— А когда это произошло?
— На прошлой неделе где-то, точно не вспомню. Ах, позволь, за три дня до ее именин, стало быть, двадцатого.
«За два дня до ночного полета де Косье над крышей моего дома, — подумал Сударый. — У него случилось примерно то же, что у меня — с купчихой Заховаловой. Через два дня он исхитрился подбросить мне Ухокусая — спустя два года после того, как Ухокусай у него появился. Наверное, при всей своей ловкости этот предметный призрак легко уязвим, если знать, как за него взяться. Он появился два года назад, почему-то вел себя тихо, потом все-таки начал своевольничать и… был выдворен из дома? Похоже. Вот только понять бы, как де Косье удалось с ним сладить…»
— О чем задумался? — спросил Кроличков. — Об ушах поди? Это правильно, я теперь тоже никуда не хожу без надежного амулета.
— А какой ты используешь?
— Служебный. Показать, извини, не могу: секретность.
Насколько знал Сударый этот тон (а знал он его со школьной скамьи), он мог означать как то, что мощный амулет достался Кроличкову в обход всяких инструкций, по знакомству, так и то, что никакого амулета не было и упомянул его Кроличков просто для красного словца.
— Ну извини, старик, надо бежать. Дела, дела!
Кроличков, как неизменно говорили про него в школе (и, надо признать, метко говорили), «ускакал», оставив Сударого в глубоких раздумьях. Он смутно помнил тетку Прыгуна Поскоковича, но это не имело значения. Значит, она укушена у де Косье — вот и еще один «фактик для каталога»…
Да, вот именно что для каталога. На минуту Сударого охватило горькое расстройство. Если разобраться, факты сыпались на него со всех сторон, а он никак не мог сложить их воедино. Хорош сыщик.
И ведь наверняка решение лежит на виду, он это чувствовал! Когда Свинтудоев устроил в ателье де Косье жуткое представление с отсечением уха, у Кривьена были считаные минуты — однако он сообразил, что следует делать, и, надо полагать, мгновенно обуздал Ухокусая. Значит, решение лежало на поверхности, и Сударому не хватает всего лишь смекалки, чтобы найти его…
Выкурив трубку, Непеняй Зазеркальевич усилием воли отогнал самоуничижительные мысли. Не хватило смекалки — и ладно, настойчивости хватит. Заплатив по счету, он решительно направился на Оранжерейную улицу, где обитал его заклятый конкурент.
Оранжерейная, получившая имя из-за роскошного зимнего сада, устроенного около ста лет назад известным меценатом, числилась престижнейшей улицей Спросонска. Тут размещались особняки богатых землевладельцев и вокруг каждого — садик со статуями. Тут стоял роскошный ресторан «Рассвет» с золотыми колоннами. В нем подавали белужью икру, стейки под соусом беарнез и торт-безе, и каждый вечер играл под его голубыми сводами эльфийский оркестр во главе с длинноволосым дирижером Натуриэлем, обаятельным и чертовски талантливым; глядеть на него, когда он взмахами своей светящейся палочки отмеряет звуки чардаша или весеннего вальса, было отдельным удовольствием.
Особую славу Оранжерейной составлял универсальный магазин «Роза Палиша», где торговали платьями от Кардана и парфюмерией от Шустрель. И театр-варьете тут был, где пела губернская звезда Тюльпанида, и салон «Различные пророчества», и оптографический салон де Косье с громким названием «Наилучшая оптография», и чего еще только не было, прокатишься по ней на пролетке — глаза разбегаются.
Да, было на что посмотреть на улице Оранжерейной. Однако Сударый ее не любил.
Возможно, была бы доля правды в простейшем объяснении, что это чувство вызвано тривиальной завистью к обитателям Оранжерейной, составлявшим своеобразную элиту Спросонска. Но только доля.
И не самая большая.
Оранжерейная силилась представить Спросонск не таким, каким он был на самом деле. В ее столичных претензиях чудилось что-то жалкое. Во всяком случае, так казалось Сударому, который столицу за пять лет учебы изучил весьма недурно и вполне сознательно сделал выбор в пользу родного города. Обитатели Оранжерейной, конечно, тоже столицу видели и, будь их воля, непременно выбрали бы ее, да только вот столица их почему-то не выбирала.
Сейчас она была тиха и даже неприглядна без своего ежевечернего маскарада мехов и платьев, без карет и музыки. Только дворники трудились, расчищая от снега подъезды. Непеняй Зазеркальевич поднялся по ступенькам «Наилучшей оптографии» и взялся за бронзовую ручку двери.
На Оранжерейной принято выставлять богатство напоказ, и де Косье в этом плане отнюдь не стремился оригинальничать. Мебель красного дерева, парча, хрусталь под потолком, позолота на секретарском столе. На стенах теснились репродукции работ хозяина, тяготевших к стилистике маньеризма. Повсюду висели зеркала — как и репродукции, в массивных рамах. Интерьер был проработан отнюдь не безвкусно, но очень претенциозно.
Сударый поздоровался с молодым человеком, поднявшимся ему навстречу из-за стола, и сказал, что желает поговорить с мсье де Косье. Секретарь попросил подождать и через минуту вернулся в сопровождении черноусого мужчины средних лет с гладко прилизанными волосами, остроглазого и профессионально улыбчивого.
Церемонно поздоровавшись, Кривьен де Косье поинтересовался:
— Чем обязан?
Сознавая наивность такой надежды, Сударый все же втайне ждал, что на лице де Косье отразится хотя бы тень раскаяния или волнения. Увы! Пришлось со значением произносить еще по дороге заготовленную фразу:
— У меня к вам серьезный профессиональный вопрос касательно экспериментов в области ночной съемки. Мы могли бы поговорить наедине?
— Сожалею, очень занят. Может, в другой раз… Скажем, на будущей неделе…
Опять же совершенно невозможно было угадать, понял ли он намек на свою ночную эскападу.
— А мне кажется, вы должны быть очень заинтересованы в том, какие соображения у меня возникли по поводу… ночных съемок.
— Боюсь, вам только кажется…
На мгновение у Сударого мелькнула мысль, что, может, он ошибается, что история с ночным полетом не более чем фантазия словоохотливого Варгана, а собственные догадки — следствие неприязни к конкуренту. Однако он тут же напомнил себе, что Согрич бранил напарника отнюдь не за вымысел. Да и связь между де Косье и Свинтудоевым несомненна, а значит, владельцу «Наилучшей оптографии» есть что скрывать. И Сударый продолжил наступление:
— Все-таки прошу снизойти к моей неопытности. Идеи-то есть, да вот с кем их обсудить? Разве что с господином Немудрящевым…
— Ну что вы, молодой человек, он слишком далек от проблем современной оптографии! Впустую потратите время. Пожалуй, так и быть, уделю вам несколько минут, а вы уж постарайтесь меня заинтересовать. Надеюсь, ваши соображения достаточно для этого весомы?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
