И вот группа сумасшедших, которые в течение полугода не могли получить визы в Израиль, объединились и подали иск в БАГАЦ — Высший Суд Справедливости Израиля. Догадались ведь! И — дотянулись. Интересно, какой ушлый адвокат научил их эдакому финту…
БАГАЦ, совесть нации, гроза всех министерств и ведомств, высокопоставленных чиновников, министров, президентов, и прочая и прочая, — иск их признал справедливым.
Я горжусь и любуюсь всеми этими людьми:
…и сумасшедшими стариками, которые уверены, что государство, коему они не посвятили ни дня своей жизни, ни часа работы, ни кровиночки судьбы, обязано в старости кормить их с ложки, менять подгузники и хоронить на своих кладбищах под сенью пальм и эвкалиптов;
…я горжусь и крючкотворами из Высшего Суда Справедливости, которые, вопреки всей справедливости, вынесли по иску горстки старых наглецов положительное решение.
Я горжусь и любуюсь ими, ибо за неслыханной наглостью одних и неслыханным простофильством других проступает мощь библейской морали моего народа, согласно которой старые пердуны имеют право взойти в Святую землю, а Израиль обязан их принять!
Точка.»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
глава двадцать пятая. «…Целую в десны!»
…5 сентября заканчивался срок действия моей российской визы. Об этом я узнала случайно, дней за пять до срока, от нечего делать листая паспорт на очередной перекличке синдиков. Испугавшись, побежала в административный отдел, чтобы мне срочно делали новую визу. Гоша Рогов сказал — ничего не попишешь, ты должна лететь в Израиль.
Я возопила, что никак, никак не могу! Что у меня выставка, конференция, презентация, концерт, демонстрация, торжественное празднование, заседание комиссии, выпуск газеты, гранки, и замбура, замбура, замбура !!!
Тогда Рогов развел руками и послал меня к Гурвицу.
Петюня нахохлился, скосил на сторону свой вороний нос, прикрыл глаза и мрачно сказал:
— Ладно. Разберемся. Я поговорю с Роговым. Послушайте лучше анекдот.
И я покинула его кабинет под аккомпанемент очередного скабрезного анекдота, по своему обыкновению полагая, что вопрос решится как-то сам собой. Например, что визу мне продлят месяца на два, а потом, ближе к декабрю, я съезжу в отпуск домой и явлюсь назад с новенькой визой.
Буквально за день до полета в Одессу мне на стол положили паспорт с вложенной в него визой и какой-то бумажкой. Рогов сказал небрежно:
— Ты там посмотри и зазубри, тебе написали — какая версия.
— Что значит — версия? — спросила я недоуменно. Впрочем, в этот день происходило очередное мероприятие нашего департамента в музее Цветаевой, и я умчалась, бросив все эти бумаги в сумку.
Назавтра утром, в семь часов, Слава должен был заехать за мной и увезти в аэропорт.
Вернувшись после тусовки домой в одиннадцать, я быстро собрала дорожную сумку, поставила будильник на пять тридцать утра и, понимая, что спать осталось совсем немного, а завтра лететь и выступать, легла, и сразу отключилась.
Через час меня словно подбросило. Во сне я вспомнила, что должна что-то там «зазубрить». Я поднялась, включила свет, достала паспорт. В записке, вложенной в паспорт, было написано чужим почерком:
«Для Д.: Пусть выучит версию: она „выехала“ из Москвы 25 августа. „Въехала“ — 7 сентября. Визу должна была получать в Карловых Варах, но не смогла. Получал наш сотрудник по доверенности и привез в Израиль. А уже из Израиля Д. „въехала“ в Россию. Визу заказывали в Карловых Варах, — потому что там дешевле».
На отдельном сдвоенном листочке визы, на моей постной физиономии стояла печать российского консульства в Карловых Варах.
Свет настольной лампы померк в моих бессонных очах. Все смешалось в доме Облонских. В совершенно пустом, надо сказать, доме, ибо своих я уже неделю как отправила в Израиль на осенние праздники.
Сидя на краешке кровати, в тонкой зябкой пижаме, одна в пустом доме, с колотящимся сердцем я стала изучать новенькую липовую визу и мой паспорт, мой честный синий паспортягу, верного служаку и товарища-заступника моего в бесчисленных поездках. Он тоже был осквернен двумя липовыми штампами таможни Шереметьева. Но куда я въехала и откуда вернулась — по паспорту оставалось загадкой. Стоило таможеннику отлистать две-три странички, и он убедился бы, что с 25 августа по 7 сентября я зависла в стратосфере и пребывала в небытии.
