Хаммире, созданных уже на новых индоарийских языках, — это поэма на раджастхани под названием “Хаммираян” (1481 г.; автор — некий Бхандау Вьяс)[792].
Современные индийские историки, авторы “Полной истории Индии”, принимают за “исторический факт” то, что непосредственной причиной нападения Ала-уд-дина Халджи на Рантхамбхор было укрытие Хаммирой нескольких мятежных военачальников делийского султана (этнических монголов[793], недавно осевших в Индии и принявших ислам)[794]. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что “факт” этот, может быть, вовсе и не факт, а всего лишь “сюжет” или даже “мотив”, возникший при описании и интерпретации исторических событий в позднейших “художественных” текстах. Лал признает, что “ни один из историков-современников (очевидно, имеются в виду Амир Хусро и Барани. — С.С.) не говорит об этом факте как причине похода (Ала-уд-дина на Рантхамбхор. — С.С.)”, полагая все же, что “косвенные свидетельства вкупе с более поздними письменными источниками, несомненно, подкрепляют эту гипотезу”[795].
Под “более поздними письменными источниками” Лал подразумевает, очевидно, и поэму Бхандау Вьяса “Хаммираян”, и, может быть, даже “Испытание человека” Видьяпати[796]. В обоих текстах действительно поход Ала-уд-дина на Рантхамбхор объясняется отказом Хаммиры выдать мятежников-перебежчиков по требованию султана. Однако в более ранней поэме Наячандры Сури “Хаммира-махакавья” мотивы Ала-уд-дина описываются иначе. Вражда между Дели и Рантхамбхором началась уже давно, и делийские султаны, предшественники Ала-уд-дина Халджи, не раз ходили походами на Рантхамбхор, хотя и не всегда эти походы были успешны. Согласно Наячандре Сури, Ала-уд-дин Халджи был встревожен усилением Рантхамбхора при Хаммире и военными успехами последнего. Делийский султан явно не нуждался в каких-либо предлогах для нового похода на Рантхамбхор и послал туда свои войска под командой двух военачальников, чтобы “приструнить” “зарвавшегося” раджу.
Амир Хусро в своей “Сокровищнице побед” упоминает о “нескольких неомусульманах из числа злосчастных монголов, которые отвернули свои лица от солнца ислама”[797] и присоединились к Хаммире, хотя, как уже сказано, у Амира Хусро мы не находим указаний на то, что именно этот факт послужил причиной войны. В поэме Наячандры Сури фигурирует мусульманин-перебежчик, которого, как и в “рассказе” Видьяпати, зовут “Махима-сахи”[798]. По ходу военных действий и сопутствующих им переговоров возникает и требование выдачи перебежчика делийскому султану — на что Хаммира отвечает гордым отказом. Но эта проблема ни в коей мере не выступает причиной войны.
Так обстоит дело в наиболее ранней из дошедших до нас поэтических обработок сюжета о Хаммире на индийских языках (созданной, по-видимому, прежде книги Видьяпати). Но в “Хаммираяне” Бхандау Вьяса (созданной в конце XV в.), как и у Видьяпати, именно укрытие и невыдача мятежников оказываются главной причиной войны между Дели и Рантхамбхором.
“Рассказ” Видьяпати, таким образом, оказывается едва ли не первым текстом (из имеющихся в нашем распоряжении), в котором сюжету о Хаммире и Ала-уд-дине придан такой оборот, дана такая интерпретация. Мы не знаем, был ли сам Видьяпати автором этой интерпретации или заимствовал ее из какого-то неизвестного нам источника. Так или иначе, но в “Испытании человека” есть своего рода объяснение того, как подобная интерпретация — подобная трансформация исторических событий в повествовательный сюжет — могла произойти.
Сюжет о Хаммире входит у Видьяпати в группу “рассказов”, повествующих о различных, а именно четырех типах “героев”: о “герое щедром”, о “герое сострадательном”, о “герое воинственном” и о “герое правдивом”. Хаммира — пример “героя сострадательного”. Во вступлении же к книге есть строфа, в которой называются общеизвестные образцы четырех видов “героев”:
Щедрый герой — Харишчандра,
герой сострадательный — Шиби,
Герой воинственный — Арджуна,
герой правдивый — Юдхиштхира.
Таким образом, Шиби и Хаммира отнесены у Видьяпати к одному виду (классу) “героев сострадательных”. Шиби — это как бы легендарный (мифический) эталон для реально-исторического Хаммиры.
Сюжеты о сострадательном радже Шиби (или Шиви) есть и в “Махабхарате”[799], и в пуранах, и в буддийских джатаках, и в более поздней повествовательной литературе на санскрите, например в “Тантракхьяике”[800] и в “Океане сказаний” Сомадэвы[801]. В обобщенном виде сюжеты эти можно изложить следующим образом. Царь Шиби славится щедростью и сострадательностью. Боги Индра и Дхарма (или Индра и Агни) решают подвергнуть его испытанию. Один из них превращается в хищную птицу (ястреба или сокола), другой — в голубя. Голубь прилетает к Шиби и просит у него защиты от ястреба (сокола). Последний же требует от Шиби выдать ему голубя как свою законную добычу. Сострадательный Шиби предлагает хищнику отрезать от себя столько плоти, сколько весит голубь. Но сколько кусков своей плоти Шиби ни отрезает, их вес никак не может сравняться с весом голубя. Тогда Шиби просто становится на весы, как бы говоря хищнику: “Ешь меня всего!” После этого боги, сочтя испытание завершенным, принимают свой настоящий облик, восстанавливают тело царя Шиви, восхваляют и благословляют его — и отбывают восвояси.
Нетрудно заметить “структурное подобие” между сюжетами о сострадательном царе Шиби и сюжетом о Хаммире, “герое сострадательном”, у Видьяпати. Можно предположить, что Видьяпати (или тот, кто это сделал до него), обрабатывая историю о гибели Хаммиры, уподобил этот сюжет (сознательно или бессознательно — другой вопрос) мифу о Шиби и двух птицах — или во всяком случае усилил и подчеркнул подобие сюжета исторического сюжета мифическому.
Конечно же, вовсе не исключено, что укрытие и невыдача мятежников-перебежчиков действительно могли быть по крайней мере одной из причин или одним из предлогов войны между Ала-уд-дином и Хамирой. Но здесь речь идет о том, каким образом эта вероятная историческая реальность стала “мотивом” в письменном повествовании, претворилась в повествовательный сюжет. Какова бы ни была та конкретная историческая реальность, которая претворилась в данный сюжет, мы вправе полагать, что сюжет мифологический послужил как бы тем образцом, тем архетипом, с оглядкой (сознательной или бессознательной) на который это претворение осуществлялось.
Миф отражает в обобщенном виде структуры реальных событий. Миф — это как бы алгебра по отношению к арифметике жизни — и арифметические (жизненные) структуры могут осмысляться в более обобщенном духе при помощи алгебры-мифологии. В данном случае мифологическая “формула”: сострадательный царь плюс гонитель и гонимый, нашедший у этого царя убежище, — могла, как уже сказано, повлиять на сюжетную интерпретацию реальной жизненной “арифметики”. На более высоком уровне обобщения миф о Шиби — это частный случай “испытания героя”, и поэтому данный мифический сюжет как нельзя лучше соответствовал центральной теме “Испытания человека”[802].
В то же время “Рассказ о герое сострадательном” (№ 2) во многом
