во дворе делали, лошади были там?
— Лошади… Да, были… Несколько. А люди во дворе еду готовили.
— А котёл у них какой был?
— Котёл? — снова не понимал его монах. — Котёл был… обычный, нечищеный, чёрный.
— Котёл был большой? На пятьдесят человек, на сто? Еды в нём много готовилось? Полный был? Дров много во дворе было сложено? Сено было?
И тут монах стал его понимать.
— Ах вот вы про что! Сена немного было. А котёл… — монах вспоминал. — Да, котёл был немаленький, явно не на дюжину людей рассчитан, и бобов он был полон. И луку тут же целое ведро уже нарубили.
Волков закрыл глаза ладонями и из-под них всё ещё спрашивал:
— Значит, говоришь, земля вокруг сырая?
— Так по лесу по мокрому час ехал, и от дороги, хоть влево, хоть вправо иной раз вода ещё стоит.
Глава 32
«Господи! Когда же всё успокоится? Когда я смогу пожить спокойно? Без войн и распрей? Когда же наступит это время?».
Тут стал думать, что выкурить разбойника из его болота будет не так уж и легко, как казалось ему поначалу. Ульберт был, видимо, упрям и злобен, сдаваться не собирался, и местечко он выбрал для своего логова удачное.
Можно ли взять замок без пушек? Как вести солдат на разбойника? Тащить туда пушки по болоту? Это будет мука. А ещё едва он со своими людьми появится в лесу, так раубриттер уже будет знать, что он идёт. Генерал не сомневался, что на всех дорогах Ульберт расставил секреты. И, узнав о приближении вражеского отряда, подлец, конечно, подготовится. Так что на неожиданную атаку тут рассчитывать не приходилось.
Так что придётся пушки к замку подтащить, придётся рубить лес, класть настил под орудия… Нужно брать с собой сапёров. Обоз. Или быстро пройти кавалерией через лес да взять убежище «на шпагу» с налёта? Это риск… Ведь он даже не знал количества людей у разбойника. И не знал, что у него за люди.
«Кто знает, как там всё сложится, сколько нужно будет на дело такое кавалеристов».
Нет, нет… Ему всё это не нравилось. Пока он не знал, что делать… И думал о том, что Ульберта с его ватагой придётся… придётся подстерегать на реке.
— Господин… Господин…
Волков поднимает глаза и видит монаха, про которого уже позабыл, а тот и спрашивает:
— Если я вам более не надобен, я, может быть, поеду?
— А… Да-да, езжай… — но тут же он вспомнил: — Стой. Погоди, я письма напишу, одно на почту в Малене занесёшь, другое в дом Фейлингов, передашь графине.
И, потребовав еды и пива для монаха, а себе писчие принадлежности, сел писать. Первое письмо было адресовано ротмистру Хаазе, в том письме Волков требовал от офицера, чтобы тот немедля связался с бароном фон Виттернауфом и напомнил тому, что без пушек поход за маркграфиней не имеет смысла и что пушки надо как можно быстрее везти в Эшбахт. Также он писал, чтобы ротмистр довёл до сведения барона, что денег на лошадей у Хаазе нет и что их он должен получить из казны. И никак иначе.
«Уж если герцогу с министром так нужна маркграфиня Оливия, пусть раскошеливаются на транспортировку пушек».
Второе письмо он писал Брунхильде. И в нём повторял ей, что её пребывание в городе Малене небезопасно, так как разбойник Ульберт угрожал ей и графу, и он предложил графине просить у Фейлинга надёжную охрану и с той охраной ехать к нему в Эшбахт. Нет, Волков прекрасно понимал, что Брунхильда не кинется бежать из города. Но писал он и не для того, барон хотел, чтобы то письмо дошло до Фейлинга, графиня не могла с ним не поделиться вестью, а значит, и подтолкнуть этим Фейлинга к действию. Генералу было уже понятно, что с разбойником придётся разбираться ему, но он хотел, чтобы город принимал в этом участие и демонстрировал инициативу. И для этого влиятельный Фейлинг подходил как никто другой.
«Успеть бы покончить с Ульбертом до отъезда в Винцлау, а то в моё отсутствие он тут таких дел натворит, что потом мне год разгребать придётся…».
И поэтому, как генерал ни хотел заняться своим излюбленным делом, он не сел считать свои деньги, а поднял с лавки сонного фон Флюгена и велел тому разыскать и пригласить к себе в гости прапорщика первой роты мушкетёров Юргена Кроппа, который только что вернулся из Фёренбурга.
— Знаю я его, — ответил оруженосец, зевая, и ушёл.
Это пятнадцатилетний бездельник последнее время стал лениться; он был смышлён, но стал совсем нетороплив, как будто в его юные года посетила оруженосца мудрость: Дела… дела… никуда они не денутся, а если и денутся, так ещё лучше. По этому принципу он и стал жить, тем и отличался от более взрослого и ответственного Хенрика, которому генерал пророчил хорошую карьеру в ремесле воинском.
— И пошевеливайтесь! — кричал ему вслед генерал.
Пошевеливался фон Флюген или не торопился, Волков доподлинно не знал, но вернулся оруженосец с прапорщиком только через два часа. Волков уже и с женой успел как бы помириться, и получить хорошую порцию раздражения от своих неуёмных сыновей. Так что появлению прапорщика, который кланялся генералу на входе в гостиную, он был рад.
— Идите сюда, прапорщик, вот стул, — он обернулся к дверям, на кухню. — Мария, Томас… Кто-нибудь… Стакан несите.
Прапорщик выполнил просьбу хозяина дома и был готов слушать своего начальника.
— Ну как, отдохнули после дела и долгой дороги?
— Отдохнул, господин генерал, — отвечал Кропп. — Общался с нашими, что не пошли с нами в Фёренбург. Выпивали. Разговаривали о делах.
— И что они? Завидуют?
— Конечно, — усмехается молодой офицер. — Они сидели у своей печи бесплатно, а мы сидели в гарнизоне за жалование, да ещё и призовые были, а у некоторых и добытое. Я им сказал, что некоторые мушкетёры рядовые по шестьдесят монет за зиму взяли, лёжа на тюфяках, а ротмистры за сидение в казармах по полтораста, так они чуть не плакали.
Генерал и прапорщик посмеялись, и генерал говорит:
— А вы слыхали про дела, что творятся на реке?
— Дела? — не сразу понял прапорщик. И тут же сообразил: — А, так вы про разбойника… Да-да, мне товарищи про того разбойника рассказывали.
— И что говорили?