До утра у меня чередовались два состояния: я металась по дому из угла в угол или сидела и разглядывала документы в полном оцепенении…
В семь я спустилась вниз. Славин «жигуль» уже стоял у подъезда.
— В чем дело, Ильинишна? — спросил он, бросив на меня первый же взгляд. — Что за видок у вас? Я многих своих клиентов к последнему упокоению препровождаю куда как в более авантажном виде…
Я села в машину и рассказала все. В сущности, я ко всему была готова. Слава выслушал, сильно двигая желваками…
— Ну, что… — сказал он, наконец, выруливая со двора, — дело нормальное. Но как же эти бандиты не боятся приличного человека подвергать таким вот эскападам?
Всю дорогу до Домодедово он материл Рогова, Петюню, сокрушался о подлостях жизни, и все это — под включенное «Русское радио»:
По башке жизнь ключомТолько все нипочемТы играй-играй-играй-играй, гармоника-а-а-а…
Потом отвлекся, как всегда, на критику окружающей действительности, которая, в основном, и подбрасывала темы для его монологов.
— Ну, вот, возьмите эти рекламные щиты повсюду. Вы почто, нехристи, мою душу бередите, а?! Вон, над киоском, видали — «Сытый солдат — Родины щит»?! Я его сегодня уже пятый раз в другом месте вижу… К кому обращаются они с этим вот призывом? При чем тут обыватель? Кормите своих солдат до отвалу, к чертовой матери, что вы от людей-то требуете! Я, что ль им, солдатикам, недодаю?! Это ж вы своим военно-промышленным комплексом отнимаете у наших старух кусок хлеба! Чего вы мне в глаза тычете на каждом углу?! Мелькают, как мельница… У меня уж с утра в мозгу скороговорка: «Щирый солдат Родине ссыт!»… Лучше займитесь, блин, подрастающим поколением! Вчера, ползу пробкой по Ордынке, о жизни думаю, о воспитании своего олигофрена. По левому борту у меня, из педагогического техникума имени Ушинского, выходят две нимфетки, матерятся уверенным баском и гасят окурки о подошвы тяжелых бутс… Ну что, думаю, я могу быть спокоен за сына. Его образование в надежных руках…
Я видела его вчера в новостях,Он говорил о том, что мир на распутье,С таким, как он, легко и дома, и в гостях,И я хочу себе такого, как Путин…
Такого, как Путин, полного сил,Такого, как Путин, чтобы не бил…
— …У меня сосед по гаражу — дядька почтенный, полковник в отставке, всю жизнь на страже безопасности Родины, двоюродный племянник Буденного, между прочим… «Волга» у него, знаете, с оленем на капоте… Он за ней всю жизнь ухаживает, как за невестой. Так, в понедельник кручусь я, значица, в гараже, смотрю — старикан выкатывает своего оленя, чистит, драит, но сам какой-то квелый. — Что, говорю, Герасим Палыч, невеселы?
— Дак, Славик, — говорит, — попал вчера в закавыку… Еду на дачу по Ленинградке, смотрю — девчушка голосует. Такая тоненькая, юбчонка как-то не по погоде, куртяшечка обдрипанная… Озябла, наверное. Торможу. Она — к окну: — «Отец, — говорит, — минет — триста рублей». А я, Славик, сижу и прикидываю: Минет — это до Зеленограда или после?
Скосил на меня свой узкий татарский глаз, видимо, соображая, — чем еще меня повеселить, развеять… Не придумал и замолчал — редчайший случай.
Я же отмалчивалась или даже тихонько скулила, потому что время от времени к печени у меня подкатывала ледяная волна прибоя.
…В Домодедово, как обычно, Слава проводил меня до самого барьера таможни.
— Я подожду, — сказал он, — постою тут. Ежли вас заломят и поведут, — что ж, значит, я должон бежать впереди собственного визга в Синдикат и поднимать там ор на весь мир.
Пока я стояла в очереди к окошку паспортного контроля, я еще видела его. Несколько раз он махнул мне успокоительно, даже подмигивал, но лицо было напряжено — видно, не очень-то он верил в моего ангела-хранителя.
Наконец высокий мужчина в плаще забрал с подоконника проштемпелеванный документ, и я подошла и протянула свой.
Молодая женщина в окошке полистала паспорт, раскрыла визу. (Несколько бухающих в висках, тяжелых, душных мгновений).
— Я не поняла, — проговорила она. — Вы что, получали визу в Карловых Варах?
— Должна была, — сказала я небрежно.
Опустила руку в карман плаща и нащупала там походную расческу дочери с маленькими острыми зубчиками…
— Так вы ее не получали?
— Сотрудник получил по доверенности, я не смогла.
— А почему — в Карловых Варах?
