, я почувствовал его тяжелый взгляд на своем лице. – Ни друзьям, ни любовницам?
– Никому, – заверил я.
– Будем надеяться, что это так, – произнес Федька. – Только спасателей нам еще здесь не хватало.
– Хотел бы я узнать, кто дал команду стрелять по самолету, – словно думая вслух, сказал я. Повернуть разговор в нужное мне русло было неимоверно тяжело, словно я пытался маневрировать в узкой портовой акватории на огромном океанском лайнере.
– А с чего ты взял, что по самолету стреляли?
– Я видел трассеры пуль. И большую группу людей с автоматами.
Федька откинулся на спинку стула и чуть склонил голову набок.
– Ты видел большую группу людей? – недоверчиво произнес он. – Этого быть не может. Тебе показалось. Вся часть выехала на командно-штабные учения. Остались только те, кто несет боевое дежурство.
– И полковник Стрельцов выехал?
Я заметил, как Федька напрягся. Он принялся теребить в пальцах карандаш, постукивая им о стол.
– Ты и про Стрельцова уже знаешь? – недовольно произнес он. – Удивительно. Это просто удивительно.
– Что удивительно, Сергей?
– Что до сих пор жив… Если это тебя так интересует, я скажу: полковник Стрельцов исчез.
– Как исчез? – удивился я.
– Никто не знает, где он. Последний раз его видели незадолго до того, как я приехал сюда.
– А «Лендкрузер», который стоит у штаба, принадлежит Стрельцову?
– Я не видел там никакого «Лендкрузера», – мрачным голосом ответил Федька.
Он говорил неправду. Наверное, я раз за разом удивлял Федьку своей осведомленностью. Отчитывая меня за то, что я «путаюсь под ногами» спецслужб, он вряд ли мог предположить, что мое расследование охватило столь обширные области.
– Стрельцов где-то рядом, – продолжал я наступление, не давая Федьке возможность заткнуть мне рот. – Две ночи назад я сидел на хвосте его джипа, но он скрылся на территории части.
Федька кинул карандаш на стол и поднялся со стула.
– Без тебя разберемся, где сейчас Стрельцов, на каком джипе он ездил и кто висел у него на хвосте, – сквозь зубы процедил он.
Но я решил его добить. Почему меня, как назойливую помеху, пытаются вывести из игры на заключительном этапе? Еще надо разобраться, кто у кого путался под ногами! Я обладаю информацией, которую добыл с риском для жизни. И без колоссальных возможностей, которыми располагают спецслужбы, без подслушивающей и наблюдательной аппаратуры, без армии агентов и «стукачей» я приблизился к финишу. Я вычислил преступника и свалился прямо в его логово. Осталось найти его, схватить его за ухо, а затем вытряхнуть из него имена его сообщников.
– Почему Стрельцов пытался меня убить? – спросил я, делая вид, что не замечаю растущей нервозности Федьки.
– Ты узнал то, что не должен был узнать.
– А что именно? Я узнал о существовании некоего Максима Блинова? Тебе известно это имя? Кто этот человек?
– Кирилл! Ты слишком много позволяешь себе! – зло произнес Федька.
– Много? – удивился я, кидая в стакан с остывшим кофе два куска рафинада. – Я позволяю себе всего лишь искать, сопоставлять и рассуждать. Почему ты пытаешься заткнуть мне рот и намереваешься посадить под арест в этой вонючей конуре? Разве ты мне не доверяешь? Мои слова коробят твой слух? Какие секреты ты хочешь сохранить от меня, если я уже почти все знаю? Может, тебе еще рассказать про пассажирский самолет, сбитый ракетой, которая стартовала из этой части? Или про ядерную боеголовку, которую полчаса назад выгрузили из фургона для перевозки йогурта?
Федька хлопнул ладонью по столу.
– Закрой рот! – прошипел он. – Что ты несешь? Какой самолет? Какая ядерная боеголовка? По-моему, твое воображение уже не поддается контролю. Ты надорвал мозги, слишком много сопоставляя и рассуждая.
Меня начал раздражать его тон. Он разговаривал со мной, словно учитель с учеником, и был готов сорваться на оскорбления.
– Я не могу понять, – сказал я, отхлебнув из стакана горько-сладкое пойло. – Ты делаешь вид, что не понимаешь, о чем я говорю? Или только прикидываешься? Под этими окнами бородатые люди выгружали контейнер…
– Молчать! – рявкнул Федька, словно забыл, что только что сам призывал меня соблюдать тишину.
Не в силах продолжать сидеть, я вскочил на ноги. В канцелярии стали концентрироваться грозовые разряды. Мы, чуть подав плечи вперед, застыли друг против друга. Я был выше Федьки на целую голову и раза в два шире его в плечах, и наша позиция со стороны могла напоминать поединок пигмея с гориллой.
– Не принимай меня за идиота! – прорычал я. – Не хочешь отвечать – лучше промолчи, но не надо делать вид, что не понимаешь, о чем я говорю!
– Твое богатое воображение перехлестнуло через край и превратилось в бред! – отпарировал Федька.
– Почему же тогда этот бред так взволновал тебя?
– Меня всегда выводят из себя тупые и упрямые люди!
– Спасибо. Еще никто не отзывался обо мне так лестно.
– Не высовывайся – вот тебе мой совет! Заткни уши, закрой глаза и сиди здесь, пока я не разрешу тебе выйти.
– Ты страдаешь навязчивой идеей, Федор! Тебе все время хочется где-нибудь меня запереть: то в СИЗО, то в канцелярии.
– Ты обязан подчиниться мне!
– Ошибаешься! Я никому и ничего не обязан!
Кажется, я довел Федьку до такого состояния, что он готов был швырнуть в меня горячим чайником. Преклоняю голову перед благоразумием, которое посетило его и обуздало взвинченные нервы. Федька сделал глубокий вздох, расслабился, убрал руки со стола, с этого дуэльного барьера, и тряхнул головой.
– Ладно, – проворчал он. – Хватит… Эта перепалка до добра не доведет. Мы с тобой все-таки делаем одно дело.
Я хотел обрадованно воскликнуть: «Как хорошо, что ты, наконец, допер до этой гениальной мысли!» – но все же здравый разум посоветовал мне прикусить язык.
– Садись! – буркнул Федька и опустился на стул.
Я сел и залпом допил кофе.
– Водки хочешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, открыл дверку тумбы. На столе появилась литровая банка с прозрачной жидкостью, кусочки черствого хлеба и шмат сала, края которого были неряшливо обструганы ножом. Федька плеснул из банки в железные кружки. Потом вынул из ящика стола складной нож с разболтанной ручкой.
– Если бы ты знал, Кирилл, как я устал, – произнес он, глядя на дно кружки. – Я не могу поверить, что живу на земле всего тридцать пять лет… А ты как? Ты хоть раз чувствовал себя глубоким стариком?.. Не знаешь. Значит, не чувствовал. Это трудно передать словами… Не ждешь чуда, понимаешь? Наша жизнь – это пустышки, свернутые из фантиков. Старость начинается тогда, когда перестаешь их разворачивать, ибо твердо знаешь, что там нет ничего. А молодые в меру своих сил дерутся за эти пустышки, тянутся к ним, жертвуют ради них многим. Схватил, развернул, выбросил. Схватил, развернул, выбросил… Все ждут чего-то – необычного и светлого. Кто-то делает это тайком. Кто-то с тупым усердием. Но все – до самой старости… Чего сидишь?
