Сердце его неистово заколотилось, когда дверь с грохотом закрылась, и он впервые заметил пластиковую трубку, которая змеилась по стене, заканчиваясь иглой ужасающих размеров.
Хасслер вспомнил о бескровном лице Терезы и подумал: «Блин!»
Над головой раздался звук, как будто что-то просачивалось сюда под давлением. Он не видел газ, но внезапно почуял запах, напоминающий запах роз, сирени и лаванды.
Женский компьютерный голос сказал:
– Пожалуйста, начинайте глубоко дышать. Нюхайте цветы, пока можете.
За двухдюймовой полоской стекла появился Пилчер.
Компьютерный голос сказал:
– Все будет хорошо.
Пилчер был без рубашки; гордо улыбаясь, он поднял вверх большие пальцы.
Хасслеру больше не было холодно.
Он больше не боялся.
Когда из динамиков полились звуки «Прядильщик снов» Гэри Райта, он закрыл глаза. Он собирался помолиться, собирался мысленно сосредоточиться на чем-нибудь красивом – например, на будущем, новом мире и женщине, с которой он будет этот мир делить. Но как каждый важный, значимый момент в его жизни, и этот промелькнул слишком быстро.
* * *
Пэм ждала в пещере.
Она накинула халат и держала еще один халат для Пилчера, перекинув его через руку.
– Моя дочь? – спросил он, вдев руки в рукава.
– Все схвачено.
Пилчер оглядел пещеру.
– Как тут теперь тихо, – сказал он. – Иногда я думаю о том, каким будет это место, когда все мы отключимся…
– Дэвид!
К ним по каменному полу шла Элизабет.
– Я искала повсюду, – сказала она. – Где она?
– Я отослал Алиссу в мой кабинет, прежде чем была снята одежда.
– Привет, миссис Пилчер, – сказала Пэм. – Вы сегодня восхитительно выглядите.
– Спасибо.
– Я очень сожалела, когда услышала, что вы к нам не присоединитесь.
Элизабет пристально посмотрела на мужа.
– Когда ты отключаешься?
– Скоро.
– Я не хочу оставаться тут на ночь. У тебя найдется кто-нибудь, кто отвезет меня и Алиссу обратно в Бойсе?
– Конечно. Все, что пожелаешь. И можешь взять самолет.
– Что ж. Думаю, уже пора…
– Верно. Почему бы тебе не пойти в мой кабинет? Я присоединюсь к тебе через минутку. Мне просто нужно позаботиться об одной последней вещи.
Пилчер наблюдал, как его жена идет через пещеру ко входу в первый уровень.
Он вытер лицо и сказал:
– Я не должен был проливать слезы нынче вечером. По крайней мере, такие слезы.
* * *
Элизабет вышла из лифта.
В их квартире было тихо. Эта квартира никогда не нравилась ей. Никогда не нравилась их жизнь внутри горы, ничуть. Сплошная клаустрофобия. Ощущение изоляции, с которой она так и не смогла смириться. Она чувствовала, что душа ее сутулится от всесокрушающего веса жизни с этим одержимым человеком, имеющим лишь одну цель. Но нынче вечером она и ее дочь наконец-то станут свободными.
Дверь, ведущая в кабинет Дэвида, открылась.
Она вошла.
– Алисса! Милая!
Нет ответа.
Она подошла к мониторам. Было уже поздно. Наверное, дочь свернулась на одной из кушеток, чтобы подремать.
Она добралась до кушеток.
Нет.
Пусто.
Элизабет медленно осмотрела комнату.
Может, Алисса вернулась наверх по лестнице? Они могли разминуться, хотя это казалось маловероятным.
Взгляд ее упал на стол Дэвида.
Тот всегда содержал свой стол в безукоризненном порядке. На нем не было никакого мусора. Вообще ничего не было.
Но теперь в центре стола лежал один-единственный белый листок.
И больше ничего.
Она подошла, притянула к себе бумагу по отполированному красному дереву, чтобы прочесть.
«Дорогая Элизабет, Алисса отправляется со мной. Ты можешь увидеть конец своей истории без нее. То, что осталось от этой истории. Дэвид».
У Элизабет появилось острое ощущение, что за ее спиной кто-то есть.
Она обернулась.
Арнольд Поуп стоял на расстоянии вытянутой руки. Ради праздника он побрился. Высокий, широкоплечий. Короткие светлые волосы, почти красивый. Все портили его глаза. Когда они сосредотачивались на тебе, в них было нечто слишком жестокое и хладнокровное. Элизабет чуяла в его дыхании запах шампанского.
– Нет, – сказала она.
– Простите, Элизабет.
– Пожалуйста.
– Вы мне нравитесь. Всегда нравились. Я сделаю это как можно быстрее. Но вы должны поработать вместе со мной.
Она опустила взгляд на его руки, почти ожидая увидеть в них нож или проволоку.
Но они были пусты.
Она ощутила слабость и тошноту.
– Дайте мне всего одну минутку, пожалуйста. Пожалуйста!
Она встретилась с ним глазами.
Глаза его были холодными, пристальными и печальными.
Готовящимися к чему-то.
И за полсекунды до того, как он набросился на нее, она поняла, что не получит этой минутки.
Часть IV
Глава 22
Тобиас согрел грязные руки над жаром огня.
Он разбил лагерь у реки, глубоко в горах той земли, которая некогда называлась Айдахо.
Оттуда, где он сидел, можно было вглядеться в каньон и увидеть, как солнце опускается между двух гор.
Так близко.
Сегодня он мельком видел зазубренное кольцо амфитеатра восточной гряды Заплутавших Сосен.
Единственное, что мешало ему добраться до ограды, – это тысячная стая аберов в лесу, граничившем с южным краем города. Даже находясь от аберов в двух милях, он чуял их. Если ночью они уйдут, путь домой для него будет открыт.
Искушение поспать на земле было очень сильным. Было нечто крайне привлекательное в сне на мягких сосновых иголках.
Но это было бы глупо.
Тобиас уже пристроил свой бивуачный мешок на одной из раскидистых сосен. Он потерял счет ночам, которые провел не на земле, и еще одна ночь его не убьет. А завтра, если все пойдет по плану и он не докатится до того, чтобы быть съеденным в свою последнюю ночь в глуши, он сможет забраться в теплую постель.
Тобиас открыл рюкзак, сунул руку в его глубину. Пальцы его коснулись холщового мешка с трубкой, спичками-книжкой из отеля «Андра» в Сиэтле и табаком. Он выложил все это на камень.
Странно. Столько раз он думал об этом моменте. Мысленно готовился к нему.
Его последняя ночь в глуши.
Тобиас взял с собой фунт табака – больший вес он не мог себе позволить – и истратил его в первые же месяцы, сэкономив ровно столько, чтобы выкурить последнюю трубку, если он до нее доживет. И все равно было столько ночей, когда он чуть было не расправился со своей заначкой… Доводы в пользу такого поступка были многочисленными и убедительными.
«Ты в любой момент можешь погибнуть».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
